– Странное дело война морская. Охотников… словно в ертаул или в казачий разъезд.
– Так немногим и отличается морской набег от дальноконного похода. Только не полынь да ковыль под нами, а водица студеная.
– Думаю, захотите, так сыщете охотников и на ладьях ратиться. Ну, бывай, служивый. Пойдем, Ма-люта.
Шон запоздало вскинул голову. Вслед за Никитой Романовичем уходила и его незнакомая свита.
«Который же здесь Малюта Скуратов? – подумал ирландец. – Понятно, что не похож он на рыжего детину с кривой мордой из кинофильма и с иллюстраций к роману Толстого. Вон тот плотный в собольей шапке? Или высокий в волчьем налатнике? Или тот, что прихрамывает? Да какая, в сущности, разница? Раз знаменитый душегубец Басманов оказался таким классным парнем, отчего бы и Скуратову-Бельскому не оказаться меценатом, покровителем искусств и собирателем редких книг? »
Тут заныло ушибленное плечо, и Шон, бросив ломать голову по пустякам, двинулся к Майе. Та владела искусством спортивного массажа и умела быстро вернуть травмированные конечности в рабочее состояние.
В девичьем шатре он застал Кормака.
– Меня дожидаешься? – хмуро спросил глава маленького ирландского воинства.
– Дался ты мне. Лечиться пришел.
– Да ну, – обрадовался Шон. – Достал я таки тебя?
Кормак молча скинул рубашку. Майя, оглядев припухшую грудину, мрачно зыркнула на «автора» удара щитом.
– Пару ребер сломал. Доволен?
– Бывает… – Шон уселся и стал ждать конца осмотра. – До свадьбы заживет.
Вскоре появилась Дрель, как обычно проспавшая тренировку.
– Говорят, какой-то псих избивает артистов моей труппы, – с порога заявила она. – Надо бы урезонить придурка!
– Ешьте меня с потрохами, – милостиво разрешил провинившийся. – Я сегодня добрый.
– Что-то незаметно доброты, – прошипела Майя, ощупывая ломаные ребра «артиста труппы».
Закончив с корсетом для Кормака, Майя взялась за плечо Шона.
– Отлично, – заявила она с энтузиазмом. – Еще парочка таких маневров и учений, и нам враг уже не понадобиться. Слушай, рыжий ирландский оболтус, а ты часом не заслан к нам от Кестлера, а?
– Что с рукой-то?
– Каюк руке. В смысле – не совсем, конечно, каюк. Глядишь, не отсохнет. Но от махания палкой придется с недельку воздержаться. А сейчас – закрой глаза и спой гимн Советского Союза. Громко спой.
– Союз нерушимый Республик свободных, Сплотила навеки великая Русь, Да здравствует… а-а…
Шон не удержался от крика, когда Майя резким движением опытного мастера джиу-джитсу дернула его руку с легким вывертом.
– Все, не ори, вправила. Теперь найди где-нибудь хмельное пойло, ляг в палатку и постарайся уснуть. Завтра осмотрю еще раз. Кажется, суставная сумка не повреждена. А синяк пройдет сам.
– Удар хороший был, – сквозь слезы похвалил Кормака командир ирландцев. – Все же жаль такого мечника терять.
– Не навсегда терять-то, – хохотнула Дрель. –
Прошвырнёмся по Европам, и на Русь вернемся. А вы уж постарайтесь тут выжить как-нибудь.
Когда Шон удалился, бормоча проклятья (как водится, по ирландскому обыкновению, в адрес «английских свиней»), появился ангмарец.
Выслушав отчет о проведенных маневрах, хмыкнул:
– Страшнее нас самих зверя нет. Как мы сами себя бьем, никакой германец не сможет.
– Было бы чем гордиться, – фыркнула Дрель.
– Кстати, похвала такого вояки, как Серебряный, чего-то да стоит.
