https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/Laufen/pro/
– На каждого солдата легиона придется по меньшей мере десяток этих бешеных псов. Что же до панцирной кавалерии и ваших расфуфыренных, словно петух перед случкой, баронов… – Атли хищно ухмыльнулся, – в горах Южной Киммерии найдется немало недобитых тобою шаек, которые так обглодают этих олухов, что киммерийцам достанутся одни кости. И хотел бы я посмотреть, что будет делать ваша хваленая кавалерия в снегах и холмах.
Прислушивавшиеся к разговору наемники загомонили, на все лады обсуждая, как удобно и приятно изничтожать конников и из-за стены щитов, и расстреливая их с вершин холмов из луков, и заманивая в глубокий снег, и стаскивая с коней. Атли молчал, скаля зубы.
Сапсан некоторое время прислушивался к ванирской похвальбе, думая о чем-то своем. Меж тем тан продолжил, когда гомон начал стихать:– Кроме того, конунг, – он часто называл аквилонца этим северным титулом военного вождя, подчеркивая свое уважение к командиру Северного Легиона, однако на этот раз титул звучал явно издевательски, – теперь не ты командуешь всей кампанией, я думаю, что тебя бы порадовало известие о том, что Орантис Антуйский подвел под луки и пращи разбойников дворянскую кавалерию – красу и гордость Аквилонской Короны, да вдобавок – едва не потерял крепость. И тут появляешься ты, изгнанный из Венариума с позором, в сопровождении соглядатая, во главе небольшого отряда, нанятого на твои личные сбережения, и спасаешь положение, а?
Сапсан поспешно придал лицу выражение высокомерного презрения аквилонского вельможи к неотесанному северному варвару, вздумавшему учить его политике и стратегии, однако от проницательного наблюдателя не скрылась бы некоторая растерянность, промелькнувшая в его взоре при последних словах Атли.
Варвар, без сомнения, был умен. Слишком умен и проницателен для варвара и наемника. К тому же, судя по связности и логичности его речи – он к ней готовился заранее, собираясь скрутить в бараний рог «южного конунга», как только тот попадет к нему в лагерь.
Ястреб Пограничья не достиг бы таких высот, если бы не мог найти выхода из любой трудной ситуации – хоть в жарком бою, хоть – ведя переговоры. Он быстро оправился и сам перешел в наступление, выкладывая свой козырь, заготовленный именно на такой случай:
– Мы излишне кричим друг на друга, тан Атли, словно два голодных песца над тушкой мускусной крысы.
При слове «тан» брови Атли поползли вверх, а зрачки расширились. Он не умел еще так хорошо владеть мимикой, как поднаторевшие в демагогии и интригах жители культурных областей мира. Сапсан, заметив замешательство собеседника, внутренне усмехнулся и продолжил более тихо и вкрадчиво:
– Да, мне кое-что известно о некоем строительстве, что ведется в ванахеймском фьорде под названием Оскален-ный по приказу… м-м… одного молодого, но грозного повелителя наемной дружины. Известно мне также кое-что относительно планов этого воина. Но так как планы эти не могут навредить Аквилонской Короне и ее интересам, то и мой интерес к этому фьорду лишь показывает любознательность, присущую всем цивилизованным хайборийцам. В то же время – Аквилонская Корона, при желании, поставив в известность некоторых… – тут Сапсан назвал имена нескольких ванирских племенных старейшин и именитых военных вождей, которые были чрезвычайно могущественны и, одновременно, недолюбливали Атли, – может сии планы нарушить…
Атли попытался что-то вставить в тираду гандера, но Сапсан повелительным жестом заставил его умолкнуть.
– Одним словом, Атли, я знаю, насколько выгода от спасения Венариума принесет успех тебе, а ты знаешь, насколько мне нужна эта победа.
