https://wodolei.ru/catalog/shtorky/razdvijnie/
Ишь, утешенья захотелось! Так и прильнула к груди…
Как могло с ней такое случиться! Неужели она окончательно поглупела? Как теперь ее прикажете называть?..
Все из-за того, что в офисе у нее словно память отшибло. Сколько раз Фил беззлобно поддразнивал ее – что это Лью с тебя глаз не сводит? Что это он дышит так неровно?.. Элен в подобных случаях всегда обижалась, начинала доказывать, что это глупости, сплетни, домыслы…
Возмущению ее не было предела, но правда и то, что в глубине души ей было приятно, что такой мужчина, как Лью, вздыхает по ней. Он был очень хорош, добр, не глуп.
Но ведь он же женат!
До последнего времени семейная жизнь Лью Свана складывалась вполне благополучно. С любой точки зрения… Ему вроде бы хватало и любви, и тепла, и понимания. Но года полтора назад заведенный порядок рухнул самым неожиданным образом…
Льюис Сван и Рини Элиот венчались в большой епископальной церкви в Сайсете, где семья Рини имела вес в обществе и укрепляла его в течение трех поколений. Элиоты долго протестовали против брака их дочери с человеком, пусть даже куда более богатым, чем они сами, но чья семья не имела достойного положения в обществе.
Отец Лью, Макс, владел фабрикой по производству красок. Дед его иммигрировал из Германии, разгуливал по Нью-Йорку в рабочем халате и, как гласила семейная легенда, «декорировал жилые и служебные помещения». Говоря попросту – работал маляром. Элиоты были шокированы выбором дочери, но когда они узнали, что мать Лью – урожденная Каррингтон – из тех Каррингтонов, которые предпочитают отдыхать в Локаст Велли, Палм Бич, Дак Харбор – горькая пилюля обернулась леденцом, и они дали согласие.
По пути из церкви к праздничному столу Рини, которая грозила покончить с собой, если ей не позволят выйти за Лью Свана, удивленно глянула на новоиспеченного супруга и спросила:
– Слушай, Лью, зачем все это?
Лью от изумления рот раскрыл, но уже в первую брачную ночь и последовавшие за ней две недели медового путешествия на Бермуды понял, что имела в виду его любимая женушка. Все это время она не подпускала его к себе, при этом сопротивлялась так отчаянно – с воплями, с нескрываемым ужасом, – что только в последний день на островах, ополовинив большую бутылку джина «Гордон», она наконец позволила овладеть собой.
Скоро Рини успокоилась, и их семейная жизнь потекла заведенным порядком. В следующие три года она успешно родила двух дочек (к великому разочарованию Макса – он всегда хотел внуков) и поделила свою жизнь между детьми и уходом за скакунами. С девяти лет лошади составляли ее главную страсть. В браке Лью не нашел особых экзотических или захватывающих удовольствий, но свою долю тепла и любви он получал регулярно, потому, вероятно, и ценил эти ласки куда дороже, чем они стоили на самом деле. Конечно, если сравнивать его семейную жизнь с войной на пожизненное уничтожение, которую всегда вели его родители, ему повезло куда больше.
За одиннадцать лет, прошедших после свадьбы и сражения на Бермудах, Лью ни разу не дотронулся до другой женщины. Это не являлось победой моральных принципов – у него просто не было на это времени: сил и энергии едва хватало, чтобы не потерять себя, научиться вращаться в мире бизнеса, завести собственное дело. Это была труднейшая задача: иметь дело с таким взбалмошным, не терпящим возражений, капризным, но бесконечно любимым отцом – Максом Сваном.
Все изменилось в одночасье. Года полтора назад случились два события, лишившие Лью покоя.
Прежде всего, его ошеломило решение отца, спокойно проживавшего в своем поместье, заняться строительным бизнесом. Он принялся возводить жилые дома на пустошах, раскинувшихся вокруг нового современного города Хантингтона, средоточия деловой активности в новых областях промышленности, – и быстро добился успеха. Тут же он начал подготовку к застройке бросовых земель возле следующего подобного городка – Мелвилла. Увлеченный новыми заботами, он без церемоний скинул лакокрасочное производство на плечи сына. «Это чертовски выгодное дело!» – заявил он и потрепал сыночка по стриженной, с проблесками седины голове.
