Я не ворожей, а врач и не могу ответить на этот вопрос с полной определенностью.
…констатировав смерть Лехновича – а это было еще до приезда «скорой помощи», – я занялся женщинами, в первую очередь пани Бовери. Внезапная смерть жениха повергла ее в состояние глубокого нервного шока. Не лучше себя чувствовала и хозяйка дома, для которой трагическая смерть одного из ее гостей явилась тяжелым психическим потрясением».

– Да, конечно, – полковник отложил прочитанный протокол, – доктор Ясенчак изложил все это весьма убедительно. Особенно в той части, что сердечный приступ у Лехновича неизбежно наступил бы и при любых других обстоятельствах. Посмотрим, что же утверждают другие гости профессора.

«…я профессор Силезского политехнического института, – принялся он за чтение показаний Анджея Бадовича. – В Варшаву приехал, чтобы проконсультироваться с профессором Войцеховским, поскольку работаю сейчас над научной проблемой из той области, в которой в настоящее время он является, пожалуй, крупнейшим в Польше специалистом. Мое пребывание в Варшаве, рассчитанное на три дня, несколько затянулось, и я оказался вынужденным остаться еще на субботу и воскресенье. Вполне понятно, что я охотно согласился на предложение профессора принять участие в субботнем бридже…
…людей, собравшихся у Войцеховских, я, собственно, не знал, за исключением доцента Лехновича. С ним мне несколько раз доводилось встречаться на различных научных конференциях. Я рад был повидаться с ним и даже договорился о встрече в понедельник днем. Надо сказать, Лехнович добился выдающихся успехов в области химии, и ему сулили блестящее будущее. Меня лично особенно в нем привлекало доброе его отношение к профессору Войцеховскому. Профессор относился к нему буквально как к любимому сыну, а Лехнович, вполне уже сложившийся, можно сказать, ученый, к тому же работающий в совсем иной области, чем Войцеховский, по-прежнему продолжал считать себя его учеником и неизменно поддерживал с ним научный контакт, делился со «своим метром», как он его называл, не только горестями, но и достижениями. Такие взаимоотношения между профессором и ассистентом в наше время довольно редки и заслуживают всяческого уважения.
…я играл в бридж за другим столиком и не был очевидцем всей ссоры. Я, конечно, слышал, как в соседней комнате объявили большой шлем – это все-таки не часто случается. Потом до меня донеслись возбужденные голоса. Немного погодя профессор Войцеховский, игравший вместе со мной и только что выложивший карты на стол, встал и со словами: «Надо пойти разнять этих петухов» – направился в соседнюю комнату. Мы тоже прервали игру. Когда я вошел в комнату, доктор Ясенчак поднялся с дивана, на котором лежал Лехнович, и проговорил то ли «он умер», то ли «он скончался». Не припомню, кто вызвал «скорую помощь» – я тоже был растерян и поражен случившимся. Зато хорошо запомнил, что милицию вызывал адвокат; его фамилии я не знаю, так как видел его впервые, хотя и играл вместе с его женой, Яниной, за одним столом».

– Ну, ясно, – полковник Немирох иронически усмехнулся, – пан профессор из Гливиц тоже нашел добрые слова и в адрес хозяина дома, и в адрес его умершего гостя. Так что же поведали нам почтенные дамы?
Обе женщины дали краткие и почти одинаковые показания. Обе утверждали, что были знакомы со Станиславом Лехновичем многие годы. Встречались с ним исключительно в кругу друзей. Дома у них он не бывал, но общих друзей и знакомых у них много. О Лехновиче они неизменно слышали только лестные отзывы. Особенно о его выдающихся научных достижениях. Знали, что Войцеховских с доцентом связывали чувства подлинной и глубокой дружбы. Сам Войцеховский с восторгом отзывался о необыкновенной одаренности своего ученика.
В бридж в тот вечер обе женщины играли против Войцеховского и Бадовича. Они слышали, как за столом в соседней комнате доктор Ясенчак объявил большой пиковый шлем. Слышали они и какой-то спор, возникший между адвокатом, доцентом и доктором, но, занятые своей игрой, особенно не вникали в то, что делалось в соседней комнате. Да, они видели, как профессор встал и пошел успокаивать спорщиков. Но по-настоящему встревожились, услышав крик Эльжбеты и звук падающего тела.
Когда они вбежали в гостиную, Лехнович был уже мертв. Женщины хлопотали вокруг Мариолы Бовери и Эльжбеты Войцеховской – обе находились в состоянии глубокого нервного шока.
– Как в сказке! – удовлетворенно кивнул головой полковник.
Поручик Межеевский тоже был доволен показаниями опрошенных игроков.
– Как приказано, пан полковник, – щелкнул он каблуками, – действовал деликатно, старался никого не обидеть и дело провести без лишней шумихи. Кажется, это действительно удалось. Среди лиц, имеющих отношение к Политехническому институту, смерть Лехновича вызвала, конечно, удивление, но никто не связывает это с профессором Войцеховским и уж тем более с игрой в бридж в его доме. Очень помог мне адвокат Потурицкий. Теперь осталось приложить к документам медицинское заключение о вскрытии, и можно считать дело законченным. Все тихо, гладко, без шума.
– Да, все оказались на высоте, – согласился Немирох. – И мы с тобой как работники милиции, и все девять свидетелей. Требует исправления только одна небольшая ошибка. Так, пустячок…
– Какой?
– Мне только что звонил из морга доктор Малиняк. Речь его была краткой, но ясной: «Ваш химик нашпигован таким количеством цианистого калия, что его хватило бы умертвить все поголовье свиней во всех госхозах воеводства или, если вам больше нравится, – не менее половины жителей Охоты Охота – район Варшавы.