– Мы уже всем, в том числе и самим себе доказали, что чего-то стоим, – заметил Кормак. – Только какой ценой?
– Совсем ты в интеллигенцию подался, – похлопал его по спине назгул. – Скулишь, поди в пацифисты скоро запишешься.
– Просто опостылело биться, зная, что пиррова победа в этой грязной войне все равно окажется перечеркнута Баторием.
– А что делать прикажешь? В Сибирь откочевывать? Или – как индейцы наши, Америку колонизировать? Еще есть идея – пуговицами в разнос торговать, или коммерческий банк открыть…
– Вот кого нам действительно не хватает, – заметила Майя, – так это индейцев. Реальные были мужики. Поначалу, если душой не кривить, только они чего-то и стоили. Мы все, слюнтяи, туго въезжали, куда попали.
– Почему – были? Не те парни, чтобы пропасть просто так.
Назгул, вспоминая свое не слишком доблестное поведение в первые дни переноса, усмехнулся невесело.
– Вот только до Америки они вряд ли добрались. Вся надежда была на английский корабль, что пристанет к месту основания Архангельска. А как не удалось им тот корабль к рукам прибрать?
– Сейчас уже не узнаешь. И чего их туда понесло?
– А может, – протянул Кормак, – они-то самыми правыми из нас оказались? Что мы потеряли на этой войне?
– Опять заладил, – раздраженно выпалил назгул. – Нет, милок, действительно. Собирай манатки и вали с театром куда подальше. И без тебя тошно.
– Я так и намерен сделать, командир. Спасибо за напутствие.
– Мальчики, мальчики! – Дрель по привычке приняла вид сторонней и незаинтересованной слушательницы. – Вы хоть врагами не расставайтесь.
– Ладно, Кормак, – устало произнес ангмарец. – Мы с тобой плечом к плечу бились, действительно, хорош лаяться. Да и потом – с театром вашим еще все темным-темно. Ариосто этого где брать, языки учить, кукол изготовлять надо…
– Я завтра к нашему местному Левше пойду, – сказала Дрель.
– Только как бы он тебя взашей не вытолкал. На
Руси, знаешь ли, не то что в каком-нибудь эльфий-ском Лориэне, бабы в дела кузнецов не суются.
– А я ему жратву отнесу. А сама тихонечко гляну одним глазком…

Глава 20
Вон из Тирзена

Дрель вернулась от мастера довольная и веселая.
– Настоящий лесковский кузнец, – заявила она. – Завтра закончит первую фигуру. Эдакий крестоносец, только морда у него под забралом не удалась, я помогла. А доспех – чуть ли не лучше оригинала.
– А как с механикой? – поинтересовался ангмарец, не разделяющий энтузиазма эльфийки.
– Я политех не заканчивала, но внешне – один к одному.
– Тогда бери Кормака и дуй к итальяшкам. У них сегодня новое представление. Добейся, чтобы они тебя за кулисы пустили. Разбирайтесь в темпе, как там и что. Князь скоро отчета потребует.
Шон продолжал муштровать отряд, справедливо решив, что бивуачная жизнь склонит легионеров к пьянству и иным непотребствам.
Словно заразившись от чернокрылой дружины, Серебряный и сам устроил огненную потеху на ратном поле под Тирзеном. Вывел пять сотен стрельцов и устроил пальбу по конфискованным у немцев горшкам и штурм потешной крепостицы, спешно возведенной там, где была ставка рыцаря Фелькензама.
– Дурость заразительна, – заметила по этому поводу Дрель.
Басманов к вечеру следующего дня появился в лагере с ворохом новостей.
– Рыцари заперлись в крепостях, дороги совершенно свободны. Ертаул наш дошел до самых Ревельских предместий, спалил какие-то усадьбы, перехватил обоз с провиантом. Зато на юге неспокойно. Польские хоругви маршируют по всем дорогам, то и дело вторгаясь в Ливонию, и отходят назад при встрече с казачьими разъездами.