Лью давно мечтал освободиться из-под опеки отца. Перспективы открывались самые заманчивые, но вот второе обстоятельство ввергло его в смущение. Как только Рини стукнуло тридцать два года, она словно проснулась для любви. Чувственность овладела ею в той же мере, как и ранее безразличие во время любовных утех. Мужа теперь она домогалась постоянно и без конца говорила ему, что он даже представить себе не может, как страстно она его желает. Следом она вдруг проявила неожиданный интерес к его делам, заинтересовалась колерами, подбором оформительских материалов, навестила Лью в конторе, попросила поделиться секретами управленческого искусства. Лью не верил своим глазам, но все-таки просьбы жены исполнял в обоих случаях.
Он уже начал привыкать к новому положению – возможность самому принимать ответственные решения, вновь открывшиеся бурные радости семейной жизни сразу поманили его новыми захватывающими перспективами. На какое-то время он даже поверил, что все это ниспослано ему в качестве награды за покладистость, готовность тащить любой груз. Словно кто-то на небесах решил, что пора распахнуть перед Лью Сваном двери пошире.
Не тут-то было. Любовный пыл Рини схлынул так же внезапно, как и вспыхнул. Она вновь стала холодна, как лед; трудно было поверить, что всего несколько месяцев назад эта женщина без конца домогалась его. Оставалось только развести руками и признать, что свою жену Лью никогда не понимал и вряд ли когда-нибудь сможет понять.
После ухода Элен он долго крутился в кресле, которое занимала вдова его бывшего сотрудника, и размышлял, сколько можно хранить верность женщине, чьи чувства непредсказуемы? Не смешно ли он выглядит, упорно храня верность своей жене?!
Что ж, теперь долг Фила являлся надежным связующим звеном с Элен. Это прекрасный повод вновь увидеться с ней.
* * *
Элен вскочила с постели. Ей приснилось, что что-то случилось с детьми, что она уже потеряла их, как потеряла мужа. Сердце билось гулко, тревожно, не унять… Она сунула ноги в шлепанцы и поспешила в детскую.
Вот они, посапывают, оба целы-невредимы. Элен погладила их по очереди.
Дети, дети…
Денни уже шесть лет, а ведет себя, как четырехлетний. Все время плачет, ходит как в воду опущенный, без конца спрашивает, когда папа приедет.
Он не понимал и не принимал никаких объяснений. Как ни пыталась Элен растолковать ему, что случилось, мальчик, казалось, ничего не слышал. То, что он потерял папу, это он вроде бы понимал и только хотел знать, когда же он вернется?
В отличие от Денни, чье сердечко было открыто нараспашку, Бренда все таила в себе. Элен как-то довелось слышать, как дочь с жутковатой сухостью объясняла подругам, что ее папа умер и навсегда ушел от них. Однажды она в упор, с обезоруживающей непосредственностью спросила маму: сколько времени, по ее мнению, может составить это «навсегда»? Имеет ли оно начало? Чем измеряется? Может, существует какой-то особый календарь для «навсегда»? Если нет, то почему? Когда оно закончится? Как так – не имеет конца? Кто сказал?..
Элен терпеливо пыталась объяснить Бренде что к чему, однако испытующий взгляд дочери нисколько не смягчился. Элен со вздохом вспомнила, как они с Филом шутили – у других родителей дети как дети. Когда начинают лепетать, то произносят «мама», «папа», а их дочь как будто родилась со словом «почему» на устах.
Бренда сделалась мрачной и подозрительной. Она рассказала матери о своих страхах, что и Денни поглотит это губительное «навсегда». И маму… Элен растерялась, не могла сразу слов найти, чтобы успокоить дочь, тем более что в глубине души она боялась того же самого.
– Мне кажется, что произойдет что-то ужасное, – заявила Бренда.
– Глупышка. – Мать изобразила улыбку, чтобы подбодрить девочку. – Если что-то и должно скоро случиться, так это твой день рождения. Ты уже решила, кого пригласишь на праздник?
– Придет весь наш класс. – Она подумала, потом спросила: – Знаешь, кого еще я пригласила на день рождения?