Оба воителя смотрели друг на друга с нескрываемой неприязнью и тяжело дышали, словно бы в продолжение этих минут не беседовали, а рубились на мечах. Сапсан суммировал разговор:
– Итак, ты ведешь тысячу мечей. Золота тебе будет дано столько же, сколько я обещал за более сильную дружину. Но… Есть еще «но». Киммерийский мальчишка украл родственника Орантиса Антуйского. Чрезвычайно важно, чтобы он вернулся назад в Тарантию, так как из всех столичных выходцев, что вертятся вокруг Легиона и всей кампании, он единственный, кто понимает мою, и твою, кстати, роль в этой войне. Ты можешь спросить – а что значит слово мальчика, когда говорят убеленные сединами воины? Это взгляд варваров. В Аквилонии дворянин – всегда дворянин, лишь бы он уже вышел из детского возраста и не имел опекунов. Если… вернее – когда Орантис Антуйский погибнет, его племянник станет старшим по титулу в группе присланных стратегов – он же будет отчитываться перед Магистратом и королем. Конечно, король Хаген может не утвердить его в этой должности и, скорее всего, не утвердит. Но все это будет потом. А после того, как мыпрогоним киммерийскую орду от Венариума, новый герцог Антуйский должен доложить об успехе Северного Легиона и его союзников из среды наемных ванирских дружин. Я – вернусь на прежнюю должность командира Легиона, а ты – получишь золото и благословение Аквилонской Короны на свое танство.
Атли слушал все это, раскрыв рот. Он не предполагал до сего времени, насколько коварными и беспринципными могут быть сильные мира хайборийской культуры, когда речь шла об их титулах, положении и других игрушках южан.
Особенно тан удивился, когда услышал, словно бы о деле решенном, про скорую и, надо полагать, насильственную смерть Орантиса. Нет, Атли был сыном своего неизнеженного, жестокого мира, и убийство как таковое просто не могло его шокировать. Если есть враг, он должен быть убит. Так же он собирался поступить в будущем и со своими врагами в Ванахейме.
Но убивать он их собирался собственноручно, в поединке или же на поле боя. Здесь же речь шла именно об убийстве из-за угла или – не приведи Имир – отравлении.
Отравленный, по убеждению северян, и тут Атли был пленником представлений своего народа не меньшим, чем любой из его дружинников, не мог попасть в Вальгаллу, равно как утопленник или удавленник.
Эти виды смертей, вместе с болезнями, насылаемыми из призрачных сопредельных миров, были под стать киммерийским убийствам с уничтожением оружия и сбиванием рогов. Но там речь шла о кровной мести, и хотя киммерийцы посягали не только на жизнь своих врагов, но и на их посмертие, до цинизма убийства не оружием из-за положения в обществе любому из северных воинов, и Атли в том числе, еще было расти и расти.
– Итак, – меж тем продолжал Сапсан, ковыряя стоптанный снег носком сапога и теребя фибулу у горла, – жизнь Эйольва Антуйского нам важнее сотни мечей, и я требую, чтобы сотня воинов отправилась немедленно по следу мальчишки, затем – отсиделась бы в предгорьях до окончания кампании и привела бы его в Венариум. – Я полностью согласен, конунг. – В этот раз титул прозвучал как должное.
– Но это еще не все. Мне необходимо быть уверенным, что с этой сотней ничего не случится, и ты, Атли, будешь ею командовать. Я не верю твоим командирам.
– Что, Имир тебя разрази! – взревел гигант. – Что может случиться с сотней наемников в пустыне? Все киммерийцы, кроме этого остатка предгорного клана кузнецов, уже пляшут свои пляски духов вокруг горы Бен Морг!
– Этого не знаю, зато знаю, что что-то случилось с пятнадцатью сотнями наемников посреди безлюдных пустошей прошлым вечером, когда тут бегало двое «остатков» этого клана. Тогда с выродком-мальчишкой была женщина. Уж поверь мне, Атли, точнее, тан Атли, если бы эта женщина была жива, я сам отправился бы с тобой. А раз он один – то так уж и быть, я поведу отряд на Венариум.
Было понятно, что Сапсан откровенно издевается, и Атли уже давно боролся с желанием снести его седую голову с плеч одним ударом меча, вот так вот, наискось, от уха слева до шеи справа. Но крыть ему было нечем. Он еще пытался возразить, что его дружина не будет сражаться под чужим командованием, но понял, что это не так.