, Одним словом, не поскупились». Официальное заключение Малиняк пришлет завтра утром.
– Что-о-о? – У поручика слова застряли в горле.
– Классический случай – Лехнович умерщвлен цианистым калием, который ему подсыпали в коньяк. При столь большой дозе смерть, понятно, наступила мгновенно. Что же касается свидетелей, все они лгут. И не только убийца, но буквально все как один, и мужчины и женщины.
– Как же теперь быть?
– Да, вляпались мы… Точнее, я вляпался. Вот старый болван – дал себя объегорить Потурицкому, этому крючкотвору!
– Ну, еще неизвестно, замешан ли здесь Потурицкий. Не исключено, что он действовал по неведению.
– Голову даю на отсечение, – прервал полковник, – что все присутствовавшие в тот вечер в доме Войцеховского нутром чуяли: смерть Лехновича отнюдь не простая случайность. Именно потому все их показания так тщательно выверены, изобилуют взаимными комплиментами и до небес превозносят покойного. Послушать их, так Лехнович прямо-таки агнец, эдакая ходячая добродетель, ангел с крылышками, сошедший на грешную землю, чтобы играть в бридж и спасать грешные души заблудших.
Поручик счел за благо не перечить шефу.
– Ладно, один раз я дал себя провести, но теперь хватит! С этой минуты начинаем вести следствие по делу об убийстве по всем правилам. Никому – никаких поблажек! Преступник должен быть выявлен как можно быстрее. На мне лежит основная вина за служебную халатность, потому я беру ведение следствия на себя, а вы, поручик, будете мне помогать. Эти игроки еще убедятся, что Немирох не так уж наивен, как они полагают. Над чем вы смеетесь, поручик, – взорвался вдруг полковник. – Надо мной или над собой?
– Простите, полковник, просто я рад, что буду работать под вашим непосредственным руководством. Нам, молодым офицерам, не часто выпадает такая честь.
– Смотрите, как бы не пришлось жалеть.
– Уверен – не придется.
– Ну ладно, ладно! – Немирох махнул рукой, как бы давая понять, что считает вопрос исчерпанным.
– С чего начнем?
– Соберите мне завтра всю эту честную компанию к десяти утра. Уж я с ними поговорю! Посмотрим, будут ли они по-прежнему петь друг другу дифирамбы. Думаю, у них быстро пропадет охота врать. Они у меня иначе запоют! Быть должны все, без исключения! Никаких уверток, никаких отговорок, экзаменов, семинаров и разных прочих выкрутасов. В случае чего – доставить приводом.
– Слушаюсь. – Межеевский поспешил ретироваться, опасаясь, как бы под горячую руку не досталось и ему.