– Кого же? – улыбнулась Элен.
– Папу. Я послала приглашение по почте. На его работу…
4
Элу Шелдроку было хорошо известно, как люди относятся к профессии поверенного и к тем, кто имеет дело с цифрами. Бумажные черви, целый день корпящие над нудными расчетами, лишенные воображения, не способные к творчеству, скучные, флегматичные, вечно всего опасающиеся и нечистые на руку. Элу не раз приходилось сталкиваться с тем, что именно так многие отзываются о его коллегах. В глубине души Эл был уверен, что ни одно из этих определений не подходит к нему. Но кроме него об этом не знал никто. Во всяком случае, пока.
Родители Эла, профессиональные музыканты, были настолько шокированы его выбором профессии, что даже при друзьях им было неловко упоминать, чем занимается их сын. Обычно они говорили, что Эл работает руководителем ансамбля.
Родители Эла были, как говорят на языке профессионалов, студийными оркестрантами. Отец играл на саксофоне и, в отличие от многих музыкантов, постояно подрабатывал в рекламных роликах и аккомпанировал «попсовым» певцам. Мать Эла была певичкой. Она познакомилась со своим будущим мужем во время съемок рекламы жидкости для полоскания рта. Она работала исключительно в рекламных роликах и массовках. Однажды ей даже довелось подпевать самому Тони Кертису, когда тот был на заре своей славы. Родители Эла зарабатывали кучу денег, при этом часто оставались без гроша. Сколько себя помнил Эл, в их доме было то густо, то пусто. Может быть, вечные перебранки родителей из-за денег и натолкнули его на мысль заняться бухгалтерией.
Эл понимал, что правильное планирование бюджета могло бы избавить его родителей и многих подобных им людей, которые то сорили деньгами, то впадали в нищету вследствие финансовых неурядиц. Однако скоро Эл пришел к выводу, что бухгалтерское дело – это лишь малая толика того, что он хотел бы знать. Он увлекся юриспруденцией, вернее, той ее частью, которая касалась договорного законодательства. В шоу-бизнесе мало было получить работу, порой было гораздо труднее добиться, чтобы за нее заплатили. Вот почему днем Эл корпел над счетами в одной из крупнейших фирм, а по ночам штудировал учебники права. От постоянного недосыпания у него под глазами были черные круги, а в тот день, когда Элен Дурбан впервые переступила порог его офиса, трое суток кряду он спал всего по четыре часа.
– Наконец-то мы встретились. Очень рад вас видеть, – Эл встал из-за стола и поздоровался с Элен за руку. – Жаль, что все так случилось.
Элен натянуто улыбнулась.
– Я тоже рада вас видеть. Фил много говорил о вас.
Эл был обескуражен и постарался скрыть свое замешательство. Зная Фила, он представлял Элен настоящей львицей: эффектной блондинкой с великолепной фигурой или знойной брюнеткой. Она рисовалась ему роковой женщиной в наряде, не скрывающем соблазнительных форм, сильно накрашенной, с длиннющими ногтями, окутанной терпким запахом духов. Вопреки его ожиданиям, она оказалась прямо аристократкой. Все в ней было изысканным: простое полотняное платье, жакет ручной вязки, маленькие жемчужные серьги, тонкий золотой браслет, слегка вьющиеся волосы цвета меди, неброская косметика и прекрасные бирюзовые кошачьи глаза, в которых можно было утонуть…
– Присаживайтесь, – сказал Эл, показывая на стул. Заметив ее натянутость, он улыбнулся. – Я знаю, о чем вы сейчас думаете: «Ну и поверенный!»
Элен не могла не улыбнуться. Она кивнула. Эл словно прочитал ее мысли.
Со слов Фила, Элен составила о Шелдроке мнение, как о типичном крючкотворе и книжном черве. Эдакий Эйнштейн средних лет, маленький, щуплый, сутуловатый. Эл, напротив, был высок и хорошо сложен. У него были темные волосы и правильные черты лица. Его можно было бы принять за тихого интеллигента, если бы не перебитый, и вероятно, неоднократно, нос. Эл, пожалуй, был бы очень привлекательным, но безобразные очки делали его похожим на конторского служащего, и лишние пятнадцать фунтов веса не красили фигуры. Будучи холостяком, он жил на пончиках и бутербродах. В отличие от Фила и Лью, Эл был из тех уравновешенных и надежных мужчин, с которыми Элен всегда чувствовала себя спокойно. В нем было столько же сексуальности, сколько в унылом захламленном кабинетике, который он занимал в огромном роскошном здании компании «Кули и Хейзер» на Восточной 34-ой улице.
