— Хотел бы я, чтобы с нами был Джордж. Из меня какой уж детектив. Если признаться, не много от меня проку. Поддерживаю порядок да отправляю время от времени в тюрьму пьяного, чтобы проспался.
— Не расстраивайся, сынок. Джордж считал, что ты для этой работы самый подходящий. Говорил, ты не бросишь дела на полдороге, а здесь как раз это и требуется.
Чашка Чантри уже стояла на столе. Столько всякого, чего он не знает. И все это требует от него большего, нежели просто расхаживать по улицам с бляхой на груди.
Эти люди пали жертвой умышленного убийства. Верно, времена сейчас суровые, но они меняются. Свидетельство тому — хотя бы этот город. Пропыленные дороги, немногочисленные разбросанные строения, уже потрепанные непогодой, несмотря на разительную новизну; все это — бастион, выдвинутый против пустоты. Место, где встречаются, чтобы торговать, обмениваться мыслями, учиться, молиться. Маленький жалкий придорожный городишко — но и у его жителей есть гордость, любовь к своему дому, желание стать лучше.
Смерть — естественное явление. В дикой стране скорее следует ожидать, что смерть не застанет тебя в постели. Не обязательно, что ты примешь ее от пули или от стрелы. Можно уйти из жизни многими способами, но все они — следствия разрушительной силы.
Свалиться под ноги безудержно мчащемуся стаду, налететь на рога разъяренного быка или коровы, оказаться сброшенным и затоптанным диким мустангом, насмерть замерзнуть, погибнуть от жажды — все это участь в порядке вещей. Есть иные пути умереть на равнинах или в горах, дюжины путей, которые люди принимают, как неизбежность.
Решать споры оружием было здесь в обычае. Из оружия у людей чаще всего встречался револьвер, как правило, он и использовался.
Совсем другое дело — убийство, осуществленное предательским способом. Это было больше, чем преступление против отдельного человека, это было преступление против общества, против его обычаев, против самого образа мысли. Если позволить виновному уйти безнаказанно, это потрясет устои мира, который они строят в трудах.
— Ма, — устало произнес Чантри, — я хочу исполнить свою работу. Если я найду преступника, его будут судить. Арестовывать кого-либо без достаточных на то доказательств я не стремлюсь, но мне неспокойно. Кем бы ни был убийца, что-то его тревожит, и боюсь, он еще не кончил убивать. И еще боюсь, что он — один из нас… кто-то, кто живет здесь, в городе.
— Разве угадаешь… Как я слышала, тот чужак приехал в город с приличными деньгами, а где они теперь? Можно держать пари: тот, кто ими завладел, захочет их потратить. Па всегда так говорил: «Дай вору дорваться до денег, и из полусотни одного не найдешь, чтобы не выдал себя. Не могут они не пускать пыль в глаза. Следи, и больше ничего делать не надо».
— Ждать я не вправе. Погибнет кто-нибудь еще. И, как бы с этим ни обошлось, Тайм Рирдон намекнул: если он не ошибся в личности покойного, к нам сюда могут явиться на поиски. И такие приедут — весь город на уши поставят.
— Пусть приезжают. У нас хватит винтовок на хорошую войну, и мужчин, способных драться, тоже хватит. Наш город такой же, как и большинство городов на Западе. Взять к примеру Хайэта Джонсона. Майором служил в кавалерии повстанцев. Ну да, он сейчас банкир, а ружье у него висит за письменным столом, на стене. А в ящике стола — флотский револьвер тридцать шестого калибра. Блэйзер, что в конторе дилижансов, он у Шермана снайпером был. С индейцами бился три — нет, четыре раза. В любом западном городе едва ли найдешь такого, кто не участвовал бы в войне или на той стороне, или на другой. И большинство с мальчишеских лет боролись с краснокожими. И стреляли дичь на еду. В такой город являться с нехорошими намерениями — значит самому просить места на кладбище.