Слава Черного Ястреба Пограничья давно облетела весь север, и любой воин почел бы за честь драться за такого вождя с кем угодно и за что угодно. По крайней мере, любой воин Нордхейма.
Кроме того, раз Атли погонится за киммерийским выродком, то все формальности будут выполнены – умершие лютой смертью товарищи будут отомщены – и ваниры, отбросив всякие мистические сомнения, перестанут коситься на установления предков и отправятся добывать золото и славу.
Разговор дальше пошел более спокойный. Они уточнили, развернув прямо на санях карту, через сколько дней орда может подойти от горы Бен Морг к Венариуму и обложить крепость, и сколько времени останется аквилонской кавалерии на то, чтобы потерять в горах Южной Киммерии часть ударной мощи, вырваться в пустоши и – либо быть вырезанной киммерийцами, либо прорубиться сквозь их ряды и засесть в осаде вместе с гарнизоном.
Командиры решили, что через пять дней все указанное может свершиться и начнется непрерывный дикий штурм.
Оставалось надеяться, что убийцы герцога сделают свою работу чисто и быстро, а значит – и обороной будет командовать кто-либо из офицеров Легиона. Насчет смерти Орантиса у аквилонца явно имелся некий план, но, сколько ни пытал его ванир, он так и не пожелал сказать ни слова, чем еще больше возбудил подозрения северянина.
Однако он справедливо рассудил, что это его, в общем-то, мало касается. Боевые приготовления имели для них куда большее значение.
Итак, к тому времени Сапсан, имея под командованием девять сотен мечей, должен будет тревожить орду ударами с тыла – известно, что киммериец, как росомаха, не оставит добычу, чтобы погнаться за другой жертвой, пусть даже и более привлекательной, даже раненой. Цель, выбранная первой, преследуется долго, тупо, упорно, косолапо, но до конца.
Сапсан рассчитывал, что, разбив себе несколько раз лоб о башни крепости, понеся потери в столкновении с аквилонской кавалерией и дружиной ваниров, орда не выдержит ударов с тыла и вылазок гарнизона и рассыплется.
ГЛАВА 6
Это было одно из селений, разоренных дружиной Атли во время его достопамятного похода в предгорья Восточной Киммерии. По всему было видно, что людей здесь не было очень и очень давно. Когда Конан вдруг прекратил свой терзающий измученное тело Эйольва бег по снегам и холмам, резко свернув в сторону снежных холмов справа от их пути, аквилонец с наслаждением подумал, что их ждет привал.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что неровные приземистые холмы и сугробы были изрядно припорошенными пургой домами.
Кое-где ветер посрывал белые покрывала, обнажая почерневшие бревна срубов, местами – каменную кладку, над которой потрудились разрушительные силы людей, ветра, льда и зверей.
Конан молча достал из-за пазухи ремни и скрутил руки и ноги юноши, затем заставил его сесть прямо в снег, а сам пошел дальше, сжимая в правой руке единственное свое оружие – нож, опустив его к бедру, вытянув перед собой левую руку, как щит, и низко припав к земле, точь-в-точь – снежный барс. Та же неслышная, стелющаяся походка, та же грозная грация.
Киммериец знал, что заброшенные людские селения редко бывают пустыми. Даже здесь, в царстве холода и запустения, жизнь не терпит небытия. Разумеется, варвар не мог думать бесплотными категориями философов – просто онсам был частичкой этого замерзшего в ледяном оцепенении бытия и всем телом ощущал присутствие.
Щека его дернулась от дуновения легкого ветерка, когда в руинах одного из домов с обгорелой потолочной балки неслышно сорвалась полярная сова и спланировала к мышиной норе.
Где-то скрипнула, проседая, некогда треснувшая от мороза доска. По снегу, изрытому многими звериными следами, пробежали сизые тени облаков.
Угрожающее присутствие чувствовалось где-то слева. Присутствие недоброе. Голод, гложущий внутренности, голод и жажда теплой крови угнездились в десятке шагов от молодого горца.
