Одной-то мне как управиться? Беда, прямо беда!.. Хата разваливается. В амбаре крыша течет. Ну, что? Ох, Бартек, Бартек! И как это я тебя еще вижу в живых! Сколько тут хлопот у меня было с сеном! Чемерницкие помогали! Да что толку! Ну как, ты-то здоров? Ох, и рада же я тебе! Как рада! Бог тебя уберег. Пойдем в хату. Господи ты боже! То ли это Бартек, то ли не Бартек! А это что у тебя? Господи!
Только теперь Магда заметила длинный шрам, тянувшийся через все лицо Бартека - от левого виска до подбородка.
- А ничего... Кирасир один меня смазал, ну да и я его... В больнице лежал.
- Господи Иисусе!
- Пустяки.
- И отощал же ты, как скелет.
- Ruhig*, - отвечал Бартек.
______________
* Здесь: вот еще (нем.).
Он был действительно худ, черен, оборван. Настоящий победитель! К тому же он еле держался на ногах.
- Да ты что? пьян?
- Ну вот... слаб еще.
Он был слаб, это верно! Но и пьян, так как при его истощении ему хватило бы и одной рюмки водки, а он выпил на станции целых четыре. Но зато дух и вид у него были как у настоящего победителя. Такого вида у него прежде никогда не бывало!
- Ruhig! - повторял он. - Мы кончили Krieg!* Теперь я пан, понятно? А это видишь? - тут он показал на свои кресты и медали. - Поняла, каков я? А? Links, rechts! Heu! Stroch!** Сено! Солома! Солома! Сено! Halt!***
______________
* Войну (нем.).
** Левой, правой! Сено! Солома! (нем.).
*** Стой! (нем.).
Последнее "halt" он крикнул так пронзительно, что баба отскочила на несколько шагов.
- Ты что, ошалел?
- Как поживаешь, Магда? Когда тебе говорят: как поживаешь, то значит, как поживаешь?.. А по-французски знаешь, дура?.. Мусью, мусью! Кто мусью? Я - мусью: Поняла?
- Да что с тобой?
- А тебе что за дело? Was?* Донэ динэ!** Понимаешь?
______________
* Что? (нем.).
** Дайте есть! (франц.).
На лбу Магды стали собираться тучи.
- Это ты по-каковски болтаешь? Ты что же, совсем разучился по-польски? Ах ты колбасник! Верно я говорю! Что из тебя сделали?
- Дай поесть!
- Пошел в хату!
Всякая команда производила на Бартека неотразимое впечатление, которому он не мог противиться. Услышав "пошел!", он выпрямился, вытянул руки по швам и, сделав полоборота, зашагал в указанном направлении. На пороге опомнился и с удивлением посмотрел на Магду.
- Ну, что ты, Магда? Что ты?
- Пошел! Марш!
Он пошел в хату, но упал на самом пороге. Только теперь водка по-настоящему ударила ему в голову. Он запел и, озираясь по сторонам, стал искать в хате Франека. Даже сказал: "Morgen, Kerl!"*, хотя Франека не было. Потом расхохотался, сделал один чересчур большой шаг, два слишком маленьких, крикнул "ура" и повалился на постель. Вечером он проснулся трезвый, бодрый, поздоровался с Франеком и, выпросив у Магды несколько пфеннигов, предпринял триумфальный поход в корчму. Слава о доблестях Бартека опередила его: многие солдаты других рот того же полка вернулись в Гнетово раньше Бартека и всюду рассказывали о его подвигах под Гравелоттом и Седаном. Поэтому, когда разнеслась весть, что победитель в корчме, все прежние товарищи поспешили с ним повидаться.
______________
* Доброе утро, малец! (нем.).
И вот сидит Бартек снова за столом, но никто бы его теперь не узнал. Он, прежде такой смирный, стучит сейчас кулаком по столу, надувается словно индюк и словно индюк балбочет:
- А помните, ребята, когда я в тот раз французов разделал, что сказал Штейнмец?
- Еще бы не помнить!
- Болтали про французов, пугали, а они самый квелый народ. Was? Салат жрут, как зайцы, да и улепетывают не хуже зайцев. Пива - и того не пьют, одно только вино.
