– Тогда немедленно принеси воду! О мою щетину уже можно сыр натереть!
– Да, ваша светлость. Мистер Куинси желает знать, когда вы сможете принять его.
– Куинси? Мой секретарь? – Джоселин нахмурился. Секретарь уже ждал его. – Куинси думает, что я буду говорить с ним здесь, в своей спальне? Он что, спятил?
Бернард видел, что хозяин не в духе. И от этого ему самому сделалось не по себе.
– Но, ваша светлость, вам же советовали три недели оставаться в постели…
Джоселин задохнулся от возмущения. Неужели все сговорились? Может, они действительно все с ума посходили? Он, герцог Трешем, будет валяться в постели три недели?..
Джоселин долго и обстоятельно втолковывал своему незадачливому слуге, что он, Трешем, думает о докторах, слугах, секретарях и прочем сброде, пожелавшем вмешиваться в его, Трешема, жизнь. Затем откинул одеяло, спустил ноги на пол… и поморщился от боли.
Когда же боль немного утихла, герцог проворчал:
– А где эта дерзкая девчонка? Я, кажется, принял ее вчера на службу в качестве сиделки… Наверное, нежится в постели? Ждет, когда ей подадут завтрак?
– Она на кухне, ваша светлость. Ждет ваших распоряжений.
– Должно быть, хочет заняться мной здесь, в спальне? Думает, я пущу ее сюда, чтобы она щупала мой лоб и щекотала мне нервы своим острым язычком?
У Бернарда хватило ума промолчать.
– Отправь ее в библиотеку. Я приду туда после завтрака. А теперь сотри эту недовольную мину со своей физиономии и неси сюда воду для бритья.
Джоселин тщательно побрился и умылся. Затем, надев рубашку, сидел и терпеливо ждал, когда Бернард повяжет ему шейный платок так, как следовало – без всяких артистических изысков, строго и элегантно.
К сожалению, от бриджей пришлось отказаться. Если бы мода не диктовала особые требования к этой части мужского туалета, Джоселин, возможно, смог бы их натянуть; но в моде были очень узкие бриджи и панталоны, обтягивающие ноги словно вторая кожа, поэтому иных вещей в гардеробе герцога не водилось. Так что пришлось ограничиться шелковым, цвета красного вина, халатом и домашними туфлями.
Вниз Джоселин спустился с помощью слуги. Крепкий детина чуть ли не нес Трешема, но при этом выдерживал такую бесстрастную мину, словно был не живым человеком, а автоматом. Все остальные слуги, казалось, тоже не замечали беспомощности хозяина, но все же Джоселин чувствовал себя униженным.
Позавтракав и прочитав газеты, Трешем решил перебраться в библиотеку и опять призвал на помощь Бернарда. В библиотеке же он сел не за стол, как обычно, а в плетеное кресло у камина. Строго взглянув на секретаря, проговорил:
– Для начала, Майкл, вам следует запомнить следующее… Если вы дорожите местом, то не станете говорить о том, где я должен сейчас находиться и почему.
Трешем благоволил к своему секретарю. Майкл Куинси, молодой человек с приятными манерами, служил у герцога уже четыре года и за это время доказал, что является прекрасным помощником. Общаясь с герцогом, Майкл никогда не позволял себе фамильярности, но при этом не выглядел подобострастным слугой. Едва заметно улыбнувшись, секретарь сообщил:
– Утренняя почта на столе, ваша светлость. Я подам вам письма.
– А эта девушка… – Джоселин прищурился. – Почему ее нет? Бернард должен был отправить ее сюда. Пришлите ее ко мне, Майкл. Пора бы ей начать отрабатывать свой хлеб. У меня вполне подходящее настроение, чтобы насладиться ее обществом.
Майкл с усмешкой вышел из комнаты.
Герцог тяжко вздохнул; ему казалось, что головная боль с каждой секундой усиливается.
Он разгадал ее намерения, как только она появилась на пороге. Очевидно, она решила притвориться смирной овечкой. Каковой и надлежало быть девице, напросившейся на должность сиделки. Должно быть, среди слуг уже пронесся слух о том, что хозяин сегодня в скверном расположении духа. Сиделка стояла в дверях библиотеки, скромно сложив перед собой руки, и ждала указаний. Джоселин нахмурился и сделал вид, что не замечает девушку. Несколько минут он разбирал каракули сестры, приславшей длинное запутанное письмо.
Ангелина жила в десяти минутах ходьбы от Дадли-Хауса, но все же решила в письменном виде уведомить брата о том, что думает о его дуэли. «В величайшем волнении» она сообщала, что «известие повергло ее в шок, который, в свою очередь, привел к усиленному сердцебиению, повышению давления» и множеству прочих недугов – Джоселину не все удалось разобрать.
Во всяком случае, угроза ее здоровью приняла такие масштабы, что Хейуорд, муж сестры, был вынужден покинуть палату лордов и немедленно приехать домой.