Он замер, стараясь неосторожным скрипом не спровоцировать неведомого врага к действию. Тот, кто охотился на человека, а Конан знал, что речь идет именно об охоте, ибо от него не прятались в ужасе, – именно этот охотник оставался пока неподвижен, жадно ловя ноздрями запах, который нес предательский ветерок в его сторону.
Прежде чем вступать в бой или ретироваться, киммериец хотел знать, с кем имеет дело. Следов, разумеется, не было – неведомый охотник вошел в селение не с той стороны, откуда киммериец и его пленник, и дальше прокрался по крышам.
Вряд ли это мог быть медведь – ветхие строения не выдержали бы бурой туши взрослого, а медвежонок в этой ситуации скорее бы затаился, источая запах, а не стал бы ловить ветер.
Конан оглянулся, удостоверившись, что Эйольву ничего не угрожает, затем с надеждой посмотрел в просвет между домами. Мимолетная улыбка тронула его напряженное лицо – вдали, в пустоши, еле различимый, зарождался небольшой снежный смерч. Киммериец выждал, когда направление движения белесого клубящегося столба определится, сделал несколько неслышных шагов назад и повернулся к пролому в стене одного из строений.
Его дикарская хватка и сметливый мозг выиграли эту схватку с неведомым охотником – ветер, попав в лабиринтдомов, забился, срывая снежную крупу со стен и крыш, одно из его невидимых крыльев просунулось на мгновение в пролом, и прежде чем порыв тугого воздуха унесся дальше и прежде чем неведомый враг переменил свою позицию, в ноздри Конана ударил кошачий запах.
– Барс.
Спокойно назвал имя зверя киммериец, опустил напряженные руки и вернулся на прежнее место, откуда почувствовал пристальное внимание. Слабый сквозняк понес его запах к месту, где затаился снежный кот. Зверь понял, что он обнаружен, и поднялся на плоской, усыпанной льдинками крыше сарая.
– Иди сюда, – позвал по-киммерийски Конан. – Клянусь Кромом, твоя шуба будет не лишней моему пленнику, он того и гляди околеет от холода.
Гигантский кот бесшумно взвился в воздух и опустился на улицу заброшенного поселка, взметнув белые фонтанчики снега. Конан лишь чуть-чуть подогнул ноги и выставил перед собой клинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Прислушивавшиеся к разговору наемники загомонили, на все лады обсуждая, как удобно и приятно изничтожать конников и из-за стены щитов, и расстреливая их с вершин холмов из луков, и заманивая в глубокий снег, и стаскивая с коней. Атли молчал, скаля зубы.
Сапсан некоторое время прислушивался к ванирской похвальбе, думая о чем-то своем. Меж тем тан продолжил, когда гомон начал стихать:– Кроме того, конунг, – он часто называл аквилонца этим северным титулом военного вождя, подчеркивая свое уважение к командиру Северного Легиона, однако на этот раз титул звучал явно издевательски, – теперь не ты командуешь всей кампанией, я думаю, что тебя бы порадовало известие о том, что Орантис Антуйский подвел под луки и пращи разбойников дворянскую кавалерию – красу и гордость Аквилонской Короны, да вдобавок – едва не потерял крепость. И тут появляешься ты, изгнанный из Венариума с позором, в сопровождении соглядатая, во главе небольшого отряда, нанятого на твои личные сбережения, и спасаешь положение, а?
Сапсан поспешно придал лицу выражение высокомерного презрения аквилонского вельможи к неотесанному северному варвару, вздумавшему учить его политике и стратегии, однако от проницательного наблюдателя не скрылась бы некоторая растерянность, промелькнувшая в его взоре при последних словах Атли.
Варвар, без сомнения, был умен. Слишком умен и проницателен для варвара и наемника. К тому же, судя по связности и логичности его речи – он к ней готовился заранее, собираясь скрутить в бараний рог «южного конунга», как только тот попадет к нему в лагерь.