– Я принесла все, что было в сейфе, – сказала Элен, протягивая Элу коричневый конверт. Она волновалась. Ей никогда прежде не доводилось бывать в конторе поверенного. Она чувствовала себя испуганной, и в то же время, неизвестно почему, агрессивной. – Все, кроме наличных. В ящике, где он хранил финансовые отчеты, лежала тысяча долларов. Ничего, что я их не взяла?
– Все в порядке, – сказал Эл, пролистывая бумаги. Его густой баритон внушал доверие, и Элен немного успокоилась.
– Я проанализирую состояние ваших дел. Мне понадобится несколько дней, – сказал он. – Вы сможете зайти, скажем, через пару недель?
– Да, – вставая, ответила Элен. Ей не терпелось уйти. Здесь она чувствовала себя не в своей тарелке, как рыба, выброшенная на берег. – До встречи.
– Кстати, вы случайно не знаете, откуда у Фила наличные? Для чего он их держал? – спросил Эл.
– Нет, – ответила Элен. – Я сама удивилась. На них была пометка «ППГ». Вы не знаете, кто такой ППГ?
– Понятия не имею, – Эл пожал плечами, – но обычно люди не держат дома такую сумму наличными.
– Фил – это не «обычные люди», – сухо заметила Элен. – Он был другим… В нем было слишком много жизни…
– Я понимаю, что вам тяжело, но постарайтесь не слишком идеализировать Фила, – мягко возразил Эл.
– Я не идеализирую его. Он был замечательным человеком, – сказала Элен, и на ее глаза навернулись слезы.
Когда Элен ушла, Эл вызвал свою помощницу, Гейл Бергер. Она была отличным специалистом, а по вечерам занималась на курсах в университете, готовясь к сдаче квалификационного экзамена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Как могло с ней такое случиться! Неужели она окончательно поглупела? Как теперь ее прикажете называть?..
Все из-за того, что в офисе у нее словно память отшибло. Сколько раз Фил беззлобно поддразнивал ее – что это Лью с тебя глаз не сводит? Что это он дышит так неровно?.. Элен в подобных случаях всегда обижалась, начинала доказывать, что это глупости, сплетни, домыслы…
Возмущению ее не было предела, но правда и то, что в глубине души ей было приятно, что такой мужчина, как Лью, вздыхает по ней. Он был очень хорош, добр, не глуп.
Но ведь он же женат!
До последнего времени семейная жизнь Лью Свана складывалась вполне благополучно. С любой точки зрения… Ему вроде бы хватало и любви, и тепла, и понимания. Но года полтора назад заведенный порядок рухнул самым неожиданным образом…
Льюис Сван и Рини Элиот венчались в большой епископальной церкви в Сайсете, где семья Рини имела вес в обществе и укрепляла его в течение трех поколений. Элиоты долго протестовали против брака их дочери с человеком, пусть даже куда более богатым, чем они сами, но чья семья не имела достойного положения в обществе.
Отец Лью, Макс, владел фабрикой по производству красок. Дед его иммигрировал из Германии, разгуливал по Нью-Йорку в рабочем халате и, как гласила семейная легенда, «декорировал жилые и служебные помещения». Говоря попросту – работал маляром. Элиоты были шокированы выбором дочери, но когда они узнали, что мать Лью – урожденная Каррингтон – из тех Каррингтонов, которые предпочитают отдыхать в Локаст Велли, Палм Бич, Дак Харбор – горькая пилюля обернулась леденцом, и они дали согласие.
По пути из церкви к праздничному столу Рини, которая грозила покончить с собой, если ей не позволят выйти за Лью Свана, удивленно глянула на новоиспеченного супруга и спросила:
– Слушай, Лью, зачем все это?