ГЛАВА V. Подозреваемых – девять, преступник – один

Явились все. Попыток уклониться не предпринимал никто. Но самое удивительное – никто даже не спросил, что означает этот внезапный переполох через два дня после первого опроса. Явились в точно назначенное время. Некоторые даже минут на пятнадцать раньше. Сидели в приемной молча. Обменялись лишь краткими приветствиями. Эта группка людей ничем сейчас не напоминала то оживленное общество, которое собралось в субботний вечер в уютном доме профессора Войцеховского в тот так трагически закончившийся день.
Ровно в десять в приемную вошел поручик Роман Межеевский. На этот раз – в милицейской форме. Слегка поклонившись, он объявил:
– Полковник Адам Немирох, начальник отдела по расследованию особо опасных преступлений, ждет вас у себя в кабинете. Прошу следовать за мной.
По лестнице поднялись на второй этаж. Дверь, за ней небольшая комната, стол секретарши со множеством телефонных аппаратов. Вторая дверь, обитая звуконепроницаемым материалом, и, наконец, огромный кабинет. В кабинете за столом – мужчина лет под шестьдесят, седоватый, худощавое лицо, на лбу – давний шрам, серые холодные глаза, узкие, плотно сжатые губы, волевой, чуть выступающий вперед подбородок. Нос крупный, слегка вздернутый.
У стола – в ряд девять стульев. Десятый – в стороне у стены.
При виде вошедших полковник встал, легким кивком поздоровался и жестом указал места напротив себя.
Затем сухо произнес:
– Я счел необходимым пригласить вас, чтобы довести до вашего сведения некоторые важные обстоятельства, выявленные при расследовании. Первое – вскрытие тела Станислава Лехновича показало, что он умер в результате отравления цианистым калием, подмешанным ему в коньяк. Доза была столь велика, что смерть наступила мгновенно.
– Невероятно! – воскликнул Потурицкий.
– Здесь у меня на столе протокол вскрытия, подписанный медицинским экспертом. Ни о какой ошибке не может быть и речи. Будь иначе, я не стал бы вас вызывать.
Никто не произнес ни слова и даже не шелохнулся.
Поручик Межеевский, наблюдавший за присутствующими со стороны, не заметил на их лицах не только волнения, но даже простого удивления. Полковник продолжал:
– Мне вряд ли надо говорить вам, что в доме профессора Войцеховского в субботу вместе с хозяином находилось десять человек. Следовательно, кто-то из этих десяти, именно кто-то из них, подсыпал яд. Поскольку самоубийство в данном случае можно, я полагаю, исключить, число подозреваемых, таким образом, сокращается до девяти. Итак, один из вас – убийца. Я говорю «один», хотя допускаю, что, возможно, и «одна».
– Этот бокал с коньяком Лехновичу подала я, – прервала полковника Эльжбета Войцеховская. – Значит, вы хотите обвинить меня в убийстве?
– Пока имен я не называю. Хотя следствием кое-что уже установлено, но предъявить конкретных обвинений мы еще не можем. Тем не менее вы все являетесь подозреваемыми. Поэтому мы обязаны предпринять ряд мер, и сегодня вы должны дать подписку о невыезде из Варшавы без разрешения органов милиции. Прошу иметь в виду, что вас будут вызывать на допросы, и не раз.
– Да, но я живу в Гливицах! – воскликнул профессор Бадович.
– А я в Кембридже, – счел необходимым сказать Генрик Лепато.
– Это не имеет ровно никакого значения, – возразил полковник. – Вы сможете выехать из Варшавы лишь в том случае, если это не помешает ведению следствия.
– А что установлено в ходе предварительного расследования? – поинтересовался адвокат Потурицкий.
– Прежде всего то, что все вы, давая свои показания, совершенно откровенно лгали.
– Ну, знаете, это уж чересчур! – возмутился адвокат.
– А с вами, пан адвокат, у нас при случае будет еще особый разговор. – Немирох произнес это таким тоном, что у Потурицкого мурашки побежали по коже. – Быть может, я дал не совсем точное определение – в ваших показаниях есть, конечно, и правдивая информация, но это касается лишь тех фактов, которые и без того не вызывают никаких сомнений. В то же время во всех ваших показаниях есть немалая доля неправды или же просто замалчиваний. А ведь вас предупреждали об ответственности за дачу ложных показаний, и, несмотря на это, вы все-таки говорили неправду.
На этот раз Потурицкий не выказывал своего возмущения.
– Уже на основании этого, – продолжал Немирох, – можно возбудить против вас уголовное дело. Однако на первый случай пока этого делать не будем. При условии, конечно, что в своих последующих показаниях вы будете более строго придерживаться подлинных фактов. Я не рассчитываю, что находящийся среди вас убийца сам признается, но восемь правдивых показаний полностью могут гарантировать раскрытие преступления.
Поручик Межеевский напряженно наблюдал за лицами всех сидящих перед полковником. И вновь вынужден был признать свою несостоятельность. Ни на одном лице ему не удалось ничего прочесть. Перед ним были словно каменные маски.
– Я понимаю, что, решаясь на преступление, убийца имел какие-то серьезные мотивы, толкнувшие его на этот шаг. И эти мотивы, возможно, известны не только ему одному. Считаю себя обязанным предупредить, что всякий умалчивающий об этом, то ли по соображениям сострадания, то ли из чувства солидарности или по каким-либо иным причинам, становится, хочет он того или нет, соучастником преступления. И это приведет его на скамью подсудимых. Потому я настоятельно прошу, чтобы те, кто не убивал Станислава Лехновича, не пытались в своих же личных интересах что-либо утаивать. Даже мельчайшие факты, детали, на первый взгляд кажущиеся кому-то несущественными, станут крайне важными для следствия и могут явиться той нитью, которая позволит распутать весь клубок. Надеюсь, все вы хорошо меня поняли?
Никто не ответил. Адвокат Потурицкий попытался улыбнуться, но вместо улыбки у него получилась жалкая гримаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20