- Мы вот встретились. - Старикан обнял макинтоша. - Здравствуй, друг Петя!
- То есть как это - ничего? Сначала обзывает, а потом ничего? Я вам не Петя!
Старикан посмотрел на него с презрением. Обнял шута (дядю Шуру).
- Действий не было. Нецензурщины - не дай бог. Сынок, закон не нарушен!.. Георгинчик! - сказал он гражданину и пошел, потряхивая сумкой. - Сонюшка, я иду-у!..
Гражданин в макинтоше приподнял свою модную шляпу.
- Извините, закон действительно не нарушен. Не смею мешать. Я все понимаю. Вы на посту. - И он удалился на цыпочках, чтобы ни звука, ни шороха.
- Смейся, ты хотела смеяться, - сказал Ольге шут.
- Сейчас. - Ольга прокашлялась.
Прибежал Тимоша с бутылкой.
- На, попей лимонаду.
Ольга взяла у него лимонад, отпила глоток. Вдохнула свежего воздуха, который, как и подобает, немножко припахивал нефтью.
- У тебя что, никакого самолюбия нет? И ты не обиделся? Серый ты, как туман.
Тимоша крепился, хотя видно было по всему, что это дело дается ему с трудом.
- Что ж на тебя обижаться? Смешно на тебя обижаться. Мне тебя очень жаль.
- Это почему тебе меня жаль? - воскликнула Ольга. - Это зачем?
- Что я, не человек? Что, у меня сердца нет? Ты не волнуйся, тебе вредно волноваться. Хочешь, я тебе мороженое принесу?
Ольга повернулась к шуту (дяде Шуре).
- Чего он ко мне лезет с нежностями? Он что, с ума сошел?
- Ты не волнуйся, ты не волнуйся, - сказал Тимоша.
Ольга уставилась перед собой, окончательно сбитая с толку.
- Дядя Шура, что происходит? Может, он принимает меня за сумасшедшую? Асфальтовая голова. Зоопарк в одном лице.
- Смейся, - сказал ей шут.
Тимоша тронул его за локоть.
- Вы "скорую помощь" вызвали? - Он спросил это шепотом, но Ольга услышала.
- С чего это ты придумал? Зачем "скорую помощь"? Я не больная.
- А чего ты кричишь как сумасшедшая? - озлился Тимоша. - Чего ты говорила, что у меня уши глаза закрывают?
Ольга сложила руки на коленях, сгорбилась.
- Так, значит, над тобой смеяться нельзя?
- А чего надо мной смеяться? Уши у меня как уши, как у всех людей. Нос как нос. Голова как голова, как у всех головы.
- И у меня волосы как волосы! Как у всех волосы. Видели, дядя Шура, лучше быть сумасшедшей, чем рыжей. Сумасшедшей почтение, и ласковое обхождение, и лимонад. - Она бросила бутылку в реку и захохотала. Смеялась она сухим неестественным смехом, похожим на плач. Что-то ломалось в этом смехе, стонало и вот-вот должно было рухнуть. - Юрик, я сумасшедшая! Живо за лимонадом! Ха-ха-ха...
В шорохе, в треске нейлона возникла возле них сиреневая женщина с заграничным портфельчиком в клетку.
- Прелесть! Находка! Ты думаешь, это легко? Напрасно ты так думаешь, - сказала она полным восхищения и усталости голосом. - А глаза! Какие глаза. Крупным планом. Все будут в восторге.
Ольга отодвинулась от нее.
- Что с вами?
- Вы, наверно, побывали на юге и перегрелись, - сказал Тимоша.
Женщина не обратила внимания на эти слова. Она смотрела на Ольгу, как смотрят художники на еще не законченное полотно.
- Ты нам подходишь. Роль прямо для тебя написана. - Женщина спохватилась, объяснила: - Я с киностудии. Мы тебя будем пробовать. Ты рада?
- Ужасно рада, - сказала Ольга. - Я вся в восторге. Я умею петь басом. - Ольга запела: - Ля-лям-ля-лям, ля-ли-ля-лям...
Женщина остановила ее:
- Это детали... - И заговорила так, словно перед ней был еще некто и к этому некто она обращала свои слова: - Представьте себе: умная девочка, одаренная, смелая. В силу этих перечисленных качеств она всех презирает, даже мальчика, в которого влюблена. Трагично. Как ты находишь? - спросила она у Тимоши.
