https://wodolei.ru/catalog/podvesnye_unitazy/Gustavsberg/
О том, что, может быть, и в самом деле все зависит от силы Храма, от того неведомого синха, что стоит во главе и обращается с еженощной молитвой к Шейнире… Ведь было же время, когда, призвав богиню, один синх с легкостью справлялся с десятком ийлуров, обращая в прах их тела? Сам Элхадж вылупился из яйца много позже, во время упадка синхов, и знал о силе Шейниры только понаслышке, в основном из рассказов старого метхе.
Пение бури убаюкивало. Элхадж прикрыл глаза, натянул до подбородка войлочное одеяло.
Да, метхе Саон оставался единственным из тех, кто помнил, каково это – быть частицей божественной силы, пребывать в молитве с Шейнирой… И, наверное, эти мгновения оставались для него самым лучшим, что случилось за долгую, очень долгую жизнь. Ведь не зря загорался огонек в старческих кровянистых глазах, когда метхе вспоминал славу ушедших столетий.
Элхадж медленно погружался в дрему и, как всегда, оказывался во власти цветных полотнищ своего прошлого.
– Что это, метхе Саон?
Старик медленно листал толстую книгу, осторожно переворачивая хрустящие страницы. Поднял глаза на Элхаджа, поманил к себе.
– Смотри.
На пожелтевших листках, на весь разворот, была нарисована картинка. Красными чернилами – квадрат, внутри него – спящий дракон, свернувшийся клубком, словно лесная кошка. А рядом с каждой из вершин было тщательно выписано по высшему покровителю народов Эртинойса. Фэнтар с Молотом Света в крепких руках, бог воинственных ийлуров; Санаул с распахнутыми кожистыми крыльями и темным алмазом во лбу, который элеаны прозвали Оком Сумерек; маленький и хитроумный Хинкатапи с бездонным кошельком, отец всех кэльчу; ну, и наконец – Шейнира, богиня синхов. Она была изображена чуть крупнее прочих богов, наверное, именно так неизвестный автор пытался подчеркнуть ее могущество и значимость в квадрате мироздания. Шейнира, синха выше пояса, сверкала изумрудной зеленью, и каждая чешуйка была выписана так умело, что, казалось, вот-вот богиня шевельнется, протянет с древних страниц руки к своим детям… На ее шее горело рубинами ожерелье Проклятых душ, в руке тускло золотился цветок, и змеиное ниже пояса тело было свернуто кольцами, символизирующими бесконечность ее власти.
– Говорят, что Шейнира лепила синхов из глины, – прошелестел Саон, – а когда поняла, что получились неживые глиняные игрушки, вложила каждому синху душу из своего ожерелья. Дала в долг, чтобы потом вернуть. Понимаешь теперь, отчего ийлуры нас терпеть не могут? Они считают, что принадлежат свету, всему, что чистое и не замутненное ни ложью, ни предательством, а мы, синхи, тела с проклятыми душами.
– И потому они нас истребляют?
Метхе Саон покачал головой.
– Много здесь всего намешано, Элхадж. Война за землю, война за сокровища, что рождает лоно ее… Одних проклятых душ мало. – И усмехнулся, поглаживая когтем изумрудную фигурку богини.
– А что у нее в руке?
– Это? Золотая роза.
– Никогда не слышал о таких, – пробормотал Элхадж, – где они растут?
Старик вздохнул, его кровянистые глаза на миг подернулись дымкой воспоминаний.
– Теперь нигде, Элхадж. Золотые розы исчезли из Эртинойса… Раньше-то они росли повсюду, как сорная трава. А потом Храм начал терять силу, и розы исчезли. Просто вымерли.
– Разве розы так важны для Храма, а Храм – для роз? – не унимался Элхадж. – И что это за дракон в центре квадрата?
– Дракон, Стерегущий Время. – Саон мягко улыбнулся, старику почему-то было приятно думать об этом странном создании. – Он спит, в кольцах его тела – Эртинойс. И если Дракон спит, значит, наш мир в безопасности…
Элхадж внимательно слушал, запоминал. И в душе, той самой проклятой душе из ожерелья богини, теплился огонек надежды: а вдруг когда-нибудь понадобятся те жалкие крохи знаний об Эртинойсе, которыми так щедро разбрасывался старый синх?