– Нарываются ляхи, – мрачно заметил Серебряный. – Хамят открыто. Надо их на место поставить, пока не поздно. Эх, был бы государь с полками, как под Казанью…
– Государя не обещаю, а Шереметьев уже близок. Спешит, но пушечный наряд замедляет движение. Жди его через седмицу, не раньше.
– Может, пойти на Ревель? После фелькенза-мова посрамления рыцари приуныли, авось слету возьмем.
– А если ляхи в тыл ударят?
– Дан…
Серебряный хищно ухмыльнулся, но, увидев смешинку в глазах Басманова, осекся.
– Ляхи не дураки, чтобы клюнуть на такую уловку. Ударят только тогда, когда соберутся с силами. А Ревель с налета не взять. Жди Шереметьева, следи за дорогами.
– Так совсем в тине погрязнем, – насупился Никита Романович. – Попрошу государя сменить меня. Я воевать умею, а сиднем напротив вражьих городов сидеть не обучен. Все же не Казань перед нами, не Ас-торокань – а какой-то Ревель. Гнилой орех – надави, сам расколется.
– Немцы пушками обзавелись, зелье огненное сушей подвезли. Да и гарнизон немаленький,
– А что у ляхов деется?
– Грызутся меж собой, по обыкновению. Шляхта то к Вишневецкому льнет, то к Радзивиллам, а то и к залетному Баторию. Литвины хотят свою державу. поляки – свою. Но и тем и другим подавай гавани на студеном море.
– Сейчас бы нагнать такую же силу, как в поход на татар собрали при молодом государе, да ударить разом на ляха и на немца. Ревель и Смоленск наши, и нет сильнее державы, чем Русь!
Серебряный размечтался вслух. Басманов развел руками:
– Ну, ты хват, Никита Романович. Спору нет, сильны рати наши, но воевать со всем светом…
– Отчего же со всем светом?
– Тут же битые недавно свены захотят обиды выместить, еще кто-нибудь вспомнит, что крестоносцы ливонские суть птенцы всей Европы…
– Все одно татар восточных больше было, злее они, а мы победили.
– Татары… ведь не только казанские да асторо-канские есть татары-то. Ногайские, что озоруют до самой Тулы, крымские. Если собрать полки да на Европу повести, ударят на Русь. С Европой да с Крымом нам точно не сдюжить.
– Путано все как-то у нас, смутно. Голова кругом идет.
Басманов сочувственно покивал, думая о своем.
– Закордонный балаган не убег часом? – наконец спросил он.
– Куда же они денутся? Тешат народ на площади, собирают злато.
– Скоро закончат они, отправятся на Москву, ко двору государевому. Ярослав об охране справлялся?
– Я дал людишек, хоть и не ведаю, зачем Иоанну Васильевичу эта латинская бесовня.
– Это не бесовня, Никита Романович, а театр, утеха для праздных толп и услада утонченного вкуса. Не можем мы позволить, чтобы у какого-то Радзи-вилла при дворе имелось такое, чего нет в Кремле. Я и свой балаган завожу, слыхал небось?
Серебряный чертыхнулся и торопливо окрестил рот.
– Скуратов жаловался, что увели у него мастера толкового.
– Он себе другого найдет пищали ломанные ладить. А этот пусть кукол хитрых мастерит. Появлялся ли купец Баженов?
– Тут он, в Тирзене. Как и пристало новгородцу, торгуется с немчурой, объегоривает помаленьку.
– У меня к нему дело есть. Пусть зайдет в шатер, как в лагере объявится.
… На следующий день появился Баженов.
– Надобна мне книжица басурманская, с виршами. Ариосто некоего писания.
– Надобна, княже, так будет. Чтобы новгородцы – и не нашли?
– Долго ли ждать?
