Кто мне ответит на этот вопрос? Да никто! Эх!
Княгиня (обсыпая его цветами).Я отвечу, я – это меня касается. Только не пойте, пожалуйста, больше никаких куплетов, а то вы сразу же выглядите так безвкусно, что просто ужас. Я – другое дело, я могу себе это позволить хотя бы потому, что быть княгиней очень трудно. (Кричит.)Эх! Эй! Гей! Да здравствует посредственность! Наконец-то я обрету в тебе утешение за все мои муки, мои и моих предков, а также их задниц. Даже этот бедняга Скурви не кажется мне сегодня таким ничтожным.
2-й подмастерье. В этой проблеме предков что-то есть! Ведь родители – это кое-что да значит, это же не инкубатор. И более далекие предки тоже кое-что да значат, черт возьми! Только не нужно доводить все до абсурда, как это делают всякие там аристократы и деми-аристоны. В этом суть, а самой необходимой вещью здесь мне представляется умеренность. На свете нет ничего более отвратительного, чем польский аристократ, – хуже может быть лишь польский полуаристократ, который пыжится и распускает перья уж совсем без всяких оснований. Гены, видите ли. И опять же доберманы и эрдельтерьеры…
1-й подмастерье (прерывает его). Попробуй, брат, хоть что-нибудь в этой жизни не доводить до абсурда. Все человеческое существование, святое и непостижимое, представляет собой один большой абсурд. Это борьба чудовищ и…
Княгиня (запальчиво).Потому что уверовать в бога истово не…
Саэтан бьет ее по лицу с такой силой, что княгиня вся заливается кровью – прямо как лопнувший воздушный шарик, наполненный фуксином. Княгиня падает на колени.
Зубы мне выбил – мои зубы как жемчужинки. Это же настоящий…
Саэтан бьет ее по лицу еще раз, она умолкает и, стоя на коленях, начинает рыдать.
Скурви. Иринка! Иринка! Теперь я никогда не выберусь из лабиринта твоей лунной души! (Читает стихи.)
В сребристые поля бежать с тобой хочу,
Своей мечтой туда как птица я лечу.
Но ужас одинокого пути
Я не смогу во сне перенести.
1-й подмастерье. Зато утром проснешься и пойдешь смотреть, как рыгают со страха осужденные тобой на смерть живые трупы. Этим ты и живешь, каналья! You vampirise them: ты их вампиризируешь перед смертью, you rascal! Я был в Огайо.
Скурви. Меня уже не ранят подобные слова. То, что вы хотите совершить отвратительным, грязным, паскудным способом, я совершу в прекрасном сне о самом себе и о вас. Все это будет выполнено в чудесной цветовой гамме. Я – во фраке, сшитом у Сквары, надушенный духами «Калифорниэн Поппи», как настоящий денди-щеголь, спасу этот мир одним таинственным волшебным словом, но все это будет не то, что вы думаете, все значения, которые вы придаете словам, это культурный регресс. Подлинный же магический смысл слов, в который верили еще наши поэты-пророки, не утерян – по сей день в него верят логистики и последователи Гуссерля. Я об этом уже как-то упоминал – возьмите мои брошюрки, которые, нотабене, никто не читает, изданные еще до кризиса.
Княгиня (стоя на коленях). Господи, какой же он зануда!
Скурви. Аристократия выродилась – это уже не люди, это призраки. Человечество слишком долго носило на себе эти вшивые призраки! Капитализм – это злокачественное новообразование, начавшее гнить и разлагаться, заражая гангреной весь организм, его породивший, – вот сегодняшняя общественная структура. Капитализм нуждается в реформах, куда, правда, не входит отмена частной инициативы.
Саэтан. Чепуха! Вздор!
Скурви (страстно). Либо вся земля добровольно превратится в единую самоуправляемую массу, что звучит совершенно неправдоподобно без конечной катастрофы – а ее следует пытаться предотвратить любой ценой, – либо же всю культуру необходимо повернуть вспять. У меня в башке совершенно невероятный хаос! Создание объективного аппарата в виде элиты, в которую войдет все человечество, невозможно, так как увеличение интеллекта автоматически лишает человека смелости и независимости поступков: наимудрейший мудрец не додумывает своих мыслей до конца из страха хотя бы перед самим собой, грозящего в результате безумием. И все это ничто по отношению к реальной действительности. Страх перед самим собой это не легенда, а факт – человечество боится самого себя, человечество как некое собирательное целое устремлено к безумию, это сознают лишь единицы, однако они бессильны. Катастрофальные прямо-таки мысли… Если бы я мог оставить свой либеральный тон и на время присоединиться к ним, чтобы потом разложить их по полочкам и пропитаться ими! (Задумывается, сося палец.)
Княгиня (встает, вытирает платком окровавленные губы и говорит).Скучно, Роберт. То. что вы говорите, – это все болтовня социального импотента, не имеющего серьезных убеждений.
Скурви. Ах так?! Ну тогда до свидания. (Выходит не оглядываясь.)