…Потом им пришлось бежать от отряда владыки Северного Берега, и старая книга потерялась. Всем гнездом они забирались все дальше и дальше на север, туда, где лето коротко, а зимы суровы; туда, где взращивает ледяные торосы море Холодов; туда, где правит железной рукой ийлур, милостью Фэнтара обративший свое сердце в камень… Они шли вперед, теряя слабых, временами чудом уходя от отрядов владыки Эар-Тора, голодая и замерзая, пока наконец не очутились в дикой лощине. Здесь, в уединенном и богами забытом месте, и обосновалось гнездо старого Саона.
– Вот и буря утихла, – услышал Элхадж сквозь дрему, – утром увидим солнце…
Он невольно улыбнулся, кажется, это сказала одна из совсем молодых, недавно вылупившихся.
…Синха не ошиблась в своих ожиданиях. Солнце, низкое, северное, выкатилось на бледное небо большим розоватым шаром, рассыпало искры по сугробам вперемешку с фиолетовыми тенями в ложбинках, отразилось тысячью крошечных светил в сосульках. В морозном воздухе вилась тонкая снежная пыль. Дышалось легко, так легко, что, казалось, за спиной могут вырасти крылья – и взлетишь к чистому, вытертому снегом небу, мимо елей в белых кафтанах, мимо стройных осинок, изгибающихся под тяжестью пушистых шуб.
Элхадж вдохнул поглубже, с выдохом выпустил в хрустальный воздух облачка пара. Порой он и в самом деле жалел о том, что не умеет летать. Отчего получилась такая несправедливость? Отчего элеаны, дети сумеречного бога Санаула, наделены способностью покорять небеса, а синхи – нет? Метхе Саон как-то объяснял, что у каждого народа свой дар, данный богами. Ийлуры – великие воины. Во время битвы многие из них способны призвать силу Фэнтара, и тогда один удар меча валит десятерых. Чем сильнее молитва, тем сильнее дар бога. Элеанам дано другое. И пусть их тела более хрупкие, и пусть не тягаться им в ближнем бою с ийлурами… Взывая к Санаулу, они способны летать быстрее, чем стрижи, и нет никого среди других народов, кто мог бы обогнать элеана, даже на самом быстроногом скакуне. А еще, говорят, элеанам известен ритуал провидения, когда Санаул позволяет пусть на краткий миг, но все же взглянуть в Око Сумерек, Темный алмаз… Кэльчу, взывая, обретают способность видеть золото и драгоценные камни глубоко под землей. Ну, а синхи… Синхи могут убивать, призывая власть Шейниры. Вернее, могли раньше, когда богиня соизволяла отвечать. Тогда – Элхаджу как-то довелось прочесть об этом – несущая смерть волна, словно завеса из частиц пепла, расходилась во все стороны от взывающего, и горе тому, кто оказывался на ее пути.
– Элхадж, я все еще жду хворост.
Шелестящий голос метхе Саона вывел его из задумчивости. Старый синх выглядывал из низкой двери гнезда, приподняв занавес из волчьей шкуры. Элхаджу показалось, что, невзирая на сердитые нотки в голосе, метхе улыбался.
– Сейчас, метхе Саон, сейчас принесу, – пробормотал Элхадж.
Он поправил альсунею и побрел в сторону деревьев, утопая в сугробах. В самом деле, как глупо стоять и мыслями витать в облаках, когда огонь за ночь поглотил все запасы дров и когда мерзнут младшие… Элхадж ощутил вину.
– Сейчас-сейчас, – пробурчал он, словно старый синх мог его услышать, – сейчас принесу, и разведем большой огонь, как в царстве Шейниры. А там наверняка огонь жарок, тьма беспросветна, а свет чист… И все синхи, когда-либо жившие, наслаждаются теплом большого костра, и цветут золотые розы.
Развлекаясь собственными фантазиями, Элхадж набрал большую охапку еловых веток, обвязал ее бечевой и потащил к гнезду. Ноги мерзли в снегу. Он уже не раз предлагал метхе Саону сшить из волчьих шкур мешочки со шнуровкой и надевать их на ступни. Старик неизменно отвечал, что не в обычае синхов носить башмаки и что босая ступня синха – дань уважения Шейнире, царство которой где-то там, в глубинах Эртинойса. Элхаджу в такие моменты хотелось учтиво напомнить о том, что синхи, вообще-то говоря, изначально жили в Диких землях и там же, среди джунглей, строили города. Ну, а в Диких землях все-таки теплее, нежели в землях владыки Северного Берега.
