В конце занятий приходил начальник особого отдела и отбирал у нас все конспекты по МиГ-1, считающиеся совершенно секретными. Но самым главным были полеты. Мы летали в зону на отработку фигур высшего пилотажа, вели учебные воздушные бои, стреляли по конусу и по наземным целям.
Рядом, в 100 — 125 км от Шяуляя, проходила граница с Германией. Близость ее мы ощущали на своей шкуре. Во-первых, непрерывно шли военные учения Прибалтийского военного округа, во-вторых, на аэродроме дежурила в полной боевой готовности авиаэскадрилья или, в крайнем случае, звено истребителей. Встречались мы и с немецкими разведчиками, но приказа сбивать их у нас не было, и мы только сопровождали их до границы. Непонятно, зачем тогда поднимали нас в воздух, чтобы поздороваться, что ли?!. Я помню, как во время выборов в Верховные Советы Эстонии, Латвии и Литвы мы барражировали на низкой высоте над г. Шяуляй. Непонятно, для чего это было необходимо — то ли для праздника, то ли для устрашения. Конечно, кроме боевой работы и учебы, была и личная жизнь. Мы обзавелись знакомыми и ходили с ними в Дом культуры военного гарнизона г. Шяуляй, где пели, смотрели кино или танцевали. Молодые же были — 20 лет! У меня была знакомая красивая девушка, парикмахер, литовка Валерия Бунита. В субботу 21 июня 1941 года я встретился с ней и договорился в воскресенье поехать прогуляться на озеро Рикевоз. Мы в это время жили в летнем лагере — в палатках возле аэродрома. Как раз шли учения ПрибВО. Проснулся часов в пять, думаю, надо пораньше встать, чтобы успеть позавтракать, потом сходить к Валерии и ехать на это озеро. Слышу, гудят самолеты. На аэродроме дежурила третья эскадрилья, на И-15, прозванных гробами, поскольку на них постоянно были аварии. Вот, думаю, налет с Паневежиса, а эти его небось прозевали. Открываю полу палатки, смотрю, над нами «кресты» хлещут из пулеметов по палаткам. Я кричу: «Ребята, война!» — «Да, пошел ты, какая война!» — «Сами смотрите — налет!» Все выскочили — а уже в соседних палатках и убитые есть, и раненые. Я натянул комбинезон, надел планшет и бегом к ангару. Технику говорю: «Давай, выкатывай самолет». А дежурные самолеты, что были выстроены в линеечку, уже горят. Запустил двигатель, сел в самолет, взлетел. Хожу вокруг аэродрома — я же не знаю, куда идти, что делать! Вдруг ко мне подстраивается еще один истребитель И-16. Покачал крыльями: «Внимание! За мной!» Я узнал Сашку Бокача, командира соседнего звена. И мы пошли на границу. Граница прорвана, смотрим, идут колонны, деревни горят. Сашка пикирует, смотрю, у него трасса пошла, он их штурмует. Я — за ним. Два захода сделали. Там промахнуться было невозможно — такие плотные были колонны. Они почему-то молчат, зенитки не стреляют. Я боюсь оторваться от ведущего — заблужусь же! Прилетели на аэродром, зарулили в капонир. Пришла машина с командного пункта: «Вы вылетали?» — «Мы вылетали». — «Давайте на командный пункт». Приезжаем на командный пункт. Командир полка говорит: «Арестовать. Посадить на гауптвахту. Отстранить от полетов. Кто вам разрешал штурмовать? Вы знаете, что это такое? Я тоже не знаю. Это может быть какая-то провокация, а вы стреляете. А может быть, это наши войска?» Я думаю: «Твою мать! Два кубика-то слетят, разжалуют на фиг! Я же только в отпуск домой съездил! Лейтенант! Девки все мои были! А теперь рядовым! Как я домой покажусь?!» Когда в 12 часов выступил Молотов, мы из арестованных превратились в героев. А переживали страшно! Потери были большие, много самолетов сгорело, ангары сгорели. Из полка только мы вдвоем дали хоть какой-то отпор, не дожидаясь приказа.
Помню, после полудня на единственном бывшем в полку МиГ-1 вылетел кто-то из командиров эскадрилий, успевших его освоить. А тут как раз шел немецкий самолет-разведчик, он к нему пристроился и не стреляет. Я думаю: «Что же ты делаешь!?» Он отвалил, еще раз зашел — опять не стреляет. Когда он приземлился, мы подошли выяснить, в чем дело. Говорит: «Гашетка не работает». А она была прикрыта предохранительной рамкой! Ее просто надо было откинуть!
К концу дня на аэродроме осталось около 12 целых самолетов, которые опытные летчики перегнали в Ригу, через аэродром Митавы. Личный же состав полка отступал на грузовиках, бензо— и маслозаправщиках — на всем, что могло двигаться. Отступали вместе с пехотинцами, артиллеристами, танкистами. Приходилось вступать в бой с немецкими десантниками и какими-то бандитами. Поначалу у нас, кроме пистолетов, никакого оружия не было, но постепенно мы разжились у пехотинцев пулеметом и гранатами. В Елгаве нас встретили пулеметным огнем из окна второго этажа. Приблизившись к дому, мы в окно закинули несколько гранат. Пулемет замолчал, а мы поехали дальше.