2-й подмастерье. Однако у этого мопса-прокурора гениальное чувство формы: ушел именно тогда, когда нужно. И все-таки он слишком интеллигентен, чтобы быть на сегодня кем-то. Сегодня, чтобы что-то совершить, нужно быть дураком.
Княгиня. Ну а сейчас мы займемся нашими обычными, будничными делами. Продолжайте работу – час еще пока не настал. Я когда-нибудь превращусь в вампира, который выпустит из клеток всех монстров, какие только существуют на этом свете. А вот ему для того, чтобы реализовать свою программу большевизации интеллигенции, необходимо прежде всего подавить любое стихийное общественное движение. Он все разложит по полочкам, но при этом половине из вас он для пущего порядка посворачивает головы. Он единственный, кто имеет влияние на предводителя «Отважных Ребят» Гнэмбона Пучиморду, однако во имя абсолютного социального лессеферизма. лессеализма и лессебизма никогда его не использовал. (Садится на табуретку и начинает лекцию.)Итак, дорогие мои сапожники, по духу вы мне даже ближе, чем заводские, механизированные, благодаря Тейлору, рабочие, потому что в вас, представителях кустарных ремесел, сохранилась еще первобытная тоска лесных и водяных животных, совершенно утраченная нами, аристократами, вместе с самым примитивнейшим мужицким разумом. (Кашляет долго и со значением.)
Саэтан (программно, неискренне).Эх! Эх! Вы только с этим своим долгим и многозначительным кашлем не переусердствуйте – все равно ничего не поможет! Эх!
Подмастерья. Ха, ха! Гм, гм. И дальше только так! И все будет в порядке! Гу, гу! Ху, ху!
Княгиня (продолжает тоном лектора).Эти цветы, которые я вам сегодня принесла, это желтые нарциссы. Видите – о! – вот у них пестики, вот тычинки; оплодотворяются они таким образом: когда насекомое заползает…
1-й подмастерье. Господи ты мой боже! Так я же это еще в начальной школе проходил! Но меня прямо-таки любовный озноб прошиб, когда госпожа княгиня…
Саэтан. Эх! Эх! Эх!
2-й подмастерье. Я не мог от этого оторваться. Наша унылая половая тоска и безнадежность просто непереносимы, как в пожизненной тюрьме. И если бы сейчас со мной что-нибудь такое, избави боже, произошло, то это бы было, наверное, так замечательно, что я бы до конца жизни выл от огорчения.
1-й подмастерье. Умеет вот госпожа княгиня даже в простом человеке затронуть и разворошить самые тонкие фибры рафинированнейшего полового вожделения. У меня аж все пеленой покрылось от какой-то приятной и отвратительной муки… Жестокость это суть…
Саэтан. Эй, тише вы! Пусть в нашем смрадном житии наступит дивная минута, да святится этот миг и проходит! – пусть нас, голытьбу несчастную, погубит трагическая похоть! Я бы хотел жить недолго, как однолетник, а тут эта засраная жизнь тянется колбасой, без конца, аж за серый, выхолощенно-бессмертный горизонт безнадежно-бесплодного дня, где нас ожидает червивая, затхлая смерть. Все равно все упрется в могильную плиту.
Княгиня (от восторга закатывает глаза). Свершился сон! Нашелся медиум для моего второго воплощения на этой земле! (Сапожникам.)Мне бы хотелось возвысить вашу ненависть, преобразить зависть и ярость, ревность и неудовлетворенность жизнью в дикую и неистовую творческую энергию, направленную на создание гиперконструкции – так я называю новую общественную жизнь, зародыши которой наверняка проросли в ваших душах, конечно же не имеющих ничего общего с вашими потными, грязными и изношенными телами. Мне бы хотелось высосать муки вашего труда через трубочку, как комар пьет кровь гиппопотама – насколько это вообще возможно, – и начинить ими мои идейки, такие легкие и прекрасные, как мотыльки, которые когда-нибудь станут волами. Не общественный институт создает человека, а человек – общественный институт.
1-й подмастерье. Только, пожалуйста, без вранья. Общественный институт является выражением наивысших устремлений, конструирующих человечество, а ежели он ентих своих функций не выполняет, то черт с ним, – понятно тебе, лахудра ясная?
2-й подмастерье. Тихо ты, пусть выговорится до конца.
Княгиня. Да! Позвольте мне хоть раз раскрыть нараспашку свою затхлую, измученную душу! Ага – чтобы ваша ненависть и злость трансформировались в творческий импульс. Как это делается, я сама не знаю, но мне подскажет это моя интуиция, та самая интуиция женщины, которая проистекает из самого нутра…
Саэтан (страдальчески).Оооооох!.. И даже из некоторых наружных частей… Ооох!