- Я в этом не понимаю, - сказал Тимоша.
- Я сяду. Я так устала. - Женщина уселась на парапет. - Пять тысяч мальчиков, пять тысяч девочек - с ума сойти... Итак, в своем тщеславии наша героиня пытается встать над обществом. Ничего не прощая, взыскательная и надменная, поднимается наша героиня к своему неизбежному краху. Ее ненавидит весь класс, ненавидит вся школа. Но ничего не могут с ней поделать. Все хлопочут вокруг нее одной. А что поделать? Она хорошо учится. Выгонять из школы нельзя. А как быть? Поэтому крах у нее будет моральный.
- Ну, вы даете, - сказал Тимоша. - Таких не бывает. Такую бы в два счета приземлили.
- Ничего не понимает, - сказала Ольга и улыбнулась женщине. Потом она строго посмотрела на Тимошу. - Ну что ты можешь понимать, ты, серый, как туман?
- Да, да, конечно. Хорошая фраза. - Женщина посмотрела на Ольгу и слегка от нее отодвинулась. - Эту фразу мы впишем в сценарий. Ты ее сама придумала? Голова кругом. "И мальчики кровавые в глазах..."
Ольга кивнула:
- Сама.
Тимоша сжал кулаки.
- Шестью шесть, - сказала Ольга.
Тимоша сжал кулаки еще крепче.
- Зоопарк в одном лице, - сказала Ольга. - Ну, ударь, ударь. Я теперь актриса, я теперь на вас чихаю. - Ольга захохотала, а когда отсмеялась, спросила у женщины: - Хотите, я научу вас сводить бородавки?
- Но у меня нет бородавок, - сказала женщина.
Ольга оглядела ее с головы до ног.
- Как мне вас жаль. Ничего-то у вас нет: ни красоты, ни вкуса, ни такта, ни даже бородавок.
Женщина еще дальше отодвинулась от Ольги. Поежилась.
- М-да, - сказала она. - Находка, нечего сказать. - И кисло добавила: - Прелестно, этот текст мы впишем в сценарий. В жизни не соглашусь работать на детской картине. Пять тысяч мальчиков, пять тысяч девочек - и все поют басом. Повальное бедствие.
- Не хочу я сниматься, - сказала Ольга тоскливым, затравленным голосом. - Оставьте меня в покое.
- Ай, не морочь ты мне голову. Ты нам подходишь. Я за тобой уже целый час наблюдаю.
- Вы считаете такой срок достаточным? - спросил шут (дядя Шура).
- А вы кто такой, чтобы интересоваться?
Шут достал из-за парапета милиционерскую фуражку. Надел ее на голову. Сиреневая женщина посмотрела на него долгим, сожалеющим взглядом.
- Умоляю. Я видела фильмы о милиционерах. Довольно плохие. Но фильма, сделанного милиционером, не видела, даже плохого.
Шут (дядя Шура) развел руками.
Ольга резко повернулась к женщине.
- Вы всерьез думаете, что я мерзавка? Я не такая!
- Какая разница, такая ты или не такая. Не такая - научим. Важны задатки. Чтоб я еще пошла работать на детскую картину!
- А кто вас заставляет? - спросил Тимоша.
- А ты молчи, боевая киса-мяу. Зоопарк в одном лице.
Тимоша снова сжал кулаки.
Женщина вытащила из сумки открытку.
- Возьми. Здесь написан наш адрес и мое имя. Покажешь на проходной. Я тебя жду. Я уверена, мы полюбим друг друга. - Женщина погладила Ольгу по щеке. Пошла сгорбившись.
Дядя Шура отобрал у Ольги открытку, разорвал ее и бросил клочки в воду.
- А я, может быть, славы хочу, - вяло возразила Ольга.
- Хватит! Прославилась.
- Не хватит! - крикнула Ольга.
- Не кричи. Я взываю к твоему рассудку. Короче - к уму.
- Это самое легкое! Когда нельзя воззвать к рассудку того, кто виноват, взывают к рассудку того, кто прав. Почему, когда один обидел другого, обиженному говорят: прости его, ты должен быть умнее? Почему обиженные всегда должны быть умнее обидчиков? Почему умному всегда говорят - уступи? Почему дуракам и хамам такая привилегия?
