Тот сидел за дальним концом стола, но казалось, что он не замечает происходящего. Высокий, по-своему красивый, с копной светлых волос, Иен держался спокойно и уверенно. Несомненно, этот человек станет отличным мужем, но только не для нее, не для Катрионы, потому что даже Мэри поняла: несмотря ни на что, он ей не пара.
Что и говорить, Катрионе нравился Иен, но она любила его как брата, как друга, да и могло ли быть иначе, если сам Энгус Макбрайан относился к нему как к сыну, которого ему так хотелось иметь? Отец Йена, Кэллун, был лучшим другом Энгуса, и, уезжая с женой в Америку, он оставил четырнадцатилетнего мальчика на попечение бабушки, но попросил Энгуса присматривать за пареньком — до тех пор, пока они не обустроятся в Новом Свете и не пришлют за сыном.
Но этот день так и не пришел: супруги Александер не добрались до Америки, где они надеялись начать новую жизнь, — они не вынесли долгого путешествия на переполненном переселенцами судне, хотя выложили за него все до последнего гроша.
Энгус остался верен своему слову. Он позаботился о том, чтобы Иен получил образование, а потом, когда парню исполнилось двадцать, посвятил его в азы своего тяжелого и опасного занятия — контрабанды.
Катрионе была ненавистна даже мысль о том, что отец-вынужден заниматься таким опасным делом, ведь, по рассказам очевидцев, стражники принимались палить по контрабандистам, едва те попадали в их поле зрения. Но, с другой стороны, девушка была горда тем, что не только Энгус, но и вообще многие их соседи-шотландцы добывали необходимое, несмотря на многочисленные препоны, поставленные им английскими властями. Возвращаясь с побережья, Энгус всегда привозил с собой соль, чай, табак и даже сахар. Чтобы раздобыть все это, ему приходилось рисковать жизнью. Соседи считали Энгуса героем, но за этот героизм в один прекрасный день он мог заплатить слишком дорогую цену.
Катрионе часто приходилось слышать, как ночами мать ходит взад-вперед по своей комнате. Но девушка была уверена: все изменится, если только ей удастся разыскать сокровища Весельчака Чарлза. Энгусу не придется больше думать о том, чем заплатить ренту.
А ключ от тайны находился в Россмори. Где-то в его огромной библиотеке. Катриона должна найти его, пока Роберту ничего не известно.
И хоть ей и было это не по нраву, девушка вынуждена была обманывать его.
«Нет такого мужчины, который, раз увидев, не захотел бы ее».
Эти слова Энгуса не давали Роберту покоя с тех пор, как он вернулся от Макбрайанов в Россмори.
Герцог одним глотком осушил второй бокал бренди, даже не ощутив его крепости. Слова Энгуса больно ранили его. Всего в одной фразе Макбрайана было все — и потери Роберта, и гибель его родных, и его слепота, наконец. Не важно, что, прерванный Катрионой, старый шотландец не успел договорить. Истина заключалась всего в трех словах.
«Нет такого мужчины…»
Личная жизнь Роберта всегда была весьма упорядоченной. По сравнению с другими представителями знати у него было не много любовниц, но все это были милые, красивые женщины, с радостью делившие с ним ложе. Роберт ценил их. Ему нравилось любоваться этими женщинами, нравилось, что они старались доставить ему удовольствие. В любви он никогда не был тороплив и старался не только получить удовольствие, но и дать его. И не потому, что он был тщеславен. Просто лишь когда женщина тоже наслаждалась, Роберт чувствовал себя настоящим мужчиной. Ни одна из его пассий не смогла бы сказать, что он был невнимателен к ней. И в прежние времена ему бы и в голову не пришло, что он может провести ночь, лежа рядом с полуодетой женщиной, но даже не притронуться к ней.
Одна Катриона стала исключением.
Те минуты, когда ее не было рядом, стали казаться ему вечностью. Он постоянно думал о ней, представлял, какова она. И это было самым худшим. Роберт вспоминал портреты красавиц, на которых он мог любоваться без устали. Эти женщины были до того прекрасны, что он опасался закрыть глаза и, открыв, не увидеть их вновь. Но каким-то особым чутьем Роберт понимал, что ни одна из них не смогла бы сравниться с Катрионой.
Да, он знал это, хотя ни разу не видел ее.
Внезапно что-то стукнуло по полу как раз в том месте, где, как было известно герцогу, сидела Катриона. Роберт, вздрогнул.
— Что это? — спросил он.
— Кусок угля, — объяснила девушка. — Он выпал из огня в камине.
Опять огонь!
Паника охватила молодого человека.
Вскочив на ноги, Роберт бросился к Катрионе, опрокинув на ходу столик с бутылкой бренди. Она упала прямо ему на ноги, но1 он даже не заметил этого. Он не видел Катрионы, не слышал ее. В точности как в ту ночь в Девонбруке…
— Не-ет! — вырвалось у него.
И в то же мгновение Катриона оказалась рядом с ним, взяла его за руку.