Миссис Ригинз перевела дух.
— Борден, тебе надо поговорить с Билли Маккоем. Здорово соображает парень. Прямо как его папаша в былые времена, а может, даже лучше. Почти все видит, что в городе делается. И поверь моему слову, Джонни до чего-то докопался, и зуда его одолевала, сказать тебе. И страх.
— Поговорю. — Чантри встал, вертя в руках шляпу. — Нет ли у вас идеи, кого Джордж подозревал?
— Нет. Но он старательный был человек. Помнишь? Ничего не оставлял на волю случая. Особой доверчивостью тоже не отличался. Я что хочу сказать, людей он любил, но хорошего от них много не ждал. Повторял: все мы — простые смертные, все делаем ошибки. А во многих сидит жулик и ждет своего часа. Джордж не надеялся, что кто-то вдруг окажется непогрешимым. И в особенности он сам.
Борден повернулся и пошел к двери, но нечто вдруг привлекло его внимание. Медленно обернулся назад.
— Ма? Джордж когда-нибудь делал заметки? Когда работал над делом? Или все держал в голове?
— По большей части, да. Но не каждый раз. По-моему, Борден, про то последнее дело он что-то записывал, но самих записей я никогда не видела. Я уже говорила, дома он о делах не распространялся. Изредка только пару слов скажет, или куда он собрался. Как в день своей смерти.
— И куда же он ехал? — выговаривая этот вопрос, Чантри испытал шок — он не имел ни малейшего понятия, и, насколько он знал, этим вообще никто не интересовался. Его самого еще маршалом не назначили, а о гибели Ригинза ему было известно по слухам. Его тогда целиком поглотили старания спасти хоть что-то на своем ранчо.
— К Блоссом. Старая дружба. Он и Эд Гейли вместе гнали сюда скот из Чихуахуа. Джордж долго раздумывал: ехать, не ехать — наконец, поехал. По дороге к ней его и убили.
Чантри повернул ручку и открыл дверь, чтобы уйти. Миссис Ригинз поднялась с качалки.
— Ох, едва не забыла! Джордж говорил, эту его красивую уздечку отдать Джонни Маккою, а Билли — шпоры, но особенно подчеркивал, что его седло должно достаться тебе: Может, говорил, его нужно где-нигде починить, но ты хорошо это умеешь, наладишь лучше нового. Хочешь, забирай сейчас.
Чантри поблагодарил ее и вышел на приступок. Постоял, озираясь вокруг. Голова болела. Точно что-то давит над правой бровью. Провел пальцами по волосам, потом надел шляпу.
Ах да, седло.
Он обошел дом кругом и ступил в небольшую конюшню. Узда на гвозде, там, где Джордж обычно ее держал. Шпоры лежат на столе.
Седла нет.
Глава 9
В пыли на полу отпечатались следы обуви.
Острый взгляд Бордена Чантри обежал все вокруг. Скрыться в конюшне негде. Он выбежал наружу, торопливо огляделся. Вплоть до улицы никакого движения нет, но за конюшней растут кусты и начинается тропка — она ведет на дно оврага, вспомнил Чантри.
Он повернулся и бросился туда. В кустах затрещало. Было похоже, что там кто-то бежит. Выхватив револьвер, Чантри кинулся следом.
Овраг разветвлялся в нескольких направлениях. Чантри остановился, проехавшись подошвами по земле. Прислушался. Ничего. Ни малейшего шороха. Двинулся было к одному из маленьких овражков, но задержался. Осмотрелся, разыскивая след, но в этом месте дно оврага представляло собой сплошной голый камень. Чантри выругался себе под нос и отправился вдоль ближайшей канавы, от устья к началу.
Канава вилась, изворачивалась в направлении от города. Он возвратился обратно и попытал счастья со второй. Идет в сторону холмов. Еще одна заворачивает на север. Окаймляет городские зады. Вот о ней надо было подумать сразу. Вылезти из нее можно в десятке мест, вылезти так, что никто и не увидит. Укравший седло ушел. Окончательно.