- Верно.
- Стали мы как-то жечь одну их деревню, а они руки этак сложили и кричат: "Питье, питье!"* По-ихнему, значит, они пить дадут, только не трогай. Но мы на это не пошли.
______________
* Рitie - жалость, сострадание (франц.).
- А понять можно, что они лопочут? - спросил молодой парень.
- Ты не поймешь - потому глуп, а я понимаю. Донэ дю пен!* - понимаешь?
______________
* Дайте хлеба! (франц.).
- Что это вы говорите?
- А Париж видели? Вот там были баталии, одна за другой. Только мы всякий раз их били. Нет у них настоящего начальства. Так люди говорят. Плетень-то, говорят, хорош, да колья плохи. И офицеры у них плохие и генералы плохие, а у нас хорошие.
Старый Мацей Кеж, умный гнетовский мужик, покачал головой:
- Ох, выиграли немцы войну, страшную войну выиграли, и мы им немало помогли, а какая нам от того прибыль - одному богу известно.
Бартек вытаращил на него глаза.
- Что это вы говорите?
- А то, что и прежде немцы нас ни во что ставили, а теперь так носы задирают, словно и бога чад ними нет. А будут еще хуже издеваться над нами, да уж и сейчас издеваются.
- Неправда! - изрек Бартек.
В Гнетове старик Кеж пользовался таким уважением, что вся деревня думала его головой и никто не смел ему перечить, но Бартек был теперь победитель и сам имел вес.
Тем не менее все посмотрели на него с удивлением и даже, пожалуй, с негодованием.
- Ты что? С Мацеем будешь спорить? Что ты?
- А что мне ваш Мацей? Я и не с таким говорил, понятно? Ребята! Не говорил я со Штейнмецем? Что? А Мацей врет, так и врет. Теперь нам лучше будет.
Мацей с минуту смотрел на победителя.
- Ох, и глуп же ты! - сказал он.
Бартек стукнул кулаком по столу, да так, что все рюмки и кружки подскочили.
- Still der Kerl da! Heu, Stroh!..*
______________
* Тихо, ты там! Сено, солома! (нем.).
- А ты тише, не ори! Спроси лучше, глупая твоя голова, у ксендза или у пана.
- А ксендз разве был на войне? Или пан был? А я был. Не верьте, ребята. Теперь-то уж нас будут уважать. Кто войну выиграл? Мы выиграли! Я выиграл! Теперь чего не попрошу, мне все дадут. Захочу я стать помещиком во Франции, - и стану. Начальство-то знает, кто крепче всех лупил французов. Наши полки были самые лучшие. Так и в приказах писали. Теперь поляки пошли в гору. Понятно?
Кеж махнул рукой, встал и пошел прочь. Бартек одержал победу и на политическом поприще. Молодежь осталась с ним, смотрела на него, как на икону, а он продолжал:
- Я чего ни захочу, все мне дадут. Не будь меня, не то бы было! Старый Кеж - дурак. Понятно? Начальство велит бить - значит, бей! Кто надо мной станет издеваться? Немцы? А это что? - И он опять показал на свои кресты и медали. - А за кого я лупил французов? Не за немцев, что ли? Я теперь лучше всякого немца, потому что ни один немец не получил столько медалей. Пива сюда! Я со Штейнмецем говорил, с Подбельским говорил. Пива сюда!
Смахивало на то, что будет попойка. Бартек начал петь:
Trink, trink, trink,
Wenn in meiner Tasche
Noch ein Thaler klingt!..*
______________
* Пей, пей пей,
Пока в моем кармане
Звенит еще хоть талер! (нем.).
И он вытащил из кармана горсть пфеннигов.
- Нате! Я теперь пан! Не хотите? Ох, и не такие деньги водились у нас во Франции, только все куда-то девалось. Мало ли мы там пожгли да людей поубивали. Уж кого там только не было... одних французишек...
Настроение пьяных быстро меняется. Неожиданно Бартек сгреб со стола монеты и жалобно заголосил:
- Смилуйся, боже, над душой моей грешной...