Лью от изумления рот раскрыл, но уже в первую брачную ночь и последовавшие за ней две недели медового путешествия на Бермуды понял, что имела в виду его любимая женушка. Все это время она не подпускала его к себе, при этом сопротивлялась так отчаянно – с воплями, с нескрываемым ужасом, – что только в последний день на островах, ополовинив большую бутылку джина «Гордон», она наконец позволила овладеть собой.
Скоро Рини успокоилась, и их семейная жизнь потекла заведенным порядком. В следующие три года она успешно родила двух дочек (к великому разочарованию Макса – он всегда хотел внуков) и поделила свою жизнь между детьми и уходом за скакунами. С девяти лет лошади составляли ее главную страсть. В браке Лью не нашел особых экзотических или захватывающих удовольствий, но свою долю тепла и любви он получал регулярно, потому, вероятно, и ценил эти ласки куда дороже, чем они стоили на самом деле. Конечно, если сравнивать его семейную жизнь с войной на пожизненное уничтожение, которую всегда вели его родители, ему повезло куда больше.
За одиннадцать лет, прошедших после свадьбы и сражения на Бермудах, Лью ни разу не дотронулся до другой женщины. Это не являлось победой моральных принципов – у него просто не было на это времени: сил и энергии едва хватало, чтобы не потерять себя, научиться вращаться в мире бизнеса, завести собственное дело. Это была труднейшая задача: иметь дело с таким взбалмошным, не терпящим возражений, капризным, но бесконечно любимым отцом – Максом Сваном.
Все изменилось в одночасье. Года полтора назад случились два события, лишившие Лью покоя.
Прежде всего, его ошеломило решение отца, спокойно проживавшего в своем поместье, заняться строительным бизнесом. Он принялся возводить жилые дома на пустошах, раскинувшихся вокруг нового современного города Хантингтона, средоточия деловой активности в новых областях промышленности, – и быстро добился успеха. Тут же он начал подготовку к застройке бросовых земель возле следующего подобного городка – Мелвилла. Увлеченный новыми заботами, он без церемоний скинул лакокрасочное производство на плечи сына. «Это чертовски выгодное дело!» – заявил он и потрепал сыночка по стриженной, с проблесками седины голове.
Лью давно мечтал освободиться из-под опеки отца. Перспективы открывались самые заманчивые, но вот второе обстоятельство ввергло его в смущение. Как только Рини стукнуло тридцать два года, она словно проснулась для любви. Чувственность овладела ею в той же мере, как и ранее безразличие во время любовных утех. Мужа теперь она домогалась постоянно и без конца говорила ему, что он даже представить себе не может, как страстно она его желает. Следом она вдруг проявила неожиданный интерес к его делам, заинтересовалась колерами, подбором оформительских материалов, навестила Лью в конторе, попросила поделиться секретами управленческого искусства. Лью не верил своим глазам, но все-таки просьбы жены исполнял в обоих случаях.
Он уже начал привыкать к новому положению – возможность самому принимать ответственные решения, вновь открывшиеся бурные радости семейной жизни сразу поманили его новыми захватывающими перспективами. На какое-то время он даже поверил, что все это ниспослано ему в качестве награды за покладистость, готовность тащить любой груз. Словно кто-то на небесах решил, что пора распахнуть перед Лью Сваном двери пошире.
Не тут-то было. Любовный пыл Рини схлынул так же внезапно, как и вспыхнул. Она вновь стала холодна, как лед; трудно было поверить, что всего несколько месяцев назад эта женщина без конца домогалась его. Оставалось только развести руками и признать, что свою жену Лью никогда не понимал и вряд ли когда-нибудь сможет понять.
После ухода Элен он долго крутился в кресле, которое занимала вдова его бывшего сотрудника, и размышлял, сколько можно хранить верность женщине, чьи чувства непредсказуемы? Не смешно ли он выглядит, упорно храня верность своей жене?!
Что ж, теперь долг Фила являлся надежным связующим звеном с Элен. Это прекрасный повод вновь увидеться с ней.
* * *
Элен вскочила с постели. Ей приснилось, что что-то случилось с детьми, что она уже потеряла их, как потеряла мужа. Сердце билось гулко, тревожно, не унять… Она сунула ноги в шлепанцы и поспешила в детскую.
