– А нельзя ли с ним повидаться?
– Он, папа, сам хотел с тобой встретиться. Вечером отец познакомился с Николаем Сергеевичем.
– Ты, Иванов, пойди погуляй, а мы с отцом поговорим.
О чем они говорили, не знаю. Но уезжая отец сказал:
– Служи, сынок, хорошо, исправно. Тебя инструктор хвалил.
Мне было приятно это слышать. Как-никак и мать обрадуется, и братья тоже.
– Будь дисциплинированным, но не выслуживайся. Исправный солдат всегда хорош, у любого командира.
Наконец программа обучения закончена. Скоро выпуск. С нетерпением ожидаем этого дня. Со всех курсантов сняты мерки и шьется командирская форма. Ходим в пошивочную мастерскую и любуемся на себя в зеркале.
Кто-то из ребят раздобыл эмблемы военного летчика, изготовленные из особой золотой канители. Я тоже приобрел такую эмблему и положил ее в чемодан.
6 ноября 1939 года, в канун праздника Великой Октябрьской социалистической революции, последний раз в парадной курсантской форме мы выстроились в большом зале училища и с волнением слушали приказ Наркома Обороны.
Итак, мы военные летчики. Двенадцать человек, наиболее успешно окончивших училище, направлялись не в боевые полки, а на курсы усовершенствования командиров звеньев, в город Кировабад. В эту группу был зачислен и я. Для нас это была большая радость, высокая честь, оказанная доверием старших.
Весело и радостно отпраздновали 22-ю годовщину Октября и уже чувствовали себя «воздушными волками», хотя и были, как в дальнейшем каждый из нас понял, едва оперившимися птенцами, так как научились всего лишь пилотировать самолет-истребитель. А этого слишком мало для того, чтобы стать настоящим боевым летчиком.
Но сознание того, что мы уже не курсанты, а командиры, давало себя знать. Добротно пошитые и складно сидевшие синие френчи, брюки-галифе, пилотки и начищенные хромовые сапоги неимоверно возвышали нас в собственных глазах.
Мы знали, что началась война с белофиннами и старались туда попасть. Но ребятам из «кировабадской дюжины» не повезло. Мы поняли, что не только нам, кировабадцам, но и тем товарищам, которые получили назначение в другие боевые полки, надо многому еще учиться.
Именно это мы поняли, прибыв на военно-авиационные курсы усовершенствования. Прислушавшись к «старичкам», узнаем, что на курсах есть три звезды первой величины: командир нашего отряда старший лейтенант Храмов, командир соседнего отряда капитан Орлов и инструктор старший лейтенант Маскальчук. Хотелось no-скорее увидеть этих летчиков, и прежде всего, командира своего отряда Храмова. Но он пока что находился в отпуске.
Первым увидели капитана Орлова. По внешнему виду, он действительно был похож на орла: выше среднего роста, стройный, подтянутый с неторопливыми движениями и пронизывающим взглядом. Крупный с горбинкой нос и будто высеченное из камня лицо, с широкими вразлет бровями, завершали это сходство.
Удивительной противоположностью Орлову оказался инструктор Маскальчук. Это был веселый, жизнерадостный человек. На голову лихо посажена пилотка, из-под которой вьется светлый чуб. Всегда смеющиеся глаза и едва заметные выгоревшие от солнца брови. А голос такой звонкий и задорный. Инструктор сразу всем нам понравился.
Шли дожди, но Маскальчук не давал нам скучать. Бывало соберет нас вокруг себя и начнет рассказывать всевозможные истории.
В один из таких дней на улице было грязно, моросил дождь. Через окно мы увидели человека в дождевике.
– Командир отряда прибыл! – раздался чей-то голос.
– Где он?
– А вот, под краном моет сапоги.
Старший лейтенант Храмов с улыбкой подошел к группе инструкторов, пожал им руки. Одет очень опрятно, туго затянутый пояс подчеркивал стройность его натренированного тела. Голос спокойный и мелодичный, четко произносит каждое слово.
Много на свете есть людей, с которыми при первом знакомстве устанавливается особый душевный контакт и взаимопонимание. Такими бывают обычно цельные натуры, с богатым интеллектом, скромные, требовательные к себе и не менее к другим. Вот таким оказался и наш командир отряда. Впрочем, никакого сияния звезды первой величины от него не исходило.
Прошло два дня. Мы выехали на аэродром, находившийся километрах в тридцати от города. Самолеты, на которых предстояло летать, должны были перегонять с центрального аэродрома инструкторы. Приехали, ждем минут двадцать. Наконец, послышался гул моторов и мы увидели летящие в плотном строю пять истребителей. Вел их Храмов.
Группа низко пронеслась над аэродромом. Четыре самолета сели, а ведущий остался в воздухе. Храмов заходит вдоль старта на высоте метров 10–15 и, поровнявшись с посадочным «Т», начинает выполнять каскад фигур высшего пилотажа.