Потом оперся локтями о стол, уткнул лицо в кулаки и замолчал.
- Ты что это? - спросил какой-то пьяный.
- Чем я виноват? - угрюмо пробормотал Бартек. - Сами лезли. А жалко мне их было: ведь земляки. Господи, помилуй! Один был, как зорька, румяный. А наутро побелел как полотно. А потом их, еще живых, засыпали... Водки!
Настала минута томительного молчания. Мужики с удивлением переглядывались.
- Что это он городит? - спросил кто-то.
- Совесть, видно, заговорила.
- Из-за войны этой самой и пьет человек, - пробормотал Бартек.
Он выпил рюмку, потом другую. С минуту помолчал, потом сплюнул и неожиданно опять пришел в хорошее настроение.
- Вы-то небось не говорили со Штейнмецем? А я говорил! Ура! Пейте, ребята! Кто платит? Я!
- Ты, пьяница, платишь, ты! - раздался голос Магды. - Вот я тебе заплачу, не бойся!
Бартек посмотрел на жену стеклянными глазами.
- А ты со Штейнмецем говорила, а? Ты кто такая?
Магда, не отвечая, повернулась к сочувствующим слушателям и принялась причитать:
- Ой, люди добрые, видите вы мой стыд, мою горькую долю. Вот он, воротился... Я-то, дура, ему обрадовалась, как порядочному, а он воротился пьяный. И бога забыл и по-польски забыл. Чуть выспался, протрезвился, опять пьянствует и трудом моим, потом расплачивается. А где ты взял эти деньги? Не я ли их потом-кровью заработала? Ой, люди добрые, уж не католик он, не человек, а немец окаянный, по-немецки лопочет да жить норовит людской кривдой. Ой, отступник, ох...
Тут баба залилась слезами, но потом опять повысила голос на октаву.
- Глупый-то хоть и всегда он был, да зато был добрый, а теперь что из него сделали?.. Ждала я его и вечером, ждала я его и утром - и вот дождалась. Ни тебе радости, ни тебе утешения! Боже милостивый! Чтоб тебя разорвало, чтоб ты навек немцем остался!
Последние слова она произнесла, жалобно причитая, почти нараспев. А Бартек на это:
- Молчи, не то поколочу!
- Бей, руби голову, сейчас руби, убей, прикончи, кровопийца! исступленно кричала баба и, вытянув шею, обратилась к мужикам: - Смотрите, люди добрые!
Но мужики предпочли поскорей убраться. Вскоре в опустевшей корчме остались только Бартек да баба с вытянутой шеей.
- Что ты шею-то вытянула, как гусь, - бормотал Бартек, - иди домой.
- Руби! - повторяла Магда.
- А вот и не отрублю, - отвечал Бартек и засунул руки в карманы.
Тут корчмарь, желая положить конец ссоре, потушил единственную свечу. Стало темно и тихо. Через минуту в темноте раздался визгливый голос Магды:
- Руби!
- А вот не отрублю! - отвечал торжествующий голос Бартека.
В лунном свете можно было видеть две фигуры, шедшие из корчмы. Одна из них, что впереди, причитала в голос: это была Магда; за нею, понурив голову, смиренно следовал герой Гравелотта и Седана.
VII
На беду, Бартек воротился таким слабым, что несколько дней не мог работать. А в хозяйстве дозарезу были нужны мужские руки. Магда выбивалась из сил и работала с утра до ночи. Соседи Чемерницкие помогали ей, чем могли, но этого было недостаточно, и хозяйство понемногу приходило в упадок. Магда задолжала колонисту Юсту, немцу, который когда-то купил в Гнетове пятнадцать моргов пустоши и завел на ней лучшее во всей деревне хозяйство. Были у Юста и деньги, которые он давал в займы под высокие проценты. Давал он прежде всего помещику, пану Яжинскому, имя которого красовалось в "золотой книге" и который именно по этой причине должен был поддерживать блеск своего рода на соответствующей высоте; давал Юст и мужикам. Магда уж полгода должна была ему несколько десятков талеров, которые частью вложила в хозяйство, частью переслала Бартеку во время войны. Все было бы ничего. Бог дал хороший урожай, и долг можно было бы заплатить из будущей жатвы, лишь бы только приложить руки к делу. Но, к несчастью, Бартек не мог работать. Магда не очень-то этому верила и даже ходила к ксендзу за советом, как бы расшевелить мужика, ко он действительно не мог работать. Стоило ему хоть немного утомиться, как он начинал задыхаться и жаловаться на ломоту в пояснице. Так он и сидел по целым дням перед хатой, курил фарфоровую трубку с изображением Бисмарка в белом мундире и кирасирской каске и смотрел на мир усталыми, сонными глазами человека, кости которого еще не отдохнули от перенесенных трудов. При этом он размышлял немножко о войне и о победах, немножко о Магде, немножко обо всем - и ни о чем.