Элхадж брел обратно к гнезду, по привычке придерживаясь цепочки собственных же следов, которые охотнику могли напомнить формой медвежьи. Зоркий глаз отмечал то заячью стежку, то мелкие углубления, где спускалась на снег белка. Или…
Синх остановился как вкопанный. Да, вот эти крупные следы на чистом снегу. А вон еще, и еще…
– Спаси нас, Шейнира, – выдохнул он и, бросив хворост, изо всех сил рванулся вперед. Туда, где еще утром было гнездо.
Неужели отряд владыки?!!
Элхадж бежал, проваливаясь в сугробы. Падал, поднимался и снова бежал. А потом услышал собачий лай, крики, мольбы о пощаде…
«Они все-таки нас нашли, – пронеслось вспышкой молнии, – все-таки нашли!»
И тут же размеренным шагом явилась и другая мысль: «Зачем ты идешь туда? Пока что тебя не заметили, спрячься, дождись, пока ийлуры уберутся… Может быть, ты еще сможешь кому-нибудь помочь, сам оставшись среди живых!»
Элхадж остановился. В самом деле, зачем он спешит, словно безумец, навстречу собственной гибели?
– Молот Фэнтара!
Этот клич нельзя было спутать ни с каким другим. Боевой клич ийлуров, идущих на врага…
Синх только и успел, что обернуться. Он увидел, как фонтаном взметнулся снег, чистый, искрящийся; как надвинулась на него дышащая паром мохнатая фигура. Что-то сверкнуло на солнце, ярко и беспощадно, на миг странный холод вошел в грудь, как раз между двумя сердцами, а затем все поглотила обжигающая волна боли.
Некоторое время он еще слышал заливистый собачий лай, чувствовал, как горячий нос тычется в щеку. Потом ощущения пропали, и Элхадж с запоздалым удивлением подумал о том, что теперь и для него настало время спуститься в царство Шейниры и задать ей вопрос: отчего богиня покинула своих детей?
…Первое, что он почувствовал, было слабое дуновение в лицо. Но не дыхание морозного утра, а скорее чуть заметный сквозняк в помещении, которое было заперто много лет.
«Значит, я не умер? Или стал бесплотным духом?»
Элхадж осторожно шевельнул пальцем. Он боялся, что не почувствует собственного тела, боялся панически, так, что ощутил во рту железистый привкус. Но палец послушно согнулся и разогнулся; это настолько воодушевило синха, что он поспешно ощупал грудь, как раз там, где прошелся клинок ийлура.
Странно. Ни следа раны. Даже тоненького шрамика не осталось.
И, вконец озадаченный, Элхадж открыл глаза.
Над головой смыкали объятия тяжелые каменные своды. По бокам – стены, сложенные из крупных, почти не отесанных камней. Соцветия догорающих факелов в ржавых подставках.
«Неужто в плену?» – подумал синх, но тут же осекся. Ийлуры никогда не брали в плен синхов, предпочитая расправиться с порождениями Шейниры там, где нашли.
Он сел на земляном полу, обхватил плечи руками. Все-таки в этом странном подземелье было холодно, и альсунея не удерживала тепло, хотя уже одно это настораживало: нехитрая одежда прекрасно грела его в морозные деньки, а тут на тебе в безветрие – и так мерзнуть.
И, решив обследовать странное место, в котором оказался при столь удручающих обстоятельствах, Элхадж поднялся и побрел наугад по кажущемуся бесконечным коридору.
«Старика жалко, – думал он, вглядываясь в багровую муть далеко впереди, – да и малыш… Эх, наверняка и его тоже… и те синхи, как они любили строить глазки всем подряд».
В душе просыпалось непонятное желание выть, царапать когтями стены, призывать проклятие на головы тех, кто пришел и убил. Да поглотит их первозданная тьма! А метхе Саон – каким жалким он выглядел теперь в памяти, и какими занятными казались его незамысловатые и слышанные по сотне раз истории о величии синхов!
– Почему ты отвернулась от нас? – не выдержал он. – Почему?
Стены – тяжелые, серые, в пятнах копоти – содрогнулись. Элхадж не успел даже отскочить в сторону и куда-нибудь спрятаться, как коридор вдруг раскрылся цветком.
…И синх предстал перед богиней.