Джоселин поднял голову и посмотрел на девушку. Она выглядела отвратительно. На ней было все то же серое платье с длинными рукавами и высоким воротом. Оно висело на ней как балахон. И ни одного украшения, чтобы как-то оживить этот слишком уж скромный наряд. Кроме того, словно платье еще недостаточно ее уродовало, она решила нацепить на голову ужасный белый чепец.
Глядя на стоявшую перед ним девушку, герцог мысленно пытался избавить ее от этого чудовищного наряда. Высокая, стройная и женственная… Было совершенно очевидно, что у нее превосходная фигура. Однако требовалось приложить немалые усилия, чтобы разглядеть сердцевину под столь уродливой оболочкой. А ее волосы… Джоселин смутно припоминал, что накануне они были золотистые. Но теперь их скрывал белый чепец.
Девушка держалась с подобающей скромностью, но ее взгляд не был устремлен в пол, напротив, она смотрела на герцога даже с некоторым вызовом. Во всяком случае, так ему показалось.
– Подойди. – Он поманил ее пальцем.
Девушка уверенно пересекла комнату и остановилась в трех шагах от плетеного кресла. Она по-прежнему смотрела прямо в лицо герцогу, и он отметил необычный цвет ее глаз – небесно-синий, яркий и чистый. К тому же она оказалась красавицей: у нее были удивительно правильные, пожалуй, даже аристократические черты лица. Губы же, вчера казавшиеся слишком тонкими, сегодня обрели весьма привлекательные очертания.
– Так ты готова извиниться за вчерашнее? – спросил Джоселин.
Девушка ответила не сразу.
– Нет, – сказала она наконец. – А вы готовы передо мной извиниться?
Джоселин откинулся на спинку кресла. Он старался не замечать усиливающуюся боль в ноге.
– Давай сразу условимся, – проговорил он тихим, вкрадчивым голосом, тем самым, от которого у всех слуг душа уходила в пятки, – не может быть и речи о равенстве между нами. Кстати, как тебя зовут?
– Джейн Инглби.
– Так вот, мы отнюдь не ровня, Джейн. Я – хозяин, ты – прислуга. Причем прислуга весьма низкого ранга. И здесь не место упражняться в остроумии, переиначивая все, что бы я ни сказал, на свой лад. Ты ведешь себя с недопустимой наглостью. Хотя должна относиться ко мне с подобающим уважением. Всякий раз, что бы ты ни сказала, ты должна добавлять «ваша светлость». Тебе ясно?
– Да, – ответила Джейн. – И мне кажется, ваша светлость, что вам следует выбирать выражения в моем присутствии. Мне не нравится, когда вы постоянно, по любому поводу упоминаете дьявола, будто не умеете выражаться по-другому. Полагаю, что джентльмен в присутствии женщины не должен выражаться подобным образом.
Джоселин в изумлении уставился на дерзкую особу.
– В самом деле? – проговорил он ледяным голосом. – Может, у вас будут еще какие-нибудь пожелания?
– Да, всего два. Я бы предпочла, чтобы вы называли меня мисс Инглби.
Джоселин потянулся за лорнетом.
– И еще что?
– Полагаю, что вам следует находиться в постели.
Глава 3
Джейн наблюдала, как герцог Трешем с нарочитой медлительностью подносит к глазам лорнет.
Он рассматривал ее так долго и тщательно, словно она, Джейн, была мелкой мошкой, которую иначе и не разглядишь. Очевидно, герцог пытался таким образом запугать ее. Впрочем, он почти преуспел в этом, но девушка понимала, что показать Трешему свой страх равносильно самоубийству.
Джейн успела узнать от прислуги, что герцог страшен, когда находится в скверном расположении духа. А именно в таком настроении, если верить камердинеру, сегодня и пребывал ее новый хозяин. И выглядел Трешем весьма грозно, хотя был не в рыцарской броне, а в шелковом халате, надетом поверх белоснежной рубашки. Джейн успела заметить, что безупречно накрахмаленный шейный платок герцога повязан умело и даже с некоторым шиком.
Итак, Трешем представлял собой прекрасный образчик мужественности – высокий, широкоплечий, мускулистый… К тому же у него были выразительные черные глаза, крупный нос и тонкие губы, сжатые в презрительной усмешке. Причем именно надменность казалась самой отличительной чертой его характера. Впрочем, следовало сделать скидку на то, что сегодня у герцога был весьма трудный день…
Направляясь в библиотеку, Джейн думала о своей новой должности и пыталась надлежащим образом приготовиться к роли сиделки.
Разумеется, от нее ожидали скромности и послушания – ведь ей выпало великое счастье прожить три недели в доме герцога. Увы, играть чужую роль порой труднее, чем может показаться, и сейчас Джейн получила этому очередное подтверждение. А ведь за месяц, проведенный в Лондоне, она могла бы научиться приспосабливаться к обстоятельствам…
– Прошу прощения, вы о чем? – спросил герцог, наконец-то опустив лорнет.