- Почему? - угрюмо спросил Тимоша.
Шут (дядя Шура) снял фуражку, лоб вытер носовым платком. Открыл рот, и изо рта у него стали вылезать шарики - розовенькие, голубенькие, зелененькие, лимонные, ясненькие, - короче говоря, разноцветные шарики.
- Не знаете, - грустно сказала Ольга.
- Эй! - раздался крик. - Эй, где вы?! - На набережную вылетели Аркашка с Ольгиным нерпичьим портфелем и Боба. - Вот вы где! Мы запарились. Мы весь парк обегали.
Ольга взяла у Аркашки портфель.
Аркашка старательно дышал, обогащая свою загнанную кровь кислородом.
Он отдышался наконец. Стащил Ольгу с парапета.
- Прячься быстрее. Сюда бабушки мчатся. Три квартала висели у меня на пятках. В парке я их сбросил со следа. Они сейчас здесь будут, зуб даю - у моей бабушки нюх чувствительный.
- Дядя Шура, спрячьте меня, - попросила Ольга.
Дядя Шура открыл дверь будки. В этой будке некогда стоял милиционер-регулировщик, но повесили над перекрестком светофор-автомат - и регулировщик оказался ненужным. Будку оставили на всякий случай: вдруг автомат испортится.
Первой на набережную выбежала старуха Маша, за нею - старуха Даша. Они подозрительно оглядели компанию.
- Кто ее видел?
- Куда она делась?
- Шурка, отвечай, ты ее схватил? - спросила старуха Маша и, не дав времени шуту на ответ, заголосила: - Вся в рыжую Марфу! Родная бабка лежит под уколом, валерьяновку стаканами пьет. А она гуляет. Она обиделась. У нее нервы. Где она?
- Я сказал - топиться пошла, - ответил за всех Аркашка.
- А я тебя за ухо.
Аркашка безучастно подставил голову.
- Отрывайте, все равно когда-нибудь оторвете.
Боба вступил в игру печально возвышенный, закатив глаза к небу:
- Она утопилась. Она действительно утопилась. Встала на парапет. Руки вот так. Сказала: "Я всех прощаю, всех, всех". Потом сказала: "Прощайте, природа и небо, одни только вы меня понимали". И бултых...
- Господи, твоя воля! - Старуха Маша перекрестилась. Спину выпрямила и заговорила грустным возвышенным голосом: - Что же мы Клаше-то скажем?.. Такая хорошенькая, славная такая. А уж вежливая, а уж воспитанная. Умница. А какие у нее волосики были чудесные. Я таких отродясь никогда не видела, как огонек...
- И ты не бросился ее спасать, такую девчонку? - тихо спросила Бобу старая дворничиха.
- Я не мог. Я простуженный. - Боба закашлялся хрипло и засипел: - У меня катар.
- А ты? Почему не прыгнул? - спросила дворничиха у Тимоши.
- Я? Вы меня спрашиваете?
- Бестолковый! Тебя, а то кого же?
- Я? Почему я не прыгнул? - Тимоша не сразу нашелся. - На меня столбняк напал. Я вроде окаменел. Вот так, - Тимоша выпрямился, нижняя челюсть у него на минуточку отвалилась.
Дворничиха засмеялась, на него глядя, но вдруг сморщилась вся и заплакала.
- Ты чего? - Старуха Маша бросилась к подруге, принялась тормошить ее, утешать. - Что ты, что ты, Даша? Ты, никак, плачешь? Если уж Даша заплакала, значит, в самом деле что-то серьезное произошло, - сказала она и снова принялась тормошить и утешать подругу. - Даша, не плачь. Ну, Даша. Такая девчонка была! Абрикосинка наша-а-а!..
Плакала Маша.
Плакала Даша.
- Такая девчонка была... За такую девчонку не только в воду - в огонь можно прыгнуть. А они, видишь, простуженные, в столбняке. Лоботрясы. Я бы на их-то месте в такую девчонку влюбилась по гроб жизни.
- Спокойно, тетя Даша, спокойно, - остановил ее шут. - Это другая тема. Сегодня мы ее не касаемся.
- Про любовь в твоем театре нельзя, - вздохнула дворничиха. - Говори, куда ты дел Ольгу? Ее бабка в постели лежит, в ожидании инфаркта, мы по городу бегаем на больных ногах. Куда ты ее дел?