А седло? Оно тяжелое, ковбойское, если тащить его на себе, особо не разбегаешься.
Чантри пошел обратно к месту, где слышал треск в зарослях. Несколько минут — и седло появилось на белый свет. Все ясно, вор отшвырнул его, чтобы удрать без помех. Борден взвалил седло на плечо и зашагал прочь от оврага. Мимо дома и на улицу.
Его валила с ног усталость, от беготни голова заныла по новой. Он перешел улицу и вошел в «Бон тон». Есть не хотелось, кофе тоже. Только присесть, хоть на минуту.
Хлопнувшись на первый попавшийся стул, он водил глазами. Ни с того ни с сего комната вдруг поплыла. От противоположной стены подошел Эд, поставил на стол кофейник и чашку.
— Все в норме, маршал? Ты прям как выжатый лимон.
— Это все тот удар по голове. Наверно, было небольшое сотрясение мозга. Я просто посижу тут, пока не станет лучше.
— Сиди, сколько влезет, торопиться некуда. Хайэта не видал? Спрашивал тебя.
— Потом.
— Похоже, Джорджа Ригинза седло, — отметил Эд. — Уж куда как высоко его ставил, а хуже твоего.
— Он хотел, чтобы его отдали мне.
— Ну что ж, иногда лишнее седло может пригодиться. На этом-то поездили вволю. Могло бы не одну историю рассказать, дай только язык да разреши болтать.
Эд пошел назад в кухню, а Борден опустил голову на руки. На одну минуту. Только одну-единственную минутку бы отдохнуть.
— Борд?
Голос принадлежал Лэнгу Адамсу.
Борден поднял глаза.
— Садись, Лэнг. Я просто устроил себе передышку.
— Ты совсем замотался. — В его тоне звучало беспокойство. — Борд, надо бы тебе поменьше трепыхаться. В таком состоянии носиться по всей округе — не дело. В конце концов — в случае, если ты прав и преступник из местных — он ведь никуда не денется. Ты последние силы выматываешь и зря.
— Правильно говоришь. Бесс мне то же самое твердит. Кофе выпьешь?
Лэнг наполнил обе чашки. Борд откинулся на спинку стула. Зависть берет, как посмотришь на этого парня. Всегда уверен в себе, всегда уравновешен, всегда знает, чего хочет и к чему стремится.
— Жарища сегодня, — сообщил Лэнг. — С такой головой, как у тебя, разболеться недолго. — Скосился на седло. — Это зачем? Едешь куда?
— Это было седло Джорджа Ригинза. Оставил мне в наследство.
— С чего бы? У тебя же есть одно.
Борден приподнял плечи.
— Нравится людям что-нибудь передавать другим. Билли Маккою он шпоры завещал.
— Знаешь, Борд. — Адамс помолчал. — Я все думал насчет Билли. Когда мы с Блоссом поженимся, мы могли бы взять его к себе на ранчо. Ему там будет рай, и он сможет летом помогать по хозяйству, а зимой ходить в школу. Приятно будет, что у мальчика есть дом.
— А с Блоссом ты уже говорил?
— Ну конечно! Обеими руками «за». Она такая, весь мир готова прижать к сердцу. И Джонни ей всегда нравился. Старые приятели были они с Джонни, прямо сказать.
— Надо думать. Земли здесь много, а вот людей мало. Раньше ли, позже, но все про всех узнают. Всю подноготную про каждого.
— Почему ты так говоришь? — прищурился на него Лэнг.
— Ну, ты же знаешь, как оно. Где мало народу, какие могут быть секреты. На Востоке они порой думают: вот приеду сюда и затеряюсь — ищи ветра в поле. Кукиш. В этих краях пальцем пошевелить нельзя, чтобы об этом не узнали.
Лэнг отпил кофе.