— Все хорошо, Роберт, — прошептала она. — Все хорошо. Просто из камина выпал кусок угля. Жаль, что это испугало тебя. Но опасности нет, не беспокойся.
Роберт не проронил ни слова. Он лишь схватил девушку в свои объятия и прижимал ее к себе до тех пор, пока гнев и боль не прошли.
— Мне очень жаль, — тихо повторила Катриона, уткнувшись ему в плечо.
— О чем же ты сожалеешь? — хрипло спросил Роберт.
— О том, что случилось с тобой, Роберт. О потере твоей семьи, о пожаре, о твоем зрении, наконец. Я могу только представить себе, как ужасно ты себя чувствуешь.
Отпустив ее, Роберт нащупал свой стул и сел.
— Надеюсь, Катриона, что ты никогда не узнаешь, каково это на самом деле, — вздохнул он.
Девушка печально глядела на герцога: она почти физически ощущала его боль, но ничего не могла поделать. Он прав. Ей никогда не понять, что он пережил. Конечно, она сопереживала, сочувствовала ему, но ей никогда не узнать, какие чувства испытывает человек, узнав, что его близких уничтожила чья-то преступная рука.
И тут она вспомнила о его отце. Если бы только она смогла помочь Роберту найти убийцу, то, возможно, он нашел бы в себе силы жить дальше, обрел бы надежду на счастье в будущем…
— Мне надо идти домой, — проговорила она, поворачиваясь к двери. — Завтра утром я вернусь, и мы опять отправимся по местам, которые описал твой отец.
Роберт отвернулся; он все еще не мог прийти в себя. Катриона ждала, но он молчал.
— Что ж, спокойной ночи, — бросила она на прощание. Герцог слышал, как она вышла из комнаты. Оставшись в одиночестве, он сорвал с лица очки и с горестным криком забросил их в дальний угол библиотеки. А затем повернулся к пылавшему в камине огню и, превозмогая боль, стал смотреть на него.
Но боль была невыносимой. Она охватила все его существо, жгла голову, пульсировала в висках. Роберт заскрежетал зубами, но не отвернулся от пламени.
И постепенно боль утихла. Перед глазами молодого человека появились какие-то неясные тени. Вперив взор в то место, где темное сходилось со светлым, Роберт заставлял свои глаза увидеть хоть что-нибудь.
Но что это? Вдруг ему показалось, что он видит нечто — нечто, ритмично покачивающееся из стороны в сторону. Правда, Роберт не мог понять, что это такое, но все же это было чем-то!
Роберт не двигался. Он даже боялся моргать, потому что опасался, что, закрыв на мгновение глаза, он больше не увидит этого движения. И когда боль стала совсем невыносимой, когда, казалось, сраженный ею, он вот-вот потеряет сознание, Роберт опустил веки и уронил голову. Из его груди вырвался тяжелый вздох.
А потом он вздохнул еще раз. Глубоко и медленно. Но этот вздох был исцеляющим. Герцог Девонбрук твердо решил, что зрение вернется к нему.
Он не отступит. Он снова будет видеть. Он сядет в свое кресло и будет час за часом, день за днем смотреть перед собой, пытаясь разглядеть окружающие предметы, — до тех пор, пока не увидит их воочию. Свет и тьма. Неясное движение. Он что-то видел. Просто надо поднапрячься и вынырнуть наконец из окружающей тьмы.
Он сумеет справиться с этой бедой. Он не будет беспомощным слепцом до конца жизни, инвалидом, за спиной которого всегда слышен сочувственный шепот. Да, он вернет себе зрение, потому что не сможет уйти в мир иной, так и не увидев своей Катрионы.
Глава 11
Достав из шкафа корзинку с рукоделием, Мэри Макбрайан выглянула в окно. Заметив Катриону, стиравшую рубашки Энгуса под большим старым буком, женщина улыбнулась.
Девушка по одной вынимала рубашки отца из воды и, выжав, развешивала их на заборе. Рядом с корытом стоял котелок с мылом из мыльного корня, которое Мэри сварила утром специально для стирки рубашек мужа.
Выпрямившись, Катриона положила руку на поясницу — все ее тело онемело от долгой стирки в неудобном положении. Юбки и рукава ее одежды были до того мокрыми, что Мэри усмехнулась: непонятно, что было мокрее — выстиранные рубашки Энгуса или платье ее дочери. Голова Катрионы, стоящей спиной к матери, была повязана широкой лентой, из-под которой торчали каштановые кудряшки — тоже мокрые, разумеется. Вытерев лоб рукой, девушка снова вернулась к корыту.
Мэри отвернулась, но потом снова посмотрела на дочь.
Затем ее взгляд упал на забор, на который девушка вешала рубашки. К ее удивлению, несколько рубашек валялось рядом на траве. Одна все еще отчаянно пыталась удержаться за прутья забора, зацепившись за него рукавом. Мэри ничего не могла понять: Катриона как ни в чем не бывало продолжала возиться с бельем.
— Катриона! — закричала женщина, распахивая дверь. Вздрогнув, девушка едва не полетела в высокое корыто, которое доходило ей почти до колена. Потом она повернулась к матери, и та только сейчас увидела, что верхняя часть лица девушки закрыта платком.
