Они больше, чем просто названия – каждое место пробуждает воспоминания. Фрэнк вырос тут в благословенные шестидесятые, когда морской берег в Сан-Диего был словно рай, безлюдный, необжитой, без серфингистов и чужаков.
Бесконечное лето.
Казалось, день никогда не закончится, вспоминает Фрэнк, глядя, как подкатывает волна и разбивается о пирс. Встаешь на рассвете, как теперь, и, будто проклятый, рыбачишь на отцовской лодке – ловишь тунца. Днем возвращаешься, и наконец-то можно идти к друзьям на берег. Плаваешь на доске до темноты, смеешься и несешь всякую чепуху, дурачишься, стараешься показать себя девчонкам, наблюдающим за тобой с берега. Отличное было время – много свободы и много пространства. Время виндсерфинга и беззаботности, звучных гитарных переборов Дика Дейла и песен «Бич Бойз» – они пели о тебе , они пели о твоей жизни , о твоих славных летних денечках на берегу океана.
А потом молча провожаешь солнце. У них, дружков-приятелей, и их девушек это было ритуалом, привычным признанием – интересно , в чем? Несколько тихих почтительных мгновений, когда смотришь, как солнце прячется за горизонтом, а океан становится оранжевым, розовым, потом красным, и тогда думаешь, до чего же тебе повезло. Даже ребенком он знал, что быть тут в этот час – чертовское везение, и, слава богу, ему хватало ума этим наслаждаться.
Когда последний красный луч исчезал с глаз, они все вместе принимались собирать хворост, чтобы сложить костер и приготовить рыбу, или хот-доги, или гамбургеры, – короче говоря, все, что могли раздобыть, а потом усаживались вокруг костра, принимались за еду, и тогда кто-нибудь брал в руки гитару и запевал «Шлюп Джон Би», «Барбару Энн» или какую-нибудь старую народную песню, а еще позже, если везло, можно было, прихватив одеяло, убежать подальше от костра с девчонкой, и уж тогда… От нее пахло соленой водой и лосьоном для загара, и она позволяла просунуть руку под лифчик купального костюма, и не было ничего прекраснее этого. Ты мог пролежать с ней всю ночь, а потом, утром, проснувшись, бегом бежать в док, чтобы не опоздать на работу, ну, и все сначала.
В те времена он был способен на такое – пара часов на сон, весь день ловля тунца, потом серфинг, ночные забавы – и как ни в чем не бывало. Теперь уже не то – теперь стоит недоспать, и все утро не по себе.
Золотые были денечки, думает Фрэнк, и неожиданно на него снисходит печаль. Кажется, это называют ностальгией? – задает он себе вопрос, отмахиваясь от грез, и идет в закуток с наживкой, все еще вспоминая лето в это холодное сырое зимнее утро.
Мы думали, что лето будет длиться вечно.
И никогда не думали, что будем промерзать до костей.

Через две минуты после того, как Фрэнк открыл магазин, пришел первый рыбак.
Почти со всеми рыбаками – его постоянными покупателями – Фрэнк знаком, особенно с теми, кто приходит в будние дни, в отличие от воскресных рыбаков, вынужденных всю неделю работать в своих конторах. Итак, утром во вторник он обслуживает пенсионеров, которым за шестьдесят пять и которым нечего больше делать, как стоять на холоде, под дождем, пытаясь что-нибудь поймать. Давным-давно здесь стояли азиаты – в основном вьетнамцы, но еще китайцы и выходцы из Малайзии – пожилые ребята, для которых это была работа. Таким образом они добывали себе еду и очень удивлялись, что можно ловить так много и ничего за это не платить, всего лишь купить лицензию, малость наживки, и закидывай себе удочку в океан, а потом его дарами корми семью.
Черт побери, думает Фрэнк, разве не этим занимались здесь все иммигранты испокон веку? Он читал о том, что у китайцев здесь была целая флотилия джонок в 1850-х годах, пока иммиграционные законы не прикрыли их бизнес. А потом его собственный дед и другие итальянские иммигранты стали ловить тунцов и нырять за морскими ушками. Ну, а теперь азиаты вновь принялись за свое и кормят семьи тем, что дает им море.
Его клиенты – пенсионеры и азиаты, потом еще молодые белые «синие воротнички», главным образом подсобные рабочие с ночной смены, которые считают пирс своим родовым наделом и возмущаются азиатами, занимающими «их места». Половина этих ребят ловит рыбу не удочками, а арбалетами.
Они не рыбаки, размышляет Фрэнк; они – охотники, поджидающие добычу и стреляющие, едва заслышат плеск. Стрелы у них на длинных лесках, чтобы вытаскивать рыбу из воды. И частенько они стреляют слишком близко от серфингиста, так что тут уже бывали из-за этого стычки, и серфингисты с ребятами, у которых арбалеты, косо посматривают друг на друга.
Фрэнку это не нравится.
Рыбалка, серфинг, вода должны радовать людей, а не ополчать их друг против друга. Океан большой, ребята, места всем хватит.