Раз, когда он так сидел, издали послышался плач возвращавшеюся из школы Франека.
Бартек вынул изо рта трубку.
- Эй, Франек! Что с тобой?
- Да, "что с тобой"... - всхлипывая, повторил Франек.
- Чего ты ревешь?
- Как же мне не реветь, если мне дали по морде...
- Кто тебе дал по морде?
- Кто же, как не пан Беге!
Пан Беге исполнял обязанности учителя в Гнетове.
- А имеет он право давать тебе по морде?
- Значит, имеет, раз дал.
Магда, которая копала в огороде картофель, перелезла через плетень и с мотыгой в руке подошла к ребенку.
- Ты что там наделал? - спросила она.
- Ничего я не наделал... А просто Беге обозвал меня польской свиньей и дал мне по морде, а потом сказал, что раз теперь они французов завоевали, то нас будут ногами топтать, потому что они всех сильнее. А я ему ничего не сделал, только он меня спросил, кто самая важная особа на свете, а я сказал, что святой отец, а он дал мне по морде, а я начал кричать, а он обозвал меня польской свиньей и сказал, что как теперь они французов завоевали...
Франек было опять начал: "А он сказал, а я сказал", но Магда зажала ему рот рукой и, обратившись к Бартеку, закричала:
- Ну, слышишь, слышишь! Иди вот воюй с французами, а потом немец будет бить твоего ребенка как собаку да еще изругает. Иди вот воюй... Пусть пруссак убивает твоего ребенка - вот тебе награда! О, чтоб тебе...
Тут Магда, растроганная собственным красноречием, тоже принялась плакать, а Бартек вытаращил глаза и разинул рот от изумления. Изумление его было так велико, что он не мог слова вымолвить и прежде всего не мог понять, что же произошло. Как же так? А его победы.. С минуту еще он сидел молча, потом глаза его заблестели, кровь бросилась в лицо. Изумление так же, как испуг, у людей глупых часто переходит в ярость. Бартек вдруг вскочил и пробормотал, стиснув зубы:
- Я с ним поговорю!
Идти было недалеко. Школа находилась тут же, за костелом. Пан Беге стоял у крыльца, окруженный поросятами, которым он бросал куски хлеба.
Это был человек высокого роста, лет под пятьдесят, еще крепкий, как дуб. Сам он не был толст, только лицо у него было очень упитанным. А с этого лица смотрели смело и энергично большие рыбьи глаза.
Бартек подошел к нему вплотную.
- За что это ты, немец, бьешь моего ребенка? Was? - спросил он.
Пан Беге отступил на несколько шагов, смерил его глазами без тени страха и флегматично сказал:
- Пошел вон, польский турак.
- За что бьешь ребенка? - повторил Бартек.
- И тебя побью, польская хама! Теперь мы вам покажем, кто тут пан. Пошел к черту, иди жалуйся в суд... Убирайся!
Бартек схватил учителя за плечи и изо всей силы стал его трясти, крича хриплым голосом:
- Да ты знаешь ли, кто я такой? Знаешь, кто французов лупил? Знаешь, кто со Штейнмецем разговаривал? За что бьешь ребенка, прусская морда?
Рыбьи глаза пана Беге вылезли на лоб не хуже, чем у Бартека, но пан Беге был сильный человек и решил одним ударом освободиться от противника.
1 2 3 4 5 6 7 8