А теперь скажи «да».
– Ддтт-а-ах, – сказала она.
В его здоровом глазу она увидела не насмешку, а торжество. Он радовался. Совсем как прежний Эшли, только несколько побитый.
– Да, – повторил он.
– Ддт-а-ах.
– Да.
– Д-а-ах.
– Да.
– Д-а-а.
Он хохотал.
– Да, Эмми, да? – сказал он, раскрывая ей объятия.
Она тоже смеялась, возбужденная, словно ребенок, получивший с трудом завоеванный приз. Она может говорить! Она сможет произносить слова, и ее будут понимать!
Научится произносить все слова! Она смеялась и смеялась.
Качнувшись вперед, она вдруг замерла на месте. Он оборвал смех, руки у него опустились.
– Эмми, – попросил он, – выходи за меня замуж.
Выходи за меня и заставь меня снова смеяться и радоваться жизни. И научи своему безмолвию и покою. Позволь мне научить тебя говорить – не только произносить отдельные слова, а вести разговор, болтать. Выходи за меня.
Искушение было слишком велико. Семи лет как не бывало, и они на мгновение были счастливы вместе, как прежде. Да, очень велико было искушение поверить, что эти несколько минут можно растянуть на всю жизнь. Она покачала головой.
Эшли долго смотрел на нее, и она все-таки поддалась маленькому искушению. Она взяла его руку, приложилась к ней щекой, потом поцеловала и вернула на прежнее место, на колено.
– Понимаю, – сказал он, когда она снова посмотрела ему в лицо. – Ты любишь его, Эмми. А в моей жизни были Элис и Томас. И нашей с тобой взаимной привязанности не преодолеть эти барьеры. В таком случае пусть будет по-твоему.
Она улыбнулась ему.
– Но, Эмми, – снова заговорил он с помощью жестов, – если будет ребенок – а такое может случиться, – ты должна выйти за меня замуж. Понимаешь?
Тогда это будет касаться не только тебя и меня, а существа более важного, чем мы. Дети так уязвимы и так невинны.
Прежде всего надо думать о том, как защитить ребенка. Ты мне обещаешь?
По лицу его она поняла, что ему вспомнился сын, которого он не смог защитить. Он жестами показал ей, какое нежное и драгоценное существо ребенок.
– Д-а-а, – кивнула она.
– Спасибо. – Он взял обе ее руки и, поцеловал по очереди. – Ты простудишься в мокром платье, Эмми. Давай вернемся домой.
– Д-а-а, – сказала она, поднимаясь и скорчив гримасу при виде промокшего, облепившего ее платья. Она шла рядом с ним, радуясь, что он не предложил ей руку. Дойдя до газона, она улыбнулась ему, подхватила мокрый подол и помчалась одна к боковой двери.
* * *
Эмили позвонила служанке и показала ей жестом, что требуется горячая вода. Девушка вернулась с большим кувшином и сообщила, что его светлость желает ее видеть у себя в кабинете, как только она освободится.
У Эмили екнуло сердце. С Люком ей было страшнее всего встречаться лицом к лицу. Он никогда с ней не был ни резок, ни груб, никогда не наказывал ни ее, ни своих детей. Но Люку и не требовалось ни орать, ни принуждать, чтобы заставить домашних повиноваться. Достаточно было одного его присутствия. Еще сильнее действовал его взгляд.
В кабинет! Значит, разговор будет серьезным.
Она торопливо умылась, натянула чистое сухое платье на кринолин, заколола волосы и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы собраться с духом.
Лакей распахнул перед ней дверь кабинета. Люк сидел за письменным столом и писал. Он не поднялся и даже не поднимал на нее глаз в течение целой минуты. Эмили молча стояла возле стола и смотрела на него. Она знала, что он делает это умышленно. Ее заставляли почувствовать себя провинившейся служанкой, которая ожидает наказания.
Наконец он отложил перо и взглянул на нее. Как она и предполагала, взгляд его был холоден как лед. Он долго молчал, так что ей пришлось усилием воли заставить себя не переминаться с ноги на ногу и не опускать глаза. Он даже не предложил ей сесть.
– Ну, Эмми, – наконец проговорил он, – ты сегодня очень расстроила и рассердила одного молодого человека.
Ты унизила его в глазах своей семьи и его семьи тоже. Так не годится. – Она судорожно глотнула воздух. – Ты очень расстроила всех родных, в том числе и Анну. А счастье Анны для меня превыше всего. Я не одобряю твоего поведения.
Она украдкой взглянула на его руки и увидела разбитые костяшки пальцев. На его лице не было ни синяков, ни кровоподтеков. Значит, это была не драка, а избиение!
Эшли не наносил ответных ударов! Ну так она тоже не станет защищаться.
– Я хотел бы задать один вопрос, – продолжал он. – Что именно произошло прошлой ночью? Я спрашиваю не из любопытства. Я должен знать, случилось ли это по взаимному согласию, Эмили. Или, может быть, тебя принуждали силой?
– Нет. О нет, – «сказала» она. Нельзя допустить, чтобы они думали такое об Эшли, Почему бы не спросить, не принуждали ли самого Эшли?