На аэродроме в городе Риге мы встретили своих. Здесь мне удалось сделать один вылет на разведку. На следующий день мы должны были сопровождать наши бомбардировщики, ходившие бомбить наступающие войска. Они должны были зайти за нами на аэродром, но вместо них с моря появилась группа немецких бомбардировщиков, которая хорошенько пробомбила аэродром. Мы попрятались в щели. Вдруг на нас кто-то навалился сверху и что-то начало капать. Бомбежка закончилась, мы вылезаем и смотрим — это наш товарищ. Он сидел в туалете неподалеку, и взрывной волной его окатило содержимым выгребной ямы. Кровь кругом, убитые, а нас смех разбирает.
От полка осталось 5 — 7 истребителей, которые мы передали другим частям, а сами на попутках добрались до Смоленска, а оттуда на Ли-2 и — в Москву. Надо сказать, что во время этого отступления мы не задавались вопросом, почему мы отступаем. Считали это временным явлением, да и некогда было думать — надо было отступать.
Транспортный Ли-2 выгрузил нас на Центральном аэродроме в г. Москве. Здесь собирались остатки полков, разбитых в Прибалтике, Белоруссии, на Украине. Жили в общежитиях Академии им. Жуковского. Вот тут между нами пошли разговоры, как такое могло случиться, кто виноват. Но ответов не было.
Вскоре полк двухэскадрильного состава был заново сформирован и отправлен за материальной частью на аэродром в Дягилеве под г. Рязанью. Мы получили самолеты МиГ-3. Ну, кто на И-16 летал, тот на любом истребителе сможет летать. И-16 — это такая юла. Чуть ногу на взлете дал — он заворачивает, и можно подломать шасси. В полете чуть ручку перетянул — «бочка». Самолет маневренный, но скорость маловата. МиГ-3 по виду был внушительным, с мотором водяного охлаждения, вооруженный крупнокалиберным пулеметом УБС и двумя пулеметами ШКАС. Обучали нас ускоренными темпами, рассказали немного о конструкции, приборах в кабине, показали, где сектор газа, ручка управления самолетом и огнем, познакомили с инструкцией по технике пилотирования, дали несколько провозных на двухместном самолете: «Ну а дальше, ребята, сами». В пилотировании самолет был прост, например, достаточно подвести его поближе к земле, и дальше он почти сам садился. К сожалению, на малой высоте от 2000 до 5000, где в основном и шли воздушные бои, самолет был утюг утюгом, но зато на высотах от 5 до 10 км — непревзойденная машина. Хорошо если нам давали прикрывать войска на 5000 или сопровождать бомбардировщики Пе-2, которые всегда ходили на высоте от 4 тысяч и выше, но ведь мы, бывало, прикрывали штурмовиков Ил-2, которые работали с 1000 — 1200. Это было тяжело.
В конце августа полк вылетел на Калининский фронт, на аэродром у города Спас-Деменска. С этого аэродрома мы выполняли обычные боевые задания по разведке, прикрытию наземных войск, сопровождению штурмовиков И-15 или И-153, бомбардировщиков и даже по штурмовке войск противника, также выполняли корректировку артогня.
Надо сказать, что в первых воздушных боях в Прибалтике немцы заставили нас поменять тактику воздушного боя. Мы начинали воевать, придерживаясь строя звена, состоящего из 3 истребителей, в то время как у немцев звено состояло из 4 истребителей, т. е. из 2 пар. При встрече с истребителями противника, как правило, наше 3-самолетное звено сразу же распадалось, так как при первом же развороте, например влево, левый ведомый должен был уменьшать скорость своего истребителя, что совершенно недопустимо в воздушном бою, особенно с истребителями. Таким образом, каждый атаковал и защищался самостоятельно, в то время как немцы, летая парами, представляли крепкую тактическую единицу. Мы сразу же оценили преимущество немецкого построения и быстро ввели его в нашу практику.
Вспоминается один из грамотно организованных налетов нашей авиации на аэродром города Сеща. По разведданным было установлено, что на нем сосредоточены крупные силы немецкой авиации. Зная, что немцы обязательно прикрывают аэродромы истребителями, наша группа вылетела первой. На высотах 4500 — 5000 наши МиГ-3 связали боем истребители противника, оттягивая их в сторону от аэродрома. Следом пришла группа Ил-2 под прикрытием второй группы истребителей. В задачу этой группы входило уничтожение зенитных батарей, охраняющих аэродром. За ними пришла группа бомбардировщиков Пе-2 в сопровождении наших же «мигов». Эта группа, не встретив сопротивления, спокойно отбомбилась по аэродрому. Как нам после объяснили, этим налетом на аэродром Сеща была разгромлена большая авиагруппа. Действительно, после этого налета на ельнинском направлении немцы некоторое время в воздухе не показывались, и наши наземные войска успешно захватили г. Ельню.