Ястреб Пограничья не достиг бы таких высот, если бы не мог найти выхода из любой трудной ситуации – хоть в жарком бою, хоть – ведя переговоры. Он быстро оправился и сам перешел в наступление, выкладывая свой козырь, заготовленный именно на такой случай:
– Мы излишне кричим друг на друга, тан Атли, словно два голодных песца над тушкой мускусной крысы.
При слове «тан» брови Атли поползли вверх, а зрачки расширились. Он не умел еще так хорошо владеть мимикой, как поднаторевшие в демагогии и интригах жители культурных областей мира. Сапсан, заметив замешательство собеседника, внутренне усмехнулся и продолжил более тихо и вкрадчиво:
– Да, мне кое-что известно о некоем строительстве, что ведется в ванахеймском фьорде под названием Оскален-ный по приказу… м-м… одного молодого, но грозного повелителя наемной дружины. Известно мне также кое-что относительно планов этого воина. Но так как планы эти не могут навредить Аквилонской Короне и ее интересам, то и мой интерес к этому фьорду лишь показывает любознательность, присущую всем цивилизованным хайборийцам. В то же время – Аквилонская Корона, при желании, поставив в известность некоторых… – тут Сапсан назвал имена нескольких ванирских племенных старейшин и именитых военных вождей, которые были чрезвычайно могущественны и, одновременно, недолюбливали Атли, – может сии планы нарушить…
Атли попытался что-то вставить в тираду гандера, но Сапсан повелительным жестом заставил его умолкнуть.
– Одним словом, Атли, я знаю, насколько выгода от спасения Венариума принесет успех тебе, а ты знаешь, насколько мне нужна эта победа.
Оба воителя смотрели друг на друга с нескрываемой неприязнью и тяжело дышали, словно бы в продолжение этих минут не беседовали, а рубились на мечах. Сапсан суммировал разговор:
– Итак, ты ведешь тысячу мечей. Золота тебе будет дано столько же, сколько я обещал за более сильную дружину. Но… Есть еще «но». Киммерийский мальчишка украл родственника Орантиса Антуйского. Чрезвычайно важно, чтобы он вернулся назад в Тарантию, так как из всех столичных выходцев, что вертятся вокруг Легиона и всей кампании, он единственный, кто понимает мою, и твою, кстати, роль в этой войне. Ты можешь спросить – а что значит слово мальчика, когда говорят убеленные сединами воины? Это взгляд варваров. В Аквилонии дворянин – всегда дворянин, лишь бы он уже вышел из детского возраста и не имел опекунов. Если… вернее – когда Орантис Антуйский погибнет, его племянник станет старшим по титулу в группе присланных стратегов – он же будет отчитываться перед Магистратом и королем. Конечно, король Хаген может не утвердить его в этой должности и, скорее всего, не утвердит. Но все это будет потом. А после того, как мыпрогоним киммерийскую орду от Венариума, новый герцог Антуйский должен доложить об успехе Северного Легиона и его союзников из среды наемных ванирских дружин. Я – вернусь на прежнюю должность командира Легиона, а ты – получишь золото и благословение Аквилонской Короны на свое танство.
Атли слушал все это, раскрыв рот. Он не предполагал до сего времени, насколько коварными и беспринципными могут быть сильные мира хайборийской культуры, когда речь шла об их титулах, положении и других игрушках южан.
Особенно тан удивился, когда услышал, словно бы о деле решенном, про скорую и, надо полагать, насильственную смерть Орантиса. Нет, Атли был сыном своего неизнеженного, жестокого мира, и убийство как таковое просто не могло его шокировать. Если есть враг, он должен быть убит. Так же он собирался поступить в будущем и со своими врагами в Ванахейме.
Но убивать он их собирался собственноручно, в поединке или же на поле боя. Здесь же речь шла именно об убийстве из-за угла или – не приведи Имир – отравлении.
Отравленный, по убеждению северян, и тут Атли был пленником представлений своего народа не меньшим, чем любой из его дружинников, не мог попасть в Вальгаллу, равно как утопленник или удавленник.