— Тогда поймать твоего лиходея будет нетрудно, так ведь? — Улыбнулся. — Если я могу чем помочь, зови, не стесняйся. Поехать куда, порасспросить кого… что угодно в этом духе.
— Спасибо, Лэнг. Ценю. — Чантри встал на ноги. — Нужно бы Хайэта повидать, но пусть подождет. Бесс начнет волноваться.
— Не пройтись ли с тобой? Или вот еще что: если хочешь пойти к Хайэту, я могу отнести это седло к тебе домой. В сарае держишь такие вещи, так?
— Угу, только я уж его сам понесу. Несколько шагов осталось.
Он взял седло под мышку и вышел из двери. Солнечное излучение ударило его, словно обухом. Чантри постоял на пороге, прикрыв глаза от слепящего света. Затем прошел до угла ресторана, повернул и направился к себе домой.
Бесс отворила ему дверь.
— Борден! Я так беспокоилась! Все хорошо?
Он кивнул и боком начал пролезать вместе с седлом в двери.
— Борден, я прошу тебя! Не тащи это старье в дом!
— Иначе нельзя. Надо иметь его при себе. — Чантри ткнул в него пальцем. — Это было Джорджа Ригинза седло.
— Ну, Борден. Оно старое и вонючее. Оставь его в конюшне, пожалуйста.
— Не получится. Оно должно быть рядом. Да и Том давно седло хочет. Может быть, сумею починить для него это. Ему по душе придется ездить в седле старого маршала. Все парни в городе лопнут от зависти.
— Ты же знаешь, что я об этом думаю. — Голос Бесс зазвучал резко. — Не хочу я для Тома такой жизни. Пусть из него вырастет джентльмен. Врач, или адвокат, или что-нибудь в этом роде. Человек свободной профессии.
Препирательство было давнее и возобновлять его сейчас у Чантри не было настроения.
— Мне кажется, Том должен решать за себя сам, — мирно ответил он. — Возможно, жизнь у меня сложилась не лучшим образом, но я чувствовал себя свободным, верхом, на широкой равнине под высоким небом. Ты можешь этого не понимать, но для меня это было чистое наслаждение.
— Для тебя — да. Но Том будет жить в другом мире, и там не будет всех этих скачек и стрельбы.
Чантри прошел в спальню и поставил седло на пол. Затем со вздохом облегчения улегся сам, даже не позаботившись снять сапоги, только свесил ноги с кровати.
Нужно починить, сказал Джордж жене. Ерунда какая. У Джорджа ни одна вещь не нуждалась в починке. Он отличался медлительностью, но придирчиво следил, чтобы все у него было в полном порядке. Дома он если не шил кожу, то что-нибудь вечно чистил, смазывал оружие, ремонтировал все, что требовало ремонта.
Борден Чантри смежил веки и расслабился во всю длину рослого тела. Славно полежать в постели. И он устал. Донельзя устал:
Он очнулся как-то вдруг. Видимо, спал довольно долго. Уже совсем темно. Какой-то миг лежал с широко открытыми глазами, вперяясь во мрак, прислушиваясь… Что его разбудило?
Бесс рядом, в кровати. Сняла с него сапоги, а в остальном оставила его отдыхать, как есть. Потихоньку, боясь разбудить жену, Чантри сел и поставил ноги в носках на пол. Во рту сухо и вкус гадкий, но голове уже лучше. Он поднялся и очень осторожно проскользнул через дверь спальни в маленькую прихожую.
Замер там, пытаясь что-нибудь услышать. Не мог даже предположить, что. Разбудивший его шум? Но возможно, шума никакого и не было. Просто он отдохнул, сон стал менее глубоким, и начала беспокоить одежда. Следует всего-навсего раздеться и забраться обратно в кровать.
Только спать совершенно не хочется. В кофейнике мог остаться кофе, и время как раз подходит подумать, постараться собрать все воедино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22