Шейнира оказалась именно такой, какой однажды Элхадж видел ее в старой книге метхе Саона. Выше пояса – синха, ниже – змея. Изумрудная чешуя влажно поблескивает в неверном свете факелов, глаза похожи на два провала в бесконечную ночь. А на груди лежит тяжелое ожерелье Проклятых душ, и не счесть в нем рубинов, горящих кровавыми брызгами.
«Значит, я все-таки умер», – мелькнула мысль, исполненная чуть горчащего спокойствия.
Да, все именно так. Иначе и быть не могло.
Элхадж одернул альсунею, сам себе удивляясь. Ты стоишь перед самой Шейнирой, впору пасть ниц и молить, но…
«Метхе Саон говорил, что она могла бы спасти оставшихся синхов. Могла, но не спасла».
– Почему ты отвернулась от нас? – повторил он свой вопрос, глядя в бездонные глаза богини.
Шейнира молчала, только подрагивал узорчатый хвост, сложенный в кольца. А затем медленно подняла руки, и Элхаджу теперь уже на самом деле захотелось пасть ниц и плакать, рыдать от отчаяния… потому что прекрасные руки богини оказались закованными в цепи.
– Помоги мне, – шелестящий голос полнил собой все пространство, давя, загоняя разум в темную конуру беспамятства, – помоги, и я вернусь. И ты получишь все, и народ синхов, мои дети, вновь начнет восхождение к славе и могуществу.
– Но…
Вид плененной богини был ужасен. В висках бился один-единственный вопрос: кто же мог сотворить с ней такое? Кто?!!
– Иди в Храм, – Шейнира говорила, не размыкая губ, – если достигнешь Храма, мои дети будут в силе до конца этого мира. Отступник, предатель виновен во всех бедах синхов… И ты первый, с кем я могла заговорить. Иди в Храм, Элхадж… И убей Отступника.
– Я же мертв, – эти простые слова он с трудом вытолкнул из горла, – что я могу сделать?
– Ты вернешься, – Шейнира вдруг улыбнулась, – и я помогу тебе… Один раз. Но используй мой дар тогда, когда он, в самом деле, будет нужен. И пусть вокруг Храма вновь раскинется долина золотых роз…
Она протянула к нему скованные цепями руки – на ладони тускло блестел бутон.
«Я вернусь? Но ведь это значит…»
Элхадж невольно потянулся к священному цветку, пальцы коснулись гладких холодных лепестков… Его рука, рука взрослого синха, казалась детской по сравнению с руками богини.
1 2 3 4 5 6 7
Пение бури убаюкивало. Элхадж прикрыл глаза, натянул до подбородка войлочное одеяло.
Да, метхе Саон оставался единственным из тех, кто помнил, каково это – быть частицей божественной силы, пребывать в молитве с Шейнирой… И, наверное, эти мгновения оставались для него самым лучшим, что случилось за долгую, очень долгую жизнь. Ведь не зря загорался огонек в старческих кровянистых глазах, когда метхе вспоминал славу ушедших столетий.
Элхадж медленно погружался в дрему и, как всегда, оказывался во власти цветных полотнищ своего прошлого.
– Что это, метхе Саон?
Старик медленно листал толстую книгу, осторожно переворачивая хрустящие страницы. Поднял глаза на Элхаджа, поманил к себе.
– Смотри.
На пожелтевших листках, на весь разворот, была нарисована картинка. Красными чернилами – квадрат, внутри него – спящий дракон, свернувшийся клубком, словно лесная кошка. А рядом с каждой из вершин было тщательно выписано по высшему покровителю народов Эртинойса. Фэнтар с Молотом Света в крепких руках, бог воинственных ийлуров; Санаул с распахнутыми кожистыми крыльями и темным алмазом во лбу, который элеаны прозвали Оком Сумерек; маленький и хитроумный Хинкатапи с бездонным кошельком, отец всех кэльчу; ну, и наконец – Шейнира, богиня синхов. Она была изображена чуть крупнее прочих богов, наверное, именно так неизвестный автор пытался подчеркнуть ее могущество и значимость в квадрате мироздания. Шейнира, синха выше пояса, сверкала изумрудной зеленью, и каждая чешуйка была выписана так умело, что, казалось, вот-вот богиня шевельнется, протянет с древних страниц руки к своим детям… На ее шее горело рубинами ожерелье Проклятых душ, в руке тускло золотился цветок, и змеиное ниже пояса тело было свернуто кольцами, символизирующими бесконечность ее власти.
