https://wodolei.ru/catalog/rakoviny/nakladnye/Roca/
На японский язык у меня ушло целых двадцать пять лет.
Сейчас я по привычке рано встаю, кормлю, подметаю. Мне никуда спешить не на
до. Ходить на службу по утрам я недавно перестала, потому что мне сейчас го
раздо интересней писать, выступать, ходить на телесъемки. Вообще, работа
ть у японцев мне стало скучно. Чем больше времени я с ними проводила, тем с
ильнее обострялась моя любовь к российским людям.
Вот, представляете, один японец мне как-то говорит: «Ничего я ни в вас, ни в
ваших книжках не понимаю. Вот, например, у одного вашего гения, как там нап
исано? „У нее были глаза цвета мокрой и спелой черной смородины“. У нас, у я
понцев, у всех Ц черные глаза, черные волосы, все понятно. А вы чудные каки
е-то».
Да, мы чудные, разные. И это здорово. Короче говоря, сижу я теперь дома и разм
ышляю о нас Ц чудных, с разными глазами, судьбами, характерами. И вспомина
ю свою дояпонскую жизнь.
Как-то по телевизору я смотрела передачу, в которой спорили ученые. Среди
участников я увидела знакомое лицо. Вспомнила его обладателя и засмеяла
сь, потому что связана у меня с ним одна история.
В то время я работала редактором в одном институте. Восемь женщин нашего
отдела Ц каждая со своими заботами и проблемами Ц редактировали научн
ые труды преподавателей.
Одной из нас Ц матери-одиночке Нине Ц досталась работа как раз этого те
легероя. В то время он был очень молодым доктором наук, метил в академики.
Его фамилия была Ястребов. Нина нашла в его работе очень грубую, как ей пок
азалось, стилистическую ошибку и внесла исправление. Через пару дней пос
ле сдачи работы в отдел грозно влетел Ястребов. Вместо «здравствуйте» он
закричал: «Кто здесь работает?! Недоразвитые тупицы! Всех гнать. Никто из
вас, наверно, никогда книги в глаза не видел! Какое ты, серое существо, имее
шь право делать исправления в том, что написал Я!!! Уволю к черту!»
Он бросил работу Нине на стол и так же грозно вылетел. Нина стала плакать:
«Ой, девочки! А вдруг уволят? Что я буду делать с двумя детьми без алименто
в?»
Когда кто-то из нас плакал, а это случалось часто, отзывчивая Любка сразу
бегала за сухим вином. В этот раз тоже Ц Любка, хоть и толстая была, сбегал
а быстро. Рислинг Нину успокоил, и она начала исправлять работу Ястребов
а, как было раньше.
Я ненавижу, когда люди возвышаются над другими. Мне всегда хочется их сту
кнуть чем-нибудь по голове, как молотком по гвоздю, когда он вылезет и меш
ает. Нет, конечно, я никого никогда не била, но желание сделать это бывает ч
асто и сейчас. Вообще, мне иногда кажется, что моим далеким предком был хан
Мамай Ц чуть что не по мне, и приходится изо всех сил сдерживать чешущиес
я кулаки. Все мне говорят Ц у тебя такой хороший характер, ты никогда не к
ричишь, не споришь. Про кулаки никто не догадывается.
Так вот, в случае с Ястребовым кулаки дали себя знать. Но не пойду же я бить
очень молодого доктора наук, метящего в академики? И созрел у меня коварн
ый план мести.
Ястребов появился на следующее утро Ц такой же великий и недовольный. В
его глазах было написано: дуры! Серость тупая!
Я сидела за машинкой и очень быстро печатала. Настолько быстро Ц раньше
же я долго работала машинисткой, Ц что Ястребов, на секунду забыв про пре
зрение, спросил: «Где это ты так стрекотать научилась?»
Я ему не ответила, потому что меня позвали к телефону. Не переставая печат
ать, я прислонила трубку к уху и стала громко говорить по-японски Ц как р
аз в то время я его изучала. Ястребов замер: «Ты на каком это языке?» Я, не пе
реставая печатать: «Да на японском. Приехала моя подруга японка, импреса
рио Рихтера, пригласила вечером на концерт маэстро».
Надпись в глазах Ястребова стала медленно меняться.
Тут Татьяна Степановна ко мне с вопросом обращается: «Лариска, с утра хож
у, как дура, не могу вспомнить, как „Илиада“ Гомера начинается?»