Такова философия Фрэнка, и он делится ею со всеми, кто готов его слушать.
Все любят Фрэнка Наживщика.
Постоянные покупатели любят его потому, что он всегда знает, какая рыба у пирса и на что она клюет, и потому, что он никогда не продаст неподходящую наживку. Случайные рыбаки любят его по той же причине, а еще потому, что если такой рыбак привезет с собой в субботу сынишку, он точно знает, Фрэнк не обойдет его своим вниманием и обязательно подскажет место, где клев получше, даже может потеснить постоянного клиента. Туристы любят Фрэнка, потому что он всегда улыбается, шутит, делает комплименты женщинам, даже немного флиртует, но никогда не переходит границу.
Таков Фрэнк Наживщик, каждый раз на Рождество украшающий свой магазинчик, как Рокфеллеровский центр, наряжающийся на Хэллоуин и раздающий сладости всем, кто оказывается поблизости, устраивающий соревнования для детей и одаривающий призами всех малышей без исключения.
Местные жители любят его, потому что он спонсирует местную бейсбольную команду, оплачивает форму детской футбольной команды, хотя ненавидит футбол и никогда не посещает игры, за свой счет рекламирует каждое драматическое представление старших школьников и ставит баскетбольные корзины в парке.
Фрэнк продает наживку ранним покупателям, после чего обычно наступает затишье, так что он может расслабиться и понаблюдать за серфингистами, которые решили спозаранку покататься на волнах. Это молодые крепкие ребята, они тренируются до работы. Сбросить бы несколько годков, и я был бы не лишним среди них, думает он не без ревности. А потом смеется над собой. Несколько годков? Ничего себе! Эти ребята свое дело знают. Господи, да если бы я попробовал сделать хотя бы один из их трюков, то оказался бы в постели по крайней мере на неделю. Уже лет двадцать, не меньше, как они для тебя недосягаемы – попробуй и сам узнаешь.
Вот он сидит и решает кроссворд, еще один подарок Герби, который приучил его к кроссвордам. В последнее время Герби Гольдштейн не выходит у него из головы, а уж сегодня утром Фрэнк только о нем и думает.
Наверное, из-за шторма, решает Фрэнк. Штормы выбрасывают на берег мусор и приносят с собой воспоминания. То, что как будто навек утеряно, вдруг возвращается – поблекшим, истертым, но все же возвращается.
Итак, он сидит, решает кроссворд, вспоминает Герби и ждет, когда наступит Джентльменский час.
Джентльменский час известен в Калифорнии везде, где занимаются серфингом. Он начинается в половине девятого или в девять, когда молодые ребята отправляются по делам и их место занимают люди с менее жестким графиком работы. Это врачи, адвокаты, вышедшие на покой учителя – короче говоря, джентльмены.
Они постарше, естественно, доски у них подлиннее, и трюкачествуют они меньше, и у них нет желания соревноваться, отчего они намного вежливее и не гонятся за скоростью. Они не спешат, не отнимают друг у друга волну и не расстраиваются, если не получают желаемого. Они помнят, что волны будут и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. По правде говоря, они в основном сидят на своих досках и даже стоят на берегу, рассказывая байки о гигантских волнах и жестоких падениях, вспоминая добрые старые времена, которые становятся все лучше с каждым рассказом.
Юнцы называют это «Стариковским часом» – но что они понимают?
Жизнь что сочный апельсин, думает Фрэнк. В юности жмешь его сильно и быстро, торопливо беря от него сок. Когда становишься старше, то выжимаешь его медленно, стараясь не потерять ни капли сока. Во-первых, потому, что ценишь каждую каплю и не знаешь, сколько их еще осталось, а во-вторых, потому, что последние капли самые сладкие.
Он думает об этом, когда на пирсе возникает шумная ссора.
Вот уж неплохая история для Джентльменского часа, думает Фрэнк, когда идет туда и смотрит, что происходит. Просто нарочно не придумаешь – парень с арбалетом и вьетнамец поймали одну рыбу и уже готовы пустить в ход кулаки, выясняя, кому она принадлежит: попалась она на крючок вьетнамца прежде, чем в нее вонзилась стрела, или после.
Несчастная рыбина висит в воздухе, как вершина недружественного треугольника, пока соперники, так сказать, перетягивают канат, однако Фрэнку хватает одного взгляда, чтобы убедиться в первенстве вьетнамца, потому что его крючок во рту рыбы. Невероятно, чтобы проткнутая насквозь стрелой рыбина вздумала лакомиться мелкой рыбешкой.
Однако парень с арбалетом вдруг с силой тянет на себя леску и вытаскивает рыбу на пирс.
Вьетнамец кричит на него, собирается толпа, и парень с арбалетом, похоже, готов вколотить вьетнамца в пирс, потому что он больше него и даже больше Фрэнка.
Пробравшись сквозь толпу, Фрэнк встает между орущими рыбаками.
– Это его рыба, – говорит он парню с арбалетом.
– Кто ты, черт тебя подери, такой?