– Говорят, что Шейнира лепила синхов из глины, – прошелестел Саон, – а когда поняла, что получились неживые глиняные игрушки, вложила каждому синху душу из своего ожерелья. Дала в долг, чтобы потом вернуть. Понимаешь теперь, отчего ийлуры нас терпеть не могут? Они считают, что принадлежат свету, всему, что чистое и не замутненное ни ложью, ни предательством, а мы, синхи, тела с проклятыми душами.
– И потому они нас истребляют?
Метхе Саон покачал головой.
– Много здесь всего намешано, Элхадж. Война за землю, война за сокровища, что рождает лоно ее… Одних проклятых душ мало. – И усмехнулся, поглаживая когтем изумрудную фигурку богини.
– А что у нее в руке?
– Это? Золотая роза.
– Никогда не слышал о таких, – пробормотал Элхадж, – где они растут?
Старик вздохнул, его кровянистые глаза на миг подернулись дымкой воспоминаний.
– Теперь нигде, Элхадж. Золотые розы исчезли из Эртинойса… Раньше-то они росли повсюду, как сорная трава. А потом Храм начал терять силу, и розы исчезли. Просто вымерли.
– Разве розы так важны для Храма, а Храм – для роз? – не унимался Элхадж. – И что это за дракон в центре квадрата?
– Дракон, Стерегущий Время. – Саон мягко улыбнулся, старику почему-то было приятно думать об этом странном создании. – Он спит, в кольцах его тела – Эртинойс. И если Дракон спит, значит, наш мир в безопасности…
Элхадж внимательно слушал, запоминал. И в душе, той самой проклятой душе из ожерелья богини, теплился огонек надежды: а вдруг когда-нибудь понадобятся те жалкие крохи знаний об Эртинойсе, которыми так щедро разбрасывался старый синх?
…Потом им пришлось бежать от отряда владыки Северного Берега, и старая книга потерялась. Всем гнездом они забирались все дальше и дальше на север, туда, где лето коротко, а зимы суровы; туда, где взращивает ледяные торосы море Холодов; туда, где правит железной рукой ийлур, милостью Фэнтара обративший свое сердце в камень… Они шли вперед, теряя слабых, временами чудом уходя от отрядов владыки Эар-Тора, голодая и замерзая, пока наконец не очутились в дикой лощине. Здесь, в уединенном и богами забытом месте, и обосновалось гнездо старого Саона.
– Вот и буря утихла, – услышал Элхадж сквозь дрему, – утром увидим солнце…
Он невольно улыбнулся, кажется, это сказала одна из совсем молодых, недавно вылупившихся.
…Синха не ошиблась в своих ожиданиях. Солнце, низкое, северное, выкатилось на бледное небо большим розоватым шаром, рассыпало искры по сугробам вперемешку с фиолетовыми тенями в ложбинках, отразилось тысячью крошечных светил в сосульках. В морозном воздухе вилась тонкая снежная пыль. Дышалось легко, так легко, что, казалось, за спиной могут вырасти крылья – и взлетишь к чистому, вытертому снегом небу, мимо елей в белых кафтанах, мимо стройных осинок, изгибающихся под тяжестью пушистых шуб.
Элхадж вдохнул поглубже, с выдохом выпустил в хрустальный воздух облачка пара. Порой он и в самом деле жалел о том, что не умеет летать. Отчего получилась такая несправедливость? Отчего элеаны, дети сумеречного бога Санаула, наделены способностью покорять небеса, а синхи – нет? Метхе Саон как-то объяснял, что у каждого народа свой дар, данный богами. Ийлуры – великие воины. Во время битвы многие из них способны призвать силу Фэнтара, и тогда один удар меча валит десятерых. Чем сильнее молитва, тем сильнее дар бога. Элеанам дано другое. И пусть их тела более хрупкие, и пусть не тягаться им в ближнем бою с ийлурами… Взывая к Санаулу, они способны летать быстрее, чем стрижи, и нет никого среди других народов, кто мог бы обогнать элеана, даже на самом быстроногом скакуне. А еще, говорят, элеанам известен ритуал провидения, когда Санаул позволяет пусть на краткий миг, но все же взглянуть в Око Сумерек, Темный алмаз… Кэльчу, взывая, обретают способность видеть золото и драгоценные камни глубоко под землей. Ну, а синхи… Синхи могут убивать, призывая власть Шейниры. Вернее, могли раньше, когда богиня соизволяла отвечать. Тогда – Элхаджу как-то довелось прочесть об этом – несущая смерть волна, словно завеса из частиц пепла, расходилась во все стороны от взывающего, и горе тому, кто оказывался на ее пути.