Эти виды смертей, вместе с болезнями, насылаемыми из призрачных сопредельных миров, были под стать киммерийским убийствам с уничтожением оружия и сбиванием рогов. Но там речь шла о кровной мести, и хотя киммерийцы посягали не только на жизнь своих врагов, но и на их посмертие, до цинизма убийства не оружием из-за положения в обществе любому из северных воинов, и Атли в том числе, еще было расти и расти.
– Итак, – меж тем продолжал Сапсан, ковыряя стоптанный снег носком сапога и теребя фибулу у горла, – жизнь Эйольва Антуйского нам важнее сотни мечей, и я требую, чтобы сотня воинов отправилась немедленно по следу мальчишки, затем – отсиделась бы в предгорьях до окончания кампании и привела бы его в Венариум. – Я полностью согласен, конунг. – В этот раз титул прозвучал как должное.
– Но это еще не все. Мне необходимо быть уверенным, что с этой сотней ничего не случится, и ты, Атли, будешь ею командовать. Я не верю твоим командирам.
– Что, Имир тебя разрази! – взревел гигант. – Что может случиться с сотней наемников в пустыне? Все киммерийцы, кроме этого остатка предгорного клана кузнецов, уже пляшут свои пляски духов вокруг горы Бен Морг!
– Этого не знаю, зато знаю, что что-то случилось с пятнадцатью сотнями наемников посреди безлюдных пустошей прошлым вечером, когда тут бегало двое «остатков» этого клана. Тогда с выродком-мальчишкой была женщина. Уж поверь мне, Атли, точнее, тан Атли, если бы эта женщина была жива, я сам отправился бы с тобой. А раз он один – то так уж и быть, я поведу отряд на Венариум.
Было понятно, что Сапсан откровенно издевается, и Атли уже давно боролся с желанием снести его седую голову с плеч одним ударом меча, вот так вот, наискось, от уха слева до шеи справа. Но крыть ему было нечем. Он еще пытался возразить, что его дружина не будет сражаться под чужим командованием, но понял, что это не так.
Слава Черного Ястреба Пограничья давно облетела весь север, и любой воин почел бы за честь драться за такого вождя с кем угодно и за что угодно. По крайней мере, любой воин Нордхейма.
Кроме того, раз Атли погонится за киммерийским выродком, то все формальности будут выполнены – умершие лютой смертью товарищи будут отомщены – и ваниры, отбросив всякие мистические сомнения, перестанут коситься на установления предков и отправятся добывать золото и славу.
Разговор дальше пошел более спокойный. Они уточнили, развернув прямо на санях карту, через сколько дней орда может подойти от горы Бен Морг к Венариуму и обложить крепость, и сколько времени останется аквилонской кавалерии на то, чтобы потерять в горах Южной Киммерии часть ударной мощи, вырваться в пустоши и – либо быть вырезанной киммерийцами, либо прорубиться сквозь их ряды и засесть в осаде вместе с гарнизоном.
Командиры решили, что через пять дней все указанное может свершиться и начнется непрерывный дикий штурм.
Оставалось надеяться, что убийцы герцога сделают свою работу чисто и быстро, а значит – и обороной будет командовать кто-либо из офицеров Легиона. Насчет смерти Орантиса у аквилонца явно имелся некий план, но, сколько ни пытал его ванир, он так и не пожелал сказать ни слова, чем еще больше возбудил подозрения северянина.
Однако он справедливо рассудил, что это его, в общем-то, мало касается. Боевые приготовления имели для них куда большее значение.
Итак, к тому времени Сапсан, имея под командованием девять сотен мечей, должен будет тревожить орду ударами с тыла – известно, что киммериец, как росомаха, не оставит добычу, чтобы погнаться за другой жертвой, пусть даже и более привлекательной, даже раненой. Цель, выбранная первой, преследуется долго, тупо, упорно, косолапо, но до конца.
Сапсан рассчитывал, что, разбив себе несколько раз лоб о башни крепости, понеся потери в столкновении с аквилонской кавалерией и дружиной ваниров, орда не выдержит ударов с тыла и вылазок гарнизона и рассыплется.
