- Ну что? - спросил его Змий. - Не выгорело? Нельзя в душе старый кирпич заменить новым?
- Что ты мне морали читаешь? - вскричал старый человек. - Сжег мою избу, ты и виноват.
- Ну спалил я твою избу, спалил! Не хотел, чтобы Аленушка даже рядом с такой избенкой жила. Я в нее тоже влюблен был.
- Сразу бы так, - проворчал старый человек. - Такой оборот для меня понятен. Теперь мне все ясно... - И вдруг он снова забеспокоился. Змиюшко, - говорит, - прошу тебя, объявись во всей красоте и славе.
- Это еще зачем? - спрашивает Змий.
- Там на обрыве, над рекой Мстой, другая Аленка стоит, моя правнучка, со своим женихом-аспирантом. Привезла его из города Ленинграда показать свою коренную родину. А он, понимаешь, губы кривит. Ни тайги непролазной, ни ущелий с гремячими водопадами, ни боров липовых, ни боров сосновых, ни дубов у нас нет - пашни да болота да кое-где ольха синяя. Вот и вся родина. Покажись, Змиюшко, дай аспиранту по мозгам. Я думаю, та Аленушка нас бы с тобой одобрила.
Долго Змий думал, наверно, десять минут. Затем сказал трехголосно и троекратно:
- Добро. - И спросил: - Сдюжит?
- Думаю, сдюжит, - кивнул старый человек.
Змий крыла развернул. Устремился ввысь.
Грозно насопилось - потемнело небо. И полыхнуло зеленым пламенем, таким беспощадным, что каждая былинка, каждый цветок, каждый ком земли пахотной высветились и навеки отпечатались в сознании зрящих. Солнце сделалось малиновым. Оборка неба - оранжевой. Бугристые тяжи облаков свились в клубок чернильного цвета.
Все туже, все туже.
Втягивали они в себя выси небесные, дали земные.
И вот уже не вздохнуть...
Но вдруг клубок этот раскрылся, как раскрывается кулак сеятеля.
И проросло в небе небесное дерево. Корни его прянули вниз, вживились в сердца зрящих, объединили их в сад. И выдохнули они духоту из своей груди.
И аспирант ленинградский выдохнул.
- Алена, я тебя очень люблю, - сказал. - А земля твоя - чудо.
Когда небо снова заголубело и Змий вернулся на свой бугор, старый человек там лежал уже неживой, но с лицом счастливым и светлым.
Знал Змий, что последние слова его были обращены к девочке, румяной и ясноглазой.
Знал Змий, что она-то его простила давно, еще в пору детства.

1 2