— Да, мамочка? — отозвалась Катриона.
— Что с тобой, детка? — встревоженно спросила женщина, подходя к дочери.
Приподняв платок, Катриона посмотрела на Мэри.
— Как это что? — удивилась девушка. — Я выжимаю, папины рубашки. — Она еще не повернулась к забору. — Ты что, не видишь?
— Я-то как раз все вижу, — улыбнулась Мэри, — и, по-моему, получше тебя.
Обернувшись, Катриона наконец заметила, что чуть не половина рубашек валяется на земле.
— Ох, мамочка, прости, — засмеялась она. — Сейчас я их перестираю.
Спереди юбки Катрионы были еще более мокрыми, чем сзади. Мэри молчала, пока дочь собирала с земли мокрые вещи. Даже не задав вертящийся на языке вопрос, женщина уже знала ответ на него.
— Катриона, что ты делаешь? — все же спросила она.
— Как что? Стираю папины рубашки, — пожала плечами девушка.
— Нет, дочка, я не об этом. Я спрашиваю, зачем ты повязала глаза платком?
— Ах, мама, вот ты о чем! — Катриона медленно сняла с головы платок. — Я хотела представить себе, каково быть слепым.
Помолчав, Мэри утвердительно произнесла:
— Это из-за молодого господина, который ничего не видит.
Девушка подошла к матери, забыв о рубашках.
— Роберт так огорчается, когда не может что-то сделать сам, — проговорила она. — Теперь, когда я вижу, каковы результаты моих усилий постирать с завязанными глазами, мне легче понять его.
Мэри заглянула дочери в глаза:
— Ты… ты испытываешь чувства к этому человеку… этому Роберту, ведь так, Катриона?
— С чего ты взяла, мама? — изумленно переспросила девушка. Она была поражена, ей не верилось, что кто-то еще мог заметить то, что она так тщательно скрывала. Ну, разумеется, она испытывала чувства к Роберту. Она полюбила еще его портрет, даже не зная его имени. А познакомившись с ним, она стала еще сильнее любить его. Он пережил ужасную трагедию, вину за которую свалили на него. В ее девичьих грезах Роберт — человек, которого она считала своим защитником, своим телохранителем и рыцарем, — заботился о ней. Но теперь ему нужно, чтобы кто-то позаботился о нем. Однако она не могла рассказать об атом кому-нибудь, даже матери. Потому что глупо с ее стороны надеяться. И Мэри, несомненно, согласилась бы с этим.
— Катриона Макбрайан, я знаю тебя с твоего первого крика. Ты влюбилась в нашего господина, я вижу это по твоим глазам. Да и какая девушка не полюбила бы его? Он очень красив, наш герцог. — Она улыбнулась, а затем добавила: — Да уж, этот Роберт. И если ты не позаботишься о нем, то так и будешь всю жизнь стоять у корыта с грязными рубашками.
Поддав носком камешек, Катриона опустилась на землю возле матери. Мэри Макбрайан трудно было провести. Даже если в детстве Катриона пыталась украдкой накормить бездомную кошку сметаной или забывала собрать черники на варенье, заслушавшись рассказами старого полковника, Мэри всегда знала правду. Поэтому Катриона уже давно пришла к выводу, что не стоит что-то скрывать от матери.
— Да, мамочка, — призналась она, — он действительно мне нравится, но что толку? Роберт — герцог. Он принадлежит к высшей знати. Больше того, он англичанин. Ему нет дела до таких, как я. Мы принадлежим к разным мирам. Очень разным. — Она посмотрела в глаза матери. — Да, мам, боюсь, к очень разным.
«Да, вы разные, но не из таких уж разных миров, как может показаться». И тут ей вспомнилась та ночь… Темная ночь… Роковая… Несмотря на то что с тех пор минуло уже более двадцати лет, Мэри помнила все так отчетливо, словно это было вчера. Жара… Кровь… Охвативший ее ужас… Закрыв глаза, Мэри вспомнила крохотную девочку, которой помогла появиться на свет. В какую красавицу она превратилась!
И тут произошла удивительная вещь: Мэри готова была поклясться, что ветер, обдувающий ее юбки, нашептал ей на ухо:
— Время пришло, Мэри…
Тряхнув головой, женщина попыталась избавиться от наваждения, но таинственный шепот не умолкал:
— Она должна узнать…
Мэри открыла глаза — похоже, стоит признать правоту мудрых слов ветра. Время тайн прошло. Настала пора открыть дочери правду.
— Катриона, я хочу кое-что…
— Мама, но ведь ничего не поделаешь, — перебила ее девушка, — я дочь простого человека. Да, признаться, мне и не хотелось бы ничего менять. Ты, папа и Мерид — все для меня. Даже если бы Роберт относился ко мне так же, как я к нему, я бы в жизни не решилась встать у него на пути — ведь мы такие разные. Роскошные балы, дорогие платья — мне ничего не известно об этом, мамочка. Даже если бы он захотел, чтобы я была с ним, я… лишь поставила бы его в неловкое положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39