Не более 6–7 минут длился этот изумительный по красоте и точности исполнения полет. В воздухе был артист своего дела, летчик высшего класса. Такого великолепного зрелища видеть нам еще никогда не приходилось.
Сердца наши переполнились неизъяснимым чувством. Мы переглянулись между собой.
– Вот это да! – выразил общий восторг кто-то из ребят.
Храмов зашел на посадку, «притер» самолет точно у посадочного «Т», зарулил на стоянку. Потом неторопливо подошел к нем и как-то очень просто, даже буднично, сказал:
– Ну что ж, товарищи, начнем учиться…
Группа, в которой я оказался, поступила в распоряжение инструктора Забаштина. Три месяца пребывания на курсах мы занимались с ним только, полетами. Забаштин – человек замкнутый, очень строгий, даже излишне придирчив и педантичен до мелочей. Но все это компенсировалось его добросовестным отношением к обучению нас летному делу.
После полетов он подробно анализировал ошибки каждого и вдалбливал в наши головы много таких премудростей, о которых мы даже и не догадывались.
Мы старались изо всех сил освоить новые виды боевой подготовки: стрелять по конусу и наземным целям, овладеть тактикой ведения воздушного боя.
Были успехи и неудачи. Но усилия наших учителей не пропали даром – Забаштин, Храмов, Маскальчук, Орлов, Ильин, Картузов, Колпачев вложили много труда, чтобы подготовить из нас боевых летчиков-истребителей. Мы уверенно сдали экзамены на земле и в воздухе и готовы были вступить в бой с врагом. Но война с белофиннами закончилась и пришлось нам разъехаться на новые места службы.

За пять часов до войны

Всего шесть часов езды на поезде и из Кировабада мы прибыли к новому месту назначения. Командир полка Иван Карпович Старостенков встретил нас приветливо улыбаясь, пожал каждому руку.
– Ну, что ж, молодому пополнению истребителей всегда рады.
Он был летчиком старой закалки, умудренный большим жизненным опытом. В ряды Красной Армии пришел вместе с ее рождением, в 1918 году.
Иван Карпович и внешне выглядел маститым авиатором. Ходил чуть опустив левое плечо или, как говорят летчики, с левым креном. Глаза зоркие: глянет и, кажется, видит тебя насквозь.
– Ну, рассказывайте, кто из вас обзавелся семьей?
– Пока что мы закоренелые холостяки, товарищ полковник! – за всех отчеканил Алексеев.
Командир внимательно посмотрел в его сторону и вдруг расхохотался. Засмеялись и мы. Алексеев стоял серьезный, хотя и покраснел до ушей.
– Значит закоренелый?
– Так точно, товарищ полковник, – ответил Алексеев.
Командир смеялся как-то по-особому, покачивая лысой головой от удовольствия.
– Ну, раз вы холостяки, да еще закоренелые, разместим вас всех в одном доме.
– К сожалению, такого дома не найдется, – заметил начальник штаба. – В одном подъезде можно разместить.
– Вот и хорошо, – согласился полковник. – Главное, чтобы все жили вместе.
Мы очень обрадовались, а Сашка Алексеев чувствовал себя героем дня и даже не обижался, когда его называли «закоренелый».
Итак, в третьем по счету доме мы заняли весь подъезд с первого до четвертого этажа. Кровати, столы, гардеробы для одежды и стулья получили со склада КЭЧ. Остальную утварь: этажерки для книг, полочки для туалетных принадлежностей, радиоприемники, патефоны купили сами.
Все бытовые дела были улажены. Жили мы весело и дружно, по утрам звонили будильники. Многие выбегали во двор в одних трусах и делали физзарядку. Все шло по установленному распорядку дня.
Командир полка бывало встретит:
– Ну, как дела?
– Нормально, товарищ полковник!
– Давай, давай «закоренелые». И глаза затеплятся отеческой лаской. Все летчики любили Старостенкова, как родного отца. А если кому и доставалось – не обижались. Знали, зря ругать не станет. Вскоре полк стал получать новые, более совершенные самолеты И-16, последних серий, с более мощными моторами.
– Да, этот «ишачок» не тот, что был раньше, – говорили старые летчики, прошедшие жесткую школу войны в Испании и только что прибывшие с Халхин-Гола, – капитан Плясов, старшие лейтенанты Скорняков, Суслов, Спирин, Сычев. Все они имели большой опыт воздушных боев и были отмечены правительственными наградами.
Нас, новичков, распределили по эскадрильям. Я попал в первую эскадрилью ночных истребителей. В ней были все старослужащие летчики. Они закончили программу дневной подготовки и уже тренировались ночью.
Командовал нашим подразделением капитан Суворин, худощавый, выше среднего роста человек с цепким взглядом. Я был назначен в третье звено, командовал которым младший лейтенант Баранов. Это был небольшого роста блондин, очень подвижный, физически крепкий, отлично подготовленный летчик.