ГЛАВА 6
Это было одно из селений, разоренных дружиной Атли во время его достопамятного похода в предгорья Восточной Киммерии. По всему было видно, что людей здесь не было очень и очень давно. Когда Конан вдруг прекратил свой терзающий измученное тело Эйольва бег по снегам и холмам, резко свернув в сторону снежных холмов справа от их пути, аквилонец с наслаждением подумал, что их ждет привал.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что неровные приземистые холмы и сугробы были изрядно припорошенными пургой домами.
Кое-где ветер посрывал белые покрывала, обнажая почерневшие бревна срубов, местами – каменную кладку, над которой потрудились разрушительные силы людей, ветра, льда и зверей.
Конан молча достал из-за пазухи ремни и скрутил руки и ноги юноши, затем заставил его сесть прямо в снег, а сам пошел дальше, сжимая в правой руке единственное свое оружие – нож, опустив его к бедру, вытянув перед собой левую руку, как щит, и низко припав к земле, точь-в-точь – снежный барс. Та же неслышная, стелющаяся походка, та же грозная грация.
Киммериец знал, что заброшенные людские селения редко бывают пустыми. Даже здесь, в царстве холода и запустения, жизнь не терпит небытия. Разумеется, варвар не мог думать бесплотными категориями философов – просто онсам был частичкой этого замерзшего в ледяном оцепенении бытия и всем телом ощущал присутствие.
Щека его дернулась от дуновения легкого ветерка, когда в руинах одного из домов с обгорелой потолочной балки неслышно сорвалась полярная сова и спланировала к мышиной норе.
Где-то скрипнула, проседая, некогда треснувшая от мороза доска. По снегу, изрытому многими звериными следами, пробежали сизые тени облаков.
Угрожающее присутствие чувствовалось где-то слева. Присутствие недоброе. Голод, гложущий внутренности, голод и жажда теплой крови угнездились в десятке шагов от молодого горца.
Он замер, стараясь неосторожным скрипом не спровоцировать неведомого врага к действию. Тот, кто охотился на человека, а Конан знал, что речь идет именно об охоте, ибо от него не прятались в ужасе, – именно этот охотник оставался пока неподвижен, жадно ловя ноздрями запах, который нес предательский ветерок в его сторону.
Прежде чем вступать в бой или ретироваться, киммериец хотел знать, с кем имеет дело. Следов, разумеется, не было – неведомый охотник вошел в селение не с той стороны, откуда киммериец и его пленник, и дальше прокрался по крышам.
Вряд ли это мог быть медведь – ветхие строения не выдержали бы бурой туши взрослого, а медвежонок в этой ситуации скорее бы затаился, источая запах, а не стал бы ловить ветер.
Конан оглянулся, удостоверившись, что Эйольву ничего не угрожает, затем с надеждой посмотрел в просвет между домами. Мимолетная улыбка тронула его напряженное лицо – вдали, в пустоши, еле различимый, зарождался небольшой снежный смерч. Киммериец выждал, когда направление движения белесого клубящегося столба определится, сделал несколько неслышных шагов назад и повернулся к пролому в стене одного из строений.
Его дикарская хватка и сметливый мозг выиграли эту схватку с неведомым охотником – ветер, попав в лабиринтдомов, забился, срывая снежную крупу со стен и крыш, одно из его невидимых крыльев просунулось на мгновение в пролом, и прежде чем порыв тугого воздуха унесся дальше и прежде чем неведомый враг переменил свою позицию, в ноздри Конана ударил кошачий запах.
– Барс.
Спокойно назвал имя зверя киммериец, опустил напряженные руки и вернулся на прежнее место, откуда почувствовал пристальное внимание. Слабый сквозняк понес его запах к месту, где затаился снежный кот. Зверь понял, что он обнаружен, и поднялся на плоской, усыпанной льдинками крыше сарая.
– Иди сюда, – позвал по-киммерийски Конан. – Клянусь Кромом, твоя шуба будет не лишней моему пленнику, он того и гляди околеет от холода.
Гигантский кот бесшумно взвился в воздух и опустился на улицу заброшенного поселка, взметнув белые фонтанчики снега. Конан лишь чуть-чуть подогнул ноги и выставил перед собой клинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17