" – А совсем немного. Тут и без меня бы справились, коли с умом бы подошли. В Тирзене есть человечек генуэзский, у которого всякие латинские книжицы и свитки имеются. К обеду пришлю тебе Аиста.
– Ариосто, Илья Анисимович, а не Аиста.
– Пришлю обоих.
– И еще слово и дело есть к тебе, касаемо Генуи, Есть там артель балаганная, бродячих артистов содержащая. Надобно им отписать ладную грамоту. Дескать, русский князь Басманов заводит при себе театр тележный, да отправляет в Европу злато зарабатывать.
– Отступную уплатить цеху, – догадался хваткий Баженов. – Это дольше времени займет, но сладим.
– Сколько надо злата и серебра – проси.
– Пока без надобности мне. Но коли расходы велики окажутся – вспомнит торговый человек Баженов княжье слово.
– Как дела у тебя с Ганзой идут? Баженов помялся.
– Плоховато.
– А что так?
– Все из-за витальеров некоего Карстена Роде. Громит он их караваны морские, словно белка орехи.
Оттого нищают тамошние купцы, неохотно ведут навигацию в студеном море. Стали с туркой товарами обмениваться, да с гишпанцами. Унять бы датчанина, княже, ведь совсем Новгород зачахнет. Англия далеко, а Ганза близко.
– Новгород не зачахнет, не тот город и не тот люд там обитает, чтобы чахнуть. – сурово произнес Басманов. – А если уймется, как ты советуешь, Карстен Роде, то завтра же Орден вновь воспрянет.
Баженов покорно кивнул головой. С опричниками не поспоришь о коммерции. Воевода улыбнулся:
– Да тебе-то что кручиниться, Илья Анисимович? Небось прознал уже, что северная навигация с аглицкой стороной скоро сладится? Так ты в накладе не останешься.
– Слыхал я кое-что, – осторожно поддакнул Баженов. – Про Вологду и все прочее. Но то – дело далекое, а Ганза…
– А Ганза кормит Орден и иных наших злейших врагов. Так что быть ей битой на студеном море, пока не отречется от магистра да от свенов.
– Этого никак не может случиться.
– Значит, никак не может случиться, и чтобы унялся Карстен Роде!
С чем Баженов и удалился, тяжело вздыхая и качая головой. Ему ли было не знать, что доселе лояльно относившиеся с Иоанну Грозному торговые круги Великого Новгорода постепенно склоняются к скрытой измене. Во все времена предпочитая торговлю войне, купцы видели в экспансии на запад угрозу своим привилегиям служить для России единственным окном к франкам и англичанам, гишпанцам да генуэзцам.
Уже Нарва стала составлять определенную конкуренцию для хольмгардских воротил, а что будет, если отойдет к Москве Ревель? А иные порты орденские?
Но Илья Анисимович, хоть и оказывал Басманову и опричнине в целом определенные услуги, никогда не рассказывал государевым людям о своих собратьях по ремеслу. Да и в советники князьям не нанимался…
А ведь случись так, что заговорил бы он про настроения новгородские, не вышло бы известной карательной экспедиции опричников годами позже, когда вызревшую измену рубили с корнем, резали по живому, нанеся городу непоправимый урон, сказывавшийся еще долгие века…
Следующим днем появился у шатра князя косой мастер, гордо неся завернутую в рогожу куклу. Басманов велел развернуть творение, долго рассматривал, кряхтел, вспоминал заморский образец. Не удовлетворившись, велел вызвать сицилийца вместе с его куклой и толмачом.
Ясное дело, шумный выходец со средиземноморского острова принялся лаять поделку московита, но в глазах читал Басманов удивление.
Сам он положил напротив себя две искусственные натуры, помолчал и молвил умельцу:
– Проси любой награды, но прежде знай – ни в чем не будешь знать ты нужды, если станешь делать для моего балагана подобные фигуры.
Вызвали в шатер ангмарца.
– Готовы ли твои люди показать, как двигаются эти истуканы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37