– Спасибо, – кивнул Люк. – Я верил в такую возможность, но был обязан спросить. Значит, Эмили, ты добровольно и весьма безрассудно отдала то, чего не следовало отдавать, и теперь предпочитаешь не позволить Эшли исправить положение. Это так? Может быть, ты не вполне понимаешь, а когда поймешь, то передумаешь? Может, нам пора готовиться к свадьбе где-нибудь через недельку?
Только в том случае, если она ждет ребенка. Но за неделю она об этом не узнает. Она покачала головой.
Люк облокотился на подлокотник кресла и сцепил пальцы.
– В таком случае ты частично вернула мое к тебе уважение, – к ее изумлению, проговорил Люк. – Требуется сильный характер, чтобы отказать мужчине, которого любишь больше жизни, потому лишь, что выйти за него замуж было бы не правильно.
Она была готова выдержать с каменным лицом упреки и обвинения, но, получив от Люка неожиданное одобрение, почувствовала, как на глаза навернулись слезы.
– Можешь идти. – Кивнув, он обмакнул перо и снова склонил голову над бумагой.
И все-таки, подумала она, выходя из кабинета и закрывая за собой дверь, она чувствует себя так, словно ее строго наказали. У нее дрожали колени, а ладони сделались липкими от пота. Но, как ни странно, ей стало спокойнее.
* * *
Эшли вскоре понял, что ему стало неуютно в Боудене со своей семьей. И это еще мягко сказано. Он вошел в малую гостиную, где пили чай его мать, дядя, чета Хорнсби, чета Сивериджей и леди Стерн, и был встречен ледяным молчанием. Он поднялся в детскую, где его сразу же окружили детишки и забросали вопросами относительно ссадин и синяков на его лице, но появившаяся Дорис дала понять, что его присутствие в детской нежелательно. Эшли улыбнулся детям, вызвал у них восторженные вопли рассказом о том, как он вступил в схватку со злым быком, который теперь выглядит гораздо хуже, чем он, потом помахал всем рукой и ушел.
Возвращаясь домой с Эмми, он решил остаться на некоторое время, чтобы помочь ей пережить ужасный скандал, разразившийся днем. Хорошо еще, что скандал ограничился рамками семьи. Он сомневался в том, что Пауэлл узнал всю правду – разве только Эмми выложила ему все начистоту. Он :останется, подумал Эшли, и будет ухаживать за ней, не торопя события. Со временем она поймет, что у нее нет иного выбора, кроме как выйти за него. Теперь никто, кроме него, не мог стать ее мужем.
Он останется и научит ее говорить. Разнообразия ради хоть раз в жизни сделает что-то полезное.
Он закрыл глаза и припомнил, с каким азартом работал в Ост-Индской компании и как был поначалу счастлив. Если бы Эмили научилась говорить, это дало бы ей большую свободу.
Если он останется, будет учить ее говорить и ухаживать за ней, это и ему пойдет на пользу. Все это отвлечет :его от прошлого, в котором уже ничего исправить или изменить нельзя. И возможно, он кое-чему научится у нее. А у нее есть чему поучиться.
Но вскоре после возвращения в дом он решил иначе.
Эмми не передумает. Она из тех, кто идет тем путем, который выбирает сам.
Она вызывала уважение своей целеустремленностью, хотя иногда хотелось душу вытряхнуть из этой упрямицы!
Он испытывал к Эмми самое нежное чувство, хотя это могло показаться странным: ведь он почти совсем забыл о ней, пока жил в Индии. Правда, теперь он уже не был в этом вполне уверен, потому что его всегда что-то непреодолимо тянуло домой, в Боуден. Как бы то ни было, но нежность к Эмми стала сегодня основной проблемой. По правде говоря, ему не хотелось жениться на ней. И когда она заупрямилась и отказала ему, он был озадачен, но испытал облегчение.
Эшли неприятно было думать об Эмми как о женщине или любовнице. Он представил ее теплое, нежное тело под своим. Вспомнил, с каким нетерпением сокрушал девственный барьер, подстегиваемый неодолимой потребностью перелиться в нее. И почувствовал.., нет, не отвращение, а досаду.
Глубокий стыд. Он узнал то, чего не хотел узнавать. Узнал ее как женщину. А хотел бы знать только как эльфа, которого видел вчера утром, когда она стояла на скале над водопадом, гордо отказываясь слушать Пауэлла. И ему хотелось помнить ее как своего маленького олененка.
– Где я могу найти его светлость? – спросил он у лакея в холле, глядя ему в глаза и не желая прятать разбитое лицо. Можно было не сомневаться: все, что знали господа на верхних этажах, было известно слугам на нижнем этаже, причем гораздо подробнее. В любом большом доме так бывает всегда. Слуги, наверное, точно знали, сколько ударов нанес ему Люк, хотя сам он их не считал.
– Он в кабинете, милорд, – ответил лакей.
– Спросите его, может ли с ним поговорить лорд Эшли Кендрик, – официальным тоном произнес Эшли и стал ждать в холле ответа. Вскоре лакей жестом пригласил его войти.