Привел меня к Баранову командир эскадрильи и говорит:
– Вот вам, Василий Иванович, ведомый летчик.
Звено тогда состояло из трех самолетов. Ведущий – это командир звена, ведомый справа – старший летчик, неофициальный заместитель командира звена. Я был младшим летчиком – левым ведомым.
Мое появление в эскадрилье опытных летчиков никого из них не удивило. Только я чувствовал себя белой вороной. Старшие товарищи по оружию вели оживленные разговоры о пилотаже в зоне, о групповых полетах и замысловатых маневрах в воздушных «боях», о стрельбах по воздушным и наземным мишеням, о разных непредвиденных случаях в их летной жизни, а я молчал и слушал. Больше ничего и не оставалось. Но никто меня не обидел ни словом, ни жестом. Похоже, что ко мне присматривались. Иногда спрашивали как дела, но безотносительно к полетам.
– Почему так долго не летаю? – спросил я однажды.
Товарищи молчали. Я чувствовал, что за меня переживает и сам Баранов, Но он тоже молчал и ждал команды Суворина.
Ох, как обидно было приезжать на аэродром, выкладывать полотнища на старте и ни разу даже не сесть в кабину самолета.
– Ну, как, ты уже освоил профессию стартера? – начали подтрунивать летчики других эскадрилий, прибывшие со мной из Кировабада.
А я молчу. Жду, когда капитан Суворин вспомнит обо мне.
Внешний вид у старослужащих летчиков внушительный: одеты в кожаные регланы, на ногах меховые унты, через плечо планшеты с картами, Приятно смотреть, когда они идут на полеты. И говорят по-особому, на своем летном языке, которого непосвященный в авиацию и не поймет.
А мне опять дежурить у посадочного знака «Т». Обидно.
В марте полк перебазировался в лагеря. Поселились в пионерском лагере, рядом с домом отдыха. Я продолжаю добросовестно нести службу в стартовом наряда и наблюдаю, как совершенствуют свое мастерство летчики нашей эскадрильи. Вот они девятками ведут воздушные бои, упражняются в стрельбах по конусу, выполняют такие задания, о которых в училище и на курсах нам даже слышать не приходилось.
И так каждое утро.
– Летный состав на полеты становись! – раздается команда.
Ко мне это не относится. Команда подана «старикам». Они садятся в автобус и едут к самолетам, а я – с техническим составом. Все улетают, а мне Суворин приказывает:
– Ты, Иванов, будь возле «Т» и наблюдай, как они взлетают и как садятся. Записывай, кто сел с недолетом или перелетом.
Проходит месяц, второй, а я все хожу в стартовый наряд и думаю: «Должно быть за какую-то провинность попал я в эту мудреную эскадрилью. Хотя бы знать за что!».
В конце концов не выдержал.
– Товарищ капитан!
– Слушаю вас, товарищ младший лейтенант, – отвечает Суворин.
– Скоро ли моя очередь до полетов дойдет? Суворин посмотрел, подумал что-то про себя и спокойно ответил:
– Вам выговор. Кругом! Шагом марш!
Повернулся я и пошел. Никак не могу понять: за что же объявлено взыскание?
Смотрю: комэск подзывает командира звена Баранова и делает ему энергичное внушение. Тот подходит ко мне и сердито спрашивает:
– Ну, что – получил?
– Так точно, получил выговор.
– А знаешь за что?
– Нет, не знаю.
– За нарушение устава. Ты обязан был сначала обратиться ко мне, к своему непосредственному начальнику, а не через голову. Думать надо!
Наконец пришел и мой черед. На тренировочном истребителе УТИ-4 со мной полетел Баранов. Задание полет в зону, выполнить комплекс фигур сложного пилотажа.
Волнуюсь, хочется сделать все так, как учили в школе. Взлетаю, набираю заданную высоту. Выполняю виражи, перевороты через крыло, петли Нестерова, иммельманы боевые развороты.
Чувствую, что навыки до некоторой степени утрачены, в отдельных элементах допущены ошибки. Баранов молчит, в управление не вмешивается. Закончив пилотаж, снижаюсь, произвожу посадку.
– Полет выполнен, разрешите получить замечания.
– А ты сам расскажи о тех ошибках, которые допустил в полете.
Я перечисляю их по порядку.
– Ну, что ж, это хорошо: сам заметил свои недоработки. Не беда. Сделаем еще два-три полета, а там посмотрим.
Самолет подготовлен к повторному вылету. И снова летим с Барановым. После выполненных полетов командир звена докладывает Суворину:
– Иванова можно выпускать на боевом самолете.
– Вылет разрешаю, – пряча улыбку, сказал командир эскадрильи.
Слетал я самостоятельно хорошо. «Старики» поздравляют. Как же! В их коллектив вошел еще один летчик, который будет летать вместе – крыло в крыло. Теперь надо догонять их и оправдать доверие командиров.
И вот тут мне дали такую летную нагрузку, что я стал мечтать о передышке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33