– Элхадж, я все еще жду хворост.
Шелестящий голос метхе Саона вывел его из задумчивости. Старый синх выглядывал из низкой двери гнезда, приподняв занавес из волчьей шкуры. Элхаджу показалось, что, невзирая на сердитые нотки в голосе, метхе улыбался.
– Сейчас, метхе Саон, сейчас принесу, – пробормотал Элхадж.
Он поправил альсунею и побрел в сторону деревьев, утопая в сугробах. В самом деле, как глупо стоять и мыслями витать в облаках, когда огонь за ночь поглотил все запасы дров и когда мерзнут младшие… Элхадж ощутил вину.
– Сейчас-сейчас, – пробурчал он, словно старый синх мог его услышать, – сейчас принесу, и разведем большой огонь, как в царстве Шейниры. А там наверняка огонь жарок, тьма беспросветна, а свет чист… И все синхи, когда-либо жившие, наслаждаются теплом большого костра, и цветут золотые розы.
Развлекаясь собственными фантазиями, Элхадж набрал большую охапку еловых веток, обвязал ее бечевой и потащил к гнезду. Ноги мерзли в снегу. Он уже не раз предлагал метхе Саону сшить из волчьих шкур мешочки со шнуровкой и надевать их на ступни. Старик неизменно отвечал, что не в обычае синхов носить башмаки и что босая ступня синха – дань уважения Шейнире, царство которой где-то там, в глубинах Эртинойса. Элхаджу в такие моменты хотелось учтиво напомнить о том, что синхи, вообще-то говоря, изначально жили в Диких землях и там же, среди джунглей, строили города. Ну, а в Диких землях все-таки теплее, нежели в землях владыки Северного Берега.
Элхадж брел обратно к гнезду, по привычке придерживаясь цепочки собственных же следов, которые охотнику могли напомнить формой медвежьи. Зоркий глаз отмечал то заячью стежку, то мелкие углубления, где спускалась на снег белка. Или…
Синх остановился как вкопанный. Да, вот эти крупные следы на чистом снегу. А вон еще, и еще…
– Спаси нас, Шейнира, – выдохнул он и, бросив хворост, изо всех сил рванулся вперед. Туда, где еще утром было гнездо.
Неужели отряд владыки?!!
Элхадж бежал, проваливаясь в сугробы. Падал, поднимался и снова бежал. А потом услышал собачий лай, крики, мольбы о пощаде…
«Они все-таки нас нашли, – пронеслось вспышкой молнии, – все-таки нашли!»
И тут же размеренным шагом явилась и другая мысль: «Зачем ты идешь туда? Пока что тебя не заметили, спрячься, дождись, пока ийлуры уберутся… Может быть, ты еще сможешь кому-нибудь помочь, сам оставшись среди живых!»
Элхадж остановился. В самом деле, зачем он спешит, словно безумец, навстречу собственной гибели?
– Молот Фэнтара!
Этот клич нельзя было спутать ни с каким другим. Боевой клич ийлуров, идущих на врага…
Синх только и успел, что обернуться. Он увидел, как фонтаном взметнулся снег, чистый, искрящийся; как надвинулась на него дышащая паром мохнатая фигура. Что-то сверкнуло на солнце, ярко и беспощадно, на миг странный холод вошел в грудь, как раз между двумя сердцами, а затем все поглотила обжигающая волна боли.
Некоторое время он еще слышал заливистый собачий лай, чувствовал, как горячий нос тычется в щеку. Потом ощущения пропали, и Элхадж с запоздалым удивлением подумал о том, что теперь и для него настало время спуститься в царство Шейниры и задать ей вопрос: отчего богиня покинула своих детей?
…Первое, что он почувствовал, было слабое дуновение в лицо. Но не дыхание морозного утра, а скорее чуть заметный сквозняк в помещении, которое было заперто много лет.
«Значит, я не умер? Или стал бесплотным духом?»
Элхадж осторожно шевельнул пальцем. Он боялся, что не почувствует собственного тела, боялся панически, так, что ощутил во рту железистый привкус. Но палец послушно согнулся и разогнулся; это настолько воодушевило синха, что он поспешно ощупал грудь, как раз там, где прошелся клинок ийлура.