Однажды меня и капитана Рубцова послали на прикрытие наземных войск. Дело уже шло к концу нашего пребывания над линией фронта, когда Рубцов решил штурмовать немецкую передовую, хотя ему никто этого не приказывал. Я, как и положено ведомому, пошел за ним. Сделали заход, зашли на второй, а тут из-за облаков вывалились «мессера». Я бросился отбивать, но опоздал — Рубцова подбили, он горит. Высота маленькая — с парашютом не прыгнешь. По мне стреляют. Я вскочил в облака, но поскольку в них я еще не умел летать, то тут же вывалился. Внизу меня уже поджидали две пары «мессеров». Я опять в облака. Так крутился-крутился, но все же подбили они меня и легко ранили осколками снаряда. Я стал имитировать беспорядочное падение, и они меня бросили — видать, горючее у них кончилось. Кое-как выровнял самолет, но тут мотор начал давать перебои, и через несколько секунд винт встал. Надо садиться, а куда? Кругом лес! Заставил себя верхушки деревьев принять за землю. Помню, что видел, как одно крыло отлетело, за ним второе, а потом я сознание потерял. Очнулся в кабине. К останкам самолета подходит старик с пацанами. Помогли вылезти: «Ну, парень, давай иди вперед. И не думай бежать». Как потом выяснилось, они так со мной обошлись, поскольку недавно в их районе сбили Пе-2, на котором немецкие летчики на разведку летали. Привели в деревню Бабынино и заперли в сарай. Голова страшно шумит от удара при падении, думаю: «Елки-палки, попал. Надо драпать, а то еще немцев приведут». Я же не знаю, на чьей территории упал! Так я довольно долго сидел, потом решил разгрести солому, которой была покрыта крыша сарая, и бежать. Только начал я ее разгребать, как открывается дверь, заходит энкавэдэшник: «Парень, не торопись, тут все свои». Я говорю: «Ты извини, я же не знал, куда попал». На следующий день вернулся в полк. Правда, командование полка уже успело отправить на меня похоронку: «Погиб в воздушном бою смертью храбрых».
Поскольку я был контужен, то врач мне летать запретил и отправил в госпиталь, где я пролежал около месяца. Когда я вышел из него, наш 10 ИАП уже остался без самолетов и был выведен на переформировку. По пути в ЗАП, находившийся в городе Молотов (Пермь), я познакомился со свой будущей женой. Уже будучи на фронте, мы с ней переписывались, а 3 ноября 42 года поженились в один из моих приездов в Москву.
8 декабря 1941 года мы оказались в запасном полку, где нас вооружили английскими истребителями «Харрикейн», которые мы принялись осваивать. «Харрикейн» — барахло, а не машина. «Миг» он у земли — утюг утюгом, зато на высоте — король; а у этого — ни скорости, ни маневренности, крыло толстое. У наших — бронеспинка сферическая, а у него — плоская, легко пробивается. Вроде восемь пулеметов хорошо, да боезапас к ним — крошечный. Моторы «Мерлин-ХХ» — ни к черту не годные. На форсаже могли перегреться и заклинить. Надо сказать, что летчики нашего полка вошли в состав 29 ИАП, который 6 декабря был преобразован в 1 Гвардейский ИАП. Я попал во 2-ю эскадрилью в звено, которым командовал будущий капитан, Герой Советского Союза, Иван Игнатьевич Забегайло.
Получили мы пополнение из училищ, и я стал старшим летчиком.
В конце декабря мы вылетели на фронт. Посадили нас на аэродром Чкаловское, и мы два месяца выполняли работу по ПВО г. Москвы. Работа была непыльная и неинтересная — мы рвались на свои родные фронтовые аэродромы. Вскоре нас с аэродрома Чкаловское перевели на аэродром Мигалово, на окраине г. Калинина, а затем — на аэродром Пречисто-Каменка, вблизи города Кувшиново. Там располагался штаб 3-й воздушной армии Калининского фронта, которой командовал генерал Громов М. М. Надо сказать, что когда мы прибыли на Калининский фронт, то фактически были единственным полноценным полком, имевшим в своем составе 36 истребителей. В остальных полках было в одном полку 7 штук МиГ-3, а в другом — 8 штук ЛаГГ-3. Начиная с 12.03.42 по 16 04.42 приходилось выполнять 2 — 3 вылета в день. Это было тяжело, мы несли потери, и к З апреля в полку осталось только 13 «харрикейнов».
Весной началась распутица, и мы вернулись в Мигалово, где была бетонная ВПП. Где-то в это время мне и Семену Рыбалко поручили прикрытие линии обороны 30-й армии, расположенной на левом берегу р. Волги в районе г. Ржев. Время патрулирования уже к концу подходило, когда появились четыре Ме-109. Некоторое время мы ходили вдоль линии фронта параллельно — они на своей стороне, мы — на своей. Потом они решили нас атаковать. Мы отражали атаки, но все же по мне несколько раз попали. Они ушли на свою территорию, а мы отправились домой. Не доходя до аэродрома, я обратил внимание, что температура масла растет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9