- Куда ты ее дел? Говори, Шурка, - поддакнула старуха Маша.
- Никуда, - ответил шут. - Она домой поехала.
- Врешь ведь.
- Точно. Взяла такси и поехала. Все видели.
Старая дворничиха оглядела всех. Все смотрели на нее искренними, правдивыми глазами.
- У, мазурики!
- Аркадий, пойдем. Пойдем, внучек.
Аркашка увернулся от ласковой руки своей бабушки.
- Чего это ты от бабушки бегаешь? - изумилась старуха Маша и, увидев, что старая дворничиха уже направилась уходить, крикнула ей: - Даша, ну куда ты? Раз она живая, можно не торопиться. - И тут же ловко ухватила зазевавшегося Аркашку за ухо - даже вазелин не помог. - Домой, прошептала она сладострастно, - за рояль!
Аркашка вопил:
- Отпусти ухо! Я этого не потерплю.
- Потерпишь. Мы и не такое терпели, и ты потерпишь. Нас родители вожжами учили поперек спины - мы молчали. А вас за ухо тронешь - вы в крик. Щепетильные шибко.
Когда она уволокла Аркашку, Ольга вылезла из будки регулировщика.
- Я и не знала, что я такая хорошая, - сказала она. - Как странно. Это зачем, дядя Шура?
- Не задавай вопросов - тема исчерпана, - сказал ей шут.
- Но... - сунулся Боба.
Шут (дядя Шура) милиционерскую фуражку надел и в милиционерский свисток засвистел.
- Пр-рекратить!
По свистку остановилась проходившая мимо "Волга". Таксист подбежал к дядя Шуре.
- Нарушил, товарищ начальник. Я понимаю. Осознаю. Нарушил.
- По-моему, вы ехали как положено.
- Шутите. Ха-ха-ха! Милиция всегда права. Милиция не останавливает тех, кто правильно ездит. Клянусь, больше не повторится. Не везет мне. Кругом не везет.
Таксист сказал шуту на ухо:
- Фиаско. Пардон, я вас и в этой красивой фуражке узнал. И я вам скажу - фиаско. Я ей, простите, предложение сделал.
- Согласилась? - нервно поинтересовался дядя Шура.
Таксист посмотрел на него понимающе.
- Я же говорю: фиаско. Поясняю: наотрез отказала.
Дядя Шура вздохнул облегченно, лоб платком вытер, достал из-за парапета свой красивый букет.
- Отвезите домой эту девочку.
- Эту рыженькую? Какой рыжик, морковочка. А ну, молодые люди, в машину.
- Дядя Шура, оштрафуйте его, - попросила Ольга.
- Поедем, морковочка. Штрафы, рыженькая, не твое дело.
- Дядя Шура, оштрафуйте его хоть совсем ненамного. Хоть на десять копеек, - попросила Ольга.
Таксист взял ее и понес. И когда машина отъехала, шут снял с головы фуражку.
- Что я могу поделать, если нет такого закона, по которому бы штрафовали за слово "РЫЖИЙ".
Девушка-продавщица бежала по набережной. Она махала рукой дяде Шуре и улыбалась.
Шут (дядя Шура) быстро фуражку спрятал, с гранитного парапета букет цветов взял, девушке навстречу шагнул, сам себе нечаянно на ногу наступил и упал - растянулся. Рассыпались цветы. Шут сел, сам над собой заплакал. А вокруг смеются.
Все смеются, все, кто участвовал в этой истории. Бабки-старухи смеются, шикарный охотник смеется, гражданин в макинтоше смеется, бородатые парни и девушка в джинсах, старик с продуктовой сумкой смеется. Тимоша, Боба, Аркашка смеются. Ольга тоже.
Шут встал, отряхнулся. Послал девушке-продавщице воздушный поцелуй мол, не огорчайся.
Смеются вокруг. А девушка чуть не плачет.
- Не торопитесь смеяться, - грустно сказал шут.
Он вынул из-за пазухи розу, подал ее девушке-продавщице. Роза заполнила обе ее ладони, яркая, жгучая, необыкновенно прекрасная.
- О досточтимый зритель, - сказал шут, - не торопитесь смеяться...

1 2 3 4 5 6 7 8 9