На удивление дурацкий вопрос. Он же Фрэнк Наживщик, и всякий, кто бывает на пирсе, его знает. А постоянному посетителю известно также, что Фрэнк Наживщик – один из здешних шерифов.
Дело в том, что любой участок – берег, пирс, волна – имеют по нескольку «шерифов», то есть старших и уважаемых граждан, которые поддерживают порядок и улаживают споры. На берегу это, как правило, спасатель – пожилой человек, ставший легендой. В океане – один или двое, которые всю жизнь провели на досках.
А на пирсе – Фрэнк.
С шерифом не спорят. Можно изложить суть дела, можно выразить недовольство, но его власть неоспорима. И уж точно у него не спрашивают, кто он такой, потому что это надо знать. Если не знаешь, кто шериф, сразу становишься чужаком.
Судя по всему, от рубашки до бейсболки «Перевозка грузовиками» с кефалью под надписью, парень с арбалетом приехал с востока. Фрэнк думает, что парень из Эль-Кахона. Его всегда забавляет, как это парни, которые живут в сорока милях от океана, с таким трепетом относятся к своим правам на него.
Фрэнк не утруждает себя ответом.
– С первого взгляда видно, что ты попал в нее, когда он уже тянул рыбу к пирсу, – говорит Фрэнк.
Вьетнамец быстро, громко, беспрерывно повторяет одно и то же на своем языке, и Фрэнк, повернувшись к нему, просит его помолчать. Парень вызывает у него уважение, потому что не отступает, хотя на фут ниже противника и раза в полтора легче. Не пойдет он на попятный, думает Фрэнк, потому что ему надо кормить семью.
Потом Фрэнк поворачивается к парню с арбалетом.
– Отдай ему рыбу. В океане ее много.
Парень с арбалетом не желает ничего понимать. Он во все глаза смотрит на Фрэнка, и по его взгляду Фрэнк понимает, что парень пьян. Отлично, думает Фрэнк, если у него проспиртованы мозги, с ним намного легче договориться.
– Проклятые чурки всю рыбу переловили, – говорит парень с арбалетом, перезаряжая его.
Вьетнамец плохо знает английский, однако по его взгляду Фрэнк понимает, что слово «чурки» ему знакомо. Наверное, часто приходилось слышать его, думает Фрэнк, и ему становится не по себе.
– Эй, с востока, – говорит Фрэнк, – мы тут не позволяем себе таких слов.
Парень с арбалетом начинает было возражать и вдруг умолкает.
Просто умолкает.
Идиот не идиот, но он не слепой и видит во взгляде Фрэнка что-то такое, отчего прикусывает язык.
А Фрэнк продолжает смотреть прямо в пьяные глаза парня с арбалетом и говорит ему:
– Не желаю видеть тебя на моем пирсе. Ищи себе другое место для рыбалки.
Парню с арбалетом больше не до споров. Он забирает свою рыбу и шагает прочь по длинному пирсу.
Фрэнк возвращается в свой магазин, чтобы переодеться в термогидрокостюм.

3

– Эй, поборник справедливости!
Дейв Хансен усмехается, сидя на доске.
Фрэнк подгребает к нему.
– Ты уже знаешь?
– Слухами земля полнится, – говорит Дейв. Он пристально смотрит на длинную доску Фрэнка, старую девятифутовую «Балтьерру». – Это доска для серфинга или океанский лайнер? У тебя тут нет стюардов? Пожалуйста, зарезервируй для меня местечко.
– Большие волны, большая доска, – отвечает Фрэнк.
– Завтра они будут еще больше.
– Волны что животы. Растут со временем.
Только не у Дейва. Лет двадцать Фрэнк и Дейв дружили, и живот у Дейва каким был плоским, таким и остался. Когда Дейв не катается на волнах, он бегает и, если не считать булочки с корицей во время Джентльменского часа, не ест ничего сладкого.
– Холодно? – спрашивает он.
– Да.
И вправду холодно, хотя Фрэнк надел зимний костюм «О'Нил» с капюшоном. Чертовски холодная вода, если честно. По этой причине Фрэнку хотелось пропустить в это утро Джентльменский час. Но без Джентльменского часа наступит начало конца, размышляет он, признание старости. Вести себя в такое утро как всегда, значит оставаться молодым. Так что едва пришел малыш Эйб, Фрэнк заставил себя натянуть костюм, чтобы не поддаться слабости.
Холодно.
Когда он уже был в воде и нырнул под волну, ему показалось, что он сунул лицо в наколотый лед.
– Меня удивило, что ты сегодня здесь, – сказал Фрэнк.
– С чего бы это?
– Операция «Подсадная грудка», – отвечает Фрэнк. – Забавное название, Дейв.
– А еще говорят, что у нас нет чувства юмора.
Только сама операция «Подсадная грудка» – дело нешуточное, думает Дейв. Речь идет о подкупе полицейских, членов муниципального совета Сан-Диего, даже конгрессменов последними из крестных отцов Сан-Диего. И стриптизерши тут ни при чем. Операция направлена против взяточничества, которое похоже на раковую опухоль.
1 2 3 4 5 6