Вот они, посапывают, оба целы-невредимы. Элен погладила их по очереди.
Дети, дети…
Денни уже шесть лет, а ведет себя, как четырехлетний. Все время плачет, ходит как в воду опущенный, без конца спрашивает, когда папа приедет.
Он не понимал и не принимал никаких объяснений. Как ни пыталась Элен растолковать ему, что случилось, мальчик, казалось, ничего не слышал. То, что он потерял папу, это он вроде бы понимал и только хотел знать, когда же он вернется?
В отличие от Денни, чье сердечко было открыто нараспашку, Бренда все таила в себе. Элен как-то довелось слышать, как дочь с жутковатой сухостью объясняла подругам, что ее папа умер и навсегда ушел от них. Однажды она в упор, с обезоруживающей непосредственностью спросила маму: сколько времени, по ее мнению, может составить это «навсегда»? Имеет ли оно начало? Чем измеряется? Может, существует какой-то особый календарь для «навсегда»? Если нет, то почему? Когда оно закончится? Как так – не имеет конца? Кто сказал?..
Элен терпеливо пыталась объяснить Бренде что к чему, однако испытующий взгляд дочери нисколько не смягчился. Элен со вздохом вспомнила, как они с Филом шутили – у других родителей дети как дети. Когда начинают лепетать, то произносят «мама», «папа», а их дочь как будто родилась со словом «почему» на устах.
Бренда сделалась мрачной и подозрительной. Она рассказала матери о своих страхах, что и Денни поглотит это губительное «навсегда». И маму… Элен растерялась, не могла сразу слов найти, чтобы успокоить дочь, тем более что в глубине души она боялась того же самого.
– Мне кажется, что произойдет что-то ужасное, – заявила Бренда.
– Глупышка. – Мать изобразила улыбку, чтобы подбодрить девочку. – Если что-то и должно скоро случиться, так это твой день рождения. Ты уже решила, кого пригласишь на праздник?
– Придет весь наш класс. – Она подумала, потом спросила: – Знаешь, кого еще я пригласила на день рождения?
– Кого же? – улыбнулась Элен.
– Папу. Я послала приглашение по почте. На его работу…
4
Элу Шелдроку было хорошо известно, как люди относятся к профессии поверенного и к тем, кто имеет дело с цифрами. Бумажные черви, целый день корпящие над нудными расчетами, лишенные воображения, не способные к творчеству, скучные, флегматичные, вечно всего опасающиеся и нечистые на руку. Элу не раз приходилось сталкиваться с тем, что именно так многие отзываются о его коллегах. В глубине души Эл был уверен, что ни одно из этих определений не подходит к нему. Но кроме него об этом не знал никто. Во всяком случае, пока.
Родители Эла, профессиональные музыканты, были настолько шокированы его выбором профессии, что даже при друзьях им было неловко упоминать, чем занимается их сын. Обычно они говорили, что Эл работает руководителем ансамбля.
Родители Эла были, как говорят на языке профессионалов, студийными оркестрантами. Отец играл на саксофоне и, в отличие от многих музыкантов, постояно подрабатывал в рекламных роликах и аккомпанировал «попсовым» певцам. Мать Эла была певичкой. Она познакомилась со своим будущим мужем во время съемок рекламы жидкости для полоскания рта. Она работала исключительно в рекламных роликах и массовках. Однажды ей даже довелось подпевать самому Тони Кертису, когда тот был на заре своей славы. Родители Эла зарабатывали кучу денег, при этом часто оставались без гроша. Сколько себя помнил Эл, в их доме было то густо, то пусто. Может быть, вечные перебранки родителей из-за денег и натолкнули его на мысль заняться бухгалтерией.
Эл понимал, что правильное планирование бюджета могло бы избавить его родителей и многих подобных им людей, которые то сорили деньгами, то впадали в нищету вследствие финансовых неурядиц. Однако скоро Эл пришел к выводу, что бухгалтерское дело – это лишь малая толика того, что он хотел бы знать. Он увлекся юриспруденцией, вернее, той ее частью, которая касалась договорного законодательства. В шоу-бизнесе мало было получить работу, порой было гораздо труднее добиться, чтобы за нее заплатили. Вот почему днем Эл корпел над счетами в одной из крупнейших фирм, а по ночам штудировал учебники права. От постоянного недосыпания у него под глазами были черные круги, а в тот день, когда Элен Дурбан впервые переступила порог его офиса, трое суток кряду он спал всего по четыре часа.