Княгиня. Но как обуздать вашу злость? Известно ведь, что люди иногда гладят друг друга, чтобы один вызывал в другом еще большую страсть. Вы, Саэтан, сейчас разозлены на меня, но в то же время я представляюсь вам существом безусловно высшим, чем вы сами. Это ужасно мучительное чувство, я уж знаю. И если бы я сейчас погладила вас по руке – вот так (гладит его)– то вы бы разъярились еще больше, вы бы из кожи вон полезли…
Саэтан (отдергивает, скорее даже, вырывает руку, как ошпаренный). Ох, стерва!!! (Обращаясь к подмастерьям.)Видали ее?! Это называется высший класс сознательной извращенности. Я бы хотел быть столь же классово сознательным, как эта холера, то есть по-женски, извращенно. Сучье отродье!
Княгиня (смеясь). Как мне нравится в вас это высшее сознание собственного убожества и это чувство щекочущей боли, превращающее вас во вшивую мездру. Представьте только, если бы я прокурора Скурви, который весь как переполненный стакан, готовый расплескаться от любого прикосновения, Скурви, который желает меня до безумия, – представьте, Саэтан, как бы он взорвался и ошалел, если бы я его так ласково, с состраданием погладила… А если бы он мог одновременно быть вами тремя…
Угрожающее движение сапожников по направлению к княгине.
Саэтан (грозно).Прочь от нее, ребята!
1-й подмастерье. Иди ты, мастер, сам прочь!
2-й подмастерье. Хоть разик, а хорошо бы…
Княгиня. А потом пятнадцать годков в тюрьме. Скурви бы вас не пощадил. Кыш, вы! Терусь, фу! Фердущенко, дайте мне, пожалуйста, немедленно английскую соль.
Фердущенко подает соль в зеленом флаконе. Она нюхает и дает понюхать сапожникам, которых это успокаивает, о, к сожалению, ненадолго.
Видите ли, ваша агитация и пропаганда пользуются лишь тем, что эти между собой не могут договориться. Если Скурви, высший юридический сановник, у которого, правда, болезненная мания независимости, сумеет достаточно ловко подлизаться к «Отважным Ребятам»…
Саэтан (с просто-таки недосягаемой ни для кого степенью печали).И это мой сын – за какие-то паршивые деньги мой, мой собственный сын – у этих «Отважных Ребят», чтоб их отвага закисла еще в пеленках, тоже мне удальцы! О, меня, наверное, разорвет эта боль, никакое же нутро не выдержит. Ублюдки недоношенные – уж я даже и не знаю, как ругнуться, что-то у меня не идет сегодня.
1-й подмастерье. Тихо! Пусть эта стерва, дочь своих говенных родителей, хоть раз выскажет все до конца.
2-й подмастерье. До конца! До конца! (Нервно дергается.)
Княгиня (как ни в чем не бывало).Так вот, дело лишь в том, что вы, опасаясь угрозы образования бюрократической аристократии, а также возникновения и установления иерархии, сами организоваться не можете, хотя и являетесь на сегодня единственной серьезной силой в этом муравейнике жизни, – ха-ха!
1-й подмастерье. Чтоб тебя бога твою душу мать через пятое сука колено.
Саэтан. Отдохни – у тебя уже в этих проклятьях язык заплелся. Я хочу, чтобы эта процедура раз и навсегда была подробно разобрана во всех деталях, а то этот клянет уже все на свете безо всякого разбора и юмора, а тем более без французской легкости и изящества. Почитал бы лучше «Словечки» Боя-Желенского, чтобы хоть немного национальной культуры поднабраться, обормот ты паршивый, дерьмо собачье…
Княгиня (холодно, обиженно). Послушайте, вы, если вы не перестанете между собой ругаться, то я сию же секунду удалюсь по аристократическому обычаю на файв-о-клок. Только ваши ругательства в мой адрес меня очень забавляют, хлюпики вы вислозадые, кретины вонючие, недоноски вшивые…
Саэтан (уныло).Все! Мы слушаем. Никто больше не пикнет.
Княгиня. Так вот, они – «супротив» вас, это я так, популярно выражаюсь, чтобы вы поняли, в чем дело. Самое же существенное то, что они разнородны. Мы, то есть аристократия, это разноцветные мотыльки над экскрементами мира сего. Вам, вероятно, приходилось наблюдать, как мотылек садится на дерьмо? Прежде мы походили на железных червей, копошащихся в оболочке бесконечности бытия, но закон трансцендентности или как это правильно назвать – я ведь всего лишь простая, малограмотная княгиня, ну да ладно, хватит об этом, – так вот, нас губит разнородность, поскольку для нас, pour les aristos, отвага этих самых «Отважных Ребят» чересчур демократична и поэтому никогда не известно, в какую сторону она повернется и во что может вылиться. Скурви уже снюхивается с государственным социализмом старого образца, а Его Отважное Величество Гнэмбон Пучиморда считает его уж слишком близким к вам и даже похожим на вас, – ах, эта относительность социальных перспектив! Видите, как переплетается эта вереница всевозможных условностей и то, что для одного воняет, для другого благоухает. И наоборот. Я не переношу подобных идейных драм, ну в самом деле, что это такое: бургомистр, кузнец, двенадцать депутатов, женщина через большое «Ж» как символ трудолюбия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11