Джейн понимала, что вопрос риторический. В упор глядя на Трешема, она проговорила:
– Вам велели оставаться в постели в течение трех недель. И держать йогу приподнятой. А вы находитесь здесь, сидите, опустив ногу на пол, и, как это можно заметить по выражению вашего лица, страдаете от боли, которой можно было бы избежать.
– Она судит по выражению лица! Если у меня что-то и болит, то только голова – от твоей возмутительной наглости. Джейн пропустила эту реплику мимо ушей.
– Разве не глупо рисковать здоровьем только потому, что лежать в постели утомительно?
Мужчины часто делают глупости. В свои двадцать лет Джейн могла назвать немало представителей сильного пола, которые ради того, чтобы доказать себе и окружающим, что они настоящие мужчины, готовы были рисковать здоровьем и жизнью.
Снова откинувшись на спинку кресла, герцог молча уставился на девушку. И Джейн, хотя ей не хотелось признаваться в этом, тотчас же почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки; она живо представила себе, как через несколько минут ее вышвырнут из Дадли-Хауса. Может, даже вещи не дадут собрать.
– Мисс Инглби… – проговорил наконец герцог. – Имейте в виду, мне двадцать шесть лет и уже девять лет как я после смерти отца унаследовал титул… и все прочее. Я взрослый человек и отвечаю за свои поступки. Уже очень давно со мной никто не разговаривал так, будто я нерадивый юнец, по которому плачут розги. И не думаю, что захочу терпеть подобный тон впредь.
Джейн ничего не ответила. Скрестив руки на груди, она в упор смотрела на герцога. Его трудно было бы назвать красивым, но в чертах лица, в мимике, во всем его облике проступало ярко выраженное мужское начало, и многие женщины, наверное, были от него без ума.
Однако она, Джейн, была не из этих женщин; ей совершенно не нравились властные мужчины – любители демонстрировать перед слабым полом свою мужественность. С нее было достаточно и того опыта, что уже имелся.
– Но в одном вы правы, – продолжал герцог. – Полагаю, будет приятно узнать, что я страдаю не только от головной боли. Не надо было опускать ногу на пол. Но я скорее соглашусь сойти в ад, чем позволю приковать себя к постели на три недели. И не моя вина, что во время дуэли кое-кто отвлек мое внимание и противник смог продырявить мне ногу.
В музыкальном салоне рядом с библиотекой вы найдете табурет у камина. Пойдите и принесите его сюда.
Джейн отправилась выполнять поручение. Она по-прежнему не знала, в чем же именно будут заключаться ее обязанности в течение трех недель. Во всяком случае, было очевидно: герцог не из тех, кто позволил бы ухаживать за собой с утра до вечера. И едва ли он сможет занять ее работой на целый день. Скорее всего, дворецкий подыщет для нее еще какое-нибудь занятие. Джейн ничего не имела против, только бы подольше оставаться вне поля зрения тех, кто, наверное, уже ищет ее. И кроме того, здесь, в Дадли-Хаусе, она чувствовала себя… почти как дома.
Переступив порог, Джейн осмотрелась. Табурета в музыкальном салоне не оказалось.
Джоселин проводил девушку взглядом, отметив, что спину она держит очень прямо и двигается изящно и грациозно. Наверное, вчера он и впрямь был не в себе, если принял ее за служанку. Тот факт, что она служила помощницей модистки, ничего не менял. А ее дешевое и скверно сшитое платье тоже ничего не значило.
Нет, эта девушка не была воспитана для того, чтобы служить помощницей модистки. Она держалась и говорила как леди.
Так кто же она? Леди, переживающая трудные времена? Джейн наконец вернулась. В одной руке она держала табурет, в другой – подушку.
– Вам пришлось бежать за табуретом на другой конец Лондона? – съязвил Трешем. – Вероятно, даже пришлось ждать, пока его изготовят.
– Вы ошибаетесь, – с невозмутимым видом ответила девушка. – Табурета в музыкальном салоне не было, и мне пришлось его поискать, Кроме того, я решила захватить еще н подушку.
Поставив табурет перед креслом, она положила на него подушку и опустилась на одно колено, чтобы приподнять ногу герцога. Он внутренне сжался, зная, какую боль причинит прикосновение. Но руки девушки оказались на удивление нежными. Едва ли ему стало больнее от ее прикосновения. Герцогу пришла в голову мысль: если бы она погладила его по волосам, то и голова перестала бы болеть. Он едва не рассмеялся при этой мысли.
В этот момент халат распахнулся, и Джейн увидела пропитавшуюся кровью повязку. Взглянув на свою ногу, Джоселин нахмурился.
– Вот видите, – сказала девушка. – Ваша нога опухла и болит вдвое сильнее, чем могла бы. Вам действительно надо держать ее поднятой, как советовал доктор. Полагаю, вы считаете, что мужчина не должен обращать внимание на болезни и недуги. Такое бывает довольно часто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42