Странно. Ни следа раны. Даже тоненького шрамика не осталось.
И, вконец озадаченный, Элхадж открыл глаза.
Над головой смыкали объятия тяжелые каменные своды. По бокам – стены, сложенные из крупных, почти не отесанных камней. Соцветия догорающих факелов в ржавых подставках.
«Неужто в плену?» – подумал синх, но тут же осекся. Ийлуры никогда не брали в плен синхов, предпочитая расправиться с порождениями Шейниры там, где нашли.
Он сел на земляном полу, обхватил плечи руками. Все-таки в этом странном подземелье было холодно, и альсунея не удерживала тепло, хотя уже одно это настораживало: нехитрая одежда прекрасно грела его в морозные деньки, а тут на тебе в безветрие – и так мерзнуть.
И, решив обследовать странное место, в котором оказался при столь удручающих обстоятельствах, Элхадж поднялся и побрел наугад по кажущемуся бесконечным коридору.
«Старика жалко, – думал он, вглядываясь в багровую муть далеко впереди, – да и малыш… Эх, наверняка и его тоже… и те синхи, как они любили строить глазки всем подряд».
В душе просыпалось непонятное желание выть, царапать когтями стены, призывать проклятие на головы тех, кто пришел и убил. Да поглотит их первозданная тьма! А метхе Саон – каким жалким он выглядел теперь в памяти, и какими занятными казались его незамысловатые и слышанные по сотне раз истории о величии синхов!
– Почему ты отвернулась от нас? – не выдержал он. – Почему?
Стены – тяжелые, серые, в пятнах копоти – содрогнулись. Элхадж не успел даже отскочить в сторону и куда-нибудь спрятаться, как коридор вдруг раскрылся цветком.
…И синх предстал перед богиней.
Шейнира оказалась именно такой, какой однажды Элхадж видел ее в старой книге метхе Саона. Выше пояса – синха, ниже – змея. Изумрудная чешуя влажно поблескивает в неверном свете факелов, глаза похожи на два провала в бесконечную ночь. А на груди лежит тяжелое ожерелье Проклятых душ, и не счесть в нем рубинов, горящих кровавыми брызгами.
«Значит, я все-таки умер», – мелькнула мысль, исполненная чуть горчащего спокойствия.
Да, все именно так. Иначе и быть не могло.
Элхадж одернул альсунею, сам себе удивляясь. Ты стоишь перед самой Шейнирой, впору пасть ниц и молить, но…
«Метхе Саон говорил, что она могла бы спасти оставшихся синхов. Могла, но не спасла».
– Почему ты отвернулась от нас? – повторил он свой вопрос, глядя в бездонные глаза богини.
Шейнира молчала, только подрагивал узорчатый хвост, сложенный в кольца. А затем медленно подняла руки, и Элхаджу теперь уже на самом деле захотелось пасть ниц и плакать, рыдать от отчаяния… потому что прекрасные руки богини оказались закованными в цепи.
– Помоги мне, – шелестящий голос полнил собой все пространство, давя, загоняя разум в темную конуру беспамятства, – помоги, и я вернусь. И ты получишь все, и народ синхов, мои дети, вновь начнет восхождение к славе и могуществу.
– Но…
Вид плененной богини был ужасен. В висках бился один-единственный вопрос: кто же мог сотворить с ней такое? Кто?!!
– Иди в Храм, – Шейнира говорила, не размыкая губ, – если достигнешь Храма, мои дети будут в силе до конца этого мира. Отступник, предатель виновен во всех бедах синхов… И ты первый, с кем я могла заговорить. Иди в Храм, Элхадж… И убей Отступника.
– Я же мертв, – эти простые слова он с трудом вытолкнул из горла, – что я могу сделать?
– Ты вернешься, – Шейнира вдруг улыбнулась, – и я помогу тебе… Один раз. Но используй мой дар тогда, когда он, в самом деле, будет нужен. И пусть вокруг Храма вновь раскинется долина золотых роз…
Она протянула к нему скованные цепями руки – на ладони тускло блестел бутон.
«Я вернусь? Но ведь это значит…»
Элхадж невольно потянулся к священному цветку, пальцы коснулись гладких холодных лепестков… Его рука, рука взрослого синха, казалась детской по сравнению с руками богини.
1 2 3 4 5 6 7