Люк сидел за письменным столом. Он холодно взглянул на брата, но не поднялся и не предложил ему сесть. Эшли была знакома его тактика, которая, черт бы ее побрал, всегда производила желаемый эффект. Восседая за письменным столом, Люк выглядел как подобает герцогу Харндону, неоспоримому хозяину Боудена и всех прилегающих угодий, неоспоримому главе всего семейства. Восемь лет назад Эшли, в те времена беспечному и непокорному юноше, бесцельно прожигавшему жизнь, не раз приходилось вот так стоять перед этим письменным столом. В Индии он стал деловым человеком – независимым, преуспевающим и весьма уважаемым. Но после возвращения домой его жизнь катилась по наклонной плоскости. Пора принимать меры. Он еще больше укрепился в своем решении, которое принял полчаса назад.
– Ты хотел поговорить со мной? – спросил Люк.
– Не буду спрашивать, можно ли ей остаться здесь, – сказал Эшли, – потому что знаю, как вы с Анной любите ее. Я лишь хочу попросить тебя позаботиться о том, чтобы ее оставили в покое. Не надо ни обвинений, ни оскорблений, ни суровости. Она ни в чем не виновата.
– Однако, дорогой мой, – заметил Люк, – она заверила меня, что ее не принуждали.
– Она не виновата, – возразил Эшли, упрямо стиснув зубы. – Обещай мне. Люк, что пошлешь за мной, если окажется, что она ждет ребенка. Я приеду немедленно и привезу специальное разрешение, на брак.
– Куда ты едешь?
– Туда, куда мне следовало поехать сразу же, как я ступил на землю Англии, – ответил Эшли. – В Пенсхерст, в имение Элис. В мое имение. Там много работы После смерти брата Элис всем хозяйством ведал управляющий.
Теперь я возьму бразды правления в свои руки.
– Понятно, – кивнул Люк. – Ты всегда умел это делать.
– Я уеду завтра на рассвете. Но это недалеко, в Кенте.
Я смогу быстро возвратиться.
– Понятно, – снова кивнул Люк.
– Я очень нежно отношусь к ней, – добавил Эшли. – Хочу, чтобы ты знал: я отношусь к ней с любовью.
– Понятно, – повторил Люк, холодно вглядываясь в лицо брата. – Так было всегда, Эш: ты относился к ней с любовью.
Садись и давай выпьем чего-нибудь. Когда я увидел тебя на пороге бального зала и убедился, что глаза не обманывают меня, мою радость было не описать словами. Мой брат, мой единственный брат вернулся домой! Я представил себе долгие беседы с тобой, пешие и конные прогулки вдвоем. Мечтал, что наши жены станут подругами. Все эти мечты развеялись в прах. – Он вышел из-за стола и, обняв брата за плечи, указал ему на кресло, стоявшее возле камина.
Глава 12
Эшли уезжал. Он отправлялся в Пенсхерст. Это было не так далеко, как Индия. Туда можно было добраться всего за один день. Эмили сидела на подоконнике в своей комнате, обхватив колени руками и прижавшись виском к холодному стеклу. Она-то понимала, что это было даже дальше, чем Индия, потому что, когда он уезжал в Индию, была надежда, что он когда-нибудь вернется. На этот раз никакой надежды не было. Он не вернется в Боуден. По крайней мере пока она живет здесь. Вполне вероятно, что она больше никогда не увидит его.
Уткнувшись лбом в колени, она закрыла глаза. На этот раз он уезжал потому, что она сама так решила. И если бы ей снова пришлось принимать решение, если бы он снова попросил ее выйти за него замуж, она бы не передумала.
Она отказала ему потому, что любила его. Но ей было сейчас так плохо, что хуже не бывает.
Вчера она не спускалась к ужину и не заходила в малую гостиную, где собрались члены семьи. Позже к ней зашла Анна и сообщила, что Эшли уезжает.
– Скоро все разъедутся по домам, Эмми, – сказала она, держа сестру за руку и улыбаясь своей солнечной улыбкой. – И все снова встанет на свои места. Останемся только Люк, я, дети да ты. Ты снова сможешь жить, как тебе нравится. Будешь заниматься живописью, если захочешь.
И снова обретешь покой. Как только все уляжется, ты опять будешь счастлива, Эмми. Лорд Пауэлл – приятный человек, но он никогда не понял бы тебя, как мы с Люком, и не любил бы тебя, как мы. Ты поступила правильно.
Милая Анна. Она ни словом не упомянула ни об Эшли, ни о том, что заставило ее расторгнуть помолвку.
И вот сегодня он уезжает. Эмили крепче сжала руками колени и зажмурила глаза, чтобы полностью отгородиться от окружающего мира.
Для нее начинается «вся оставшаяся жизнь». Она не станет трусливо прятаться в своей комнате или убегать куда-нибудь только ради того, чтобы сбежать. Она оденется, как подобает леди, как одевалась почти каждый день, когда в доме гостил лорд Пауэлл, и спустится к завтраку.
– Д-а-а, – произнесла она, решительно поднимаясь и направляясь в гардеробную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37