– Наконец-то мы встретились. Очень рад вас видеть, – Эл встал из-за стола и поздоровался с Элен за руку. – Жаль, что все так случилось.
Элен натянуто улыбнулась.
– Я тоже рада вас видеть. Фил много говорил о вас.
Эл был обескуражен и постарался скрыть свое замешательство. Зная Фила, он представлял Элен настоящей львицей: эффектной блондинкой с великолепной фигурой или знойной брюнеткой. Она рисовалась ему роковой женщиной в наряде, не скрывающем соблазнительных форм, сильно накрашенной, с длиннющими ногтями, окутанной терпким запахом духов. Вопреки его ожиданиям, она оказалась прямо аристократкой. Все в ней было изысканным: простое полотняное платье, жакет ручной вязки, маленькие жемчужные серьги, тонкий золотой браслет, слегка вьющиеся волосы цвета меди, неброская косметика и прекрасные бирюзовые кошачьи глаза, в которых можно было утонуть…
– Присаживайтесь, – сказал Эл, показывая на стул. Заметив ее натянутость, он улыбнулся. – Я знаю, о чем вы сейчас думаете: «Ну и поверенный!»
Элен не могла не улыбнуться. Она кивнула. Эл словно прочитал ее мысли.
Со слов Фила, Элен составила о Шелдроке мнение, как о типичном крючкотворе и книжном черве. Эдакий Эйнштейн средних лет, маленький, щуплый, сутуловатый. Эл, напротив, был высок и хорошо сложен. У него были темные волосы и правильные черты лица. Его можно было бы принять за тихого интеллигента, если бы не перебитый, и вероятно, неоднократно, нос. Эл, пожалуй, был бы очень привлекательным, но безобразные очки делали его похожим на конторского служащего, и лишние пятнадцать фунтов веса не красили фигуры. Будучи холостяком, он жил на пончиках и бутербродах. В отличие от Фила и Лью, Эл был из тех уравновешенных и надежных мужчин, с которыми Элен всегда чувствовала себя спокойно. В нем было столько же сексуальности, сколько в унылом захламленном кабинетике, который он занимал в огромном роскошном здании компании «Кули и Хейзер» на Восточной 34-ой улице.
– Я принесла все, что было в сейфе, – сказала Элен, протягивая Элу коричневый конверт. Она волновалась. Ей никогда прежде не доводилось бывать в конторе поверенного. Она чувствовала себя испуганной, и в то же время, неизвестно почему, агрессивной. – Все, кроме наличных. В ящике, где он хранил финансовые отчеты, лежала тысяча долларов. Ничего, что я их не взяла?
– Все в порядке, – сказал Эл, пролистывая бумаги. Его густой баритон внушал доверие, и Элен немного успокоилась.
– Я проанализирую состояние ваших дел. Мне понадобится несколько дней, – сказал он. – Вы сможете зайти, скажем, через пару недель?
– Да, – вставая, ответила Элен. Ей не терпелось уйти. Здесь она чувствовала себя не в своей тарелке, как рыба, выброшенная на берег. – До встречи.
– Кстати, вы случайно не знаете, откуда у Фила наличные? Для чего он их держал? – спросил Эл.
– Нет, – ответила Элен. – Я сама удивилась. На них была пометка «ППГ». Вы не знаете, кто такой ППГ?
– Понятия не имею, – Эл пожал плечами, – но обычно люди не держат дома такую сумму наличными.
– Фил – это не «обычные люди», – сухо заметила Элен. – Он был другим… В нем было слишком много жизни…
– Я понимаю, что вам тяжело, но постарайтесь не слишком идеализировать Фила, – мягко возразил Эл.
– Я не идеализирую его. Он был замечательным человеком, – сказала Элен, и на ее глаза навернулись слезы.
Когда Элен ушла, Эл вызвал свою помощницу, Гейл Бергер. Она была отличным специалистом, а по вечерам занималась на курсах в университете, готовясь к сдаче квалификационного экзамена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46