Я, печатая: «Гнев, о, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…» Гекзаметром, в
общем, ответила. А чтоб Ястребов не спросил вторую строчку, о которой я, ес
тественно, понятия не имела, уже подоспела Анна: «Ларис, считать лень, скол
ько будет 1250 умножить на 1348?» Я, без запинки: 1685048.
Ястребов остолбенел, схватил ручку, бумагу (калькуляторов в то время еще
не было) и стал умножать. Все сошлось. Он закричал как сумасшедший: «Что ты
тут делаешь? Ты же уникум!»
И тут мы хором как грянули: «А у нас тут все такие!»
Ястребов побледнел, осел на стул. Отзывчивая Любка накапала ему валокорд
ина. Он пришел в себя, забрал работу и ушел. Наверно, так до конца ничего и н
е понял.
Сейчас, по телевизору, молодой еще академик, он выступал перед аудиторие
й, а в глазах была знакомая надпись: «Все вы дураки и серые тупицы».
А я смеялась и вспоминала, как мы потом пили все вместе Рислинг, и я предло
жила тост Ц за Любку, которая так хорошо молчала в трубке, когда я лопотал
а по-японски, за Татьяну Степанну, и за Анну, и за Нинку, чтоб она больше ник
огда не плакала. А девчонки, наоборот, предложили выпить за меня, что я так
здорово все это придумала.
Кстати, а как все-таки начинается «Илиада»?
КТО УЧИТ ПТИЦ ДОРОГУ НАХОДИ
ТЬ?
Последний мост
Кто учит птиц дорогу находит
ь,
Лететь в ночи, лететь в ночи по звездам?
И нет сетей им путь загородить
К давно забытым гнездам.
Любовь ли их в дорогу позвал
а,
В дорогу позвала, где так недолго лето?
Зачем летят из вечного тепла, из вечного тепла?
Мне не узнать об этом.
Не сжигай последний мост,
Подожди еще немного.
В темноте при свете звезд
Ты найди ко мне дорогу.
Знаю я, что так непрост
Путь к забытому порогу.
Не сжигай последний мост,
Отыщи ко мне дорогу.
Не сжигай последний мост.
Не сжигай последний мост.
В моих краях такие холода.
Одни снега и ветры завывают.
А ты летишь неведомо куда,
Где дни не остывают.
Но теплые края не для тебя,
Они не для тебя, и, если обернешься,
Поймешь, что жить не можешь, не любя,
Не можешь, не любя,
И в холода вернешься.
Дальняя дорога
Ветер крышу сдул и прилетел
в мой дом,
Он рояль раскрыл и ноты растревожил.
Больше я не буду вспоминать о том,
Что прошло и снова быть не может.
Я, как этот ветер, в темноту во
рвусь,
Странником ночным брожу я одиноко.
К нотам на рояле больше не вернусь.
Музыке уже не звучать в моей душе.
Дальняя дорога,
Прошлое не трогай,
Дальняя дорога,
От былого ни следа.
Дальняя дорога,
Дальняя дорога,
Поздняя дорога в никуда.
Где мой перекресток четырех
дорог?
Серый камень, где мой верный путь начертан?
Улетел куда-то с нотами листок.
Я теперь его ищу по свету.
Мне осветят путь горящие мос
ты,
Улетают искры, превращаясь в звезды.
В прежней жизни клавишей коснешься ты.
Музыке уже не звучать в моей душе.
Память-птица
Память-птица, память-птица
Может в сердце затаиться,
Может долго не тревожить,
Может вовсе не вспорхнуть.
Память-птица, память-птица
Копит годы, копит лица.
Все она на свете может
Оживить и зачеркнуть.
Ты птицею летишь.
Бросает тень крыло,
То вверх, то камнем вниз,
То просто рядом кружишь.
Мне холодно пока,
Ты улетай в тепло,
С теплом ко мне вернись,
Не возвращайся стужей.
Память-птица, память-птица
Как усталая певица
С тихим голосом далеким
За кулисами души.
Память-птица, память-птица,
На исписанной странице
Незаконченную строчку
Мне тихонько подскажи.
Ты птицею летишь.
Бросает тень крыло,
То вверх, то камнем вниз,
То просто рядом кружишь.
Мне холодно пока,
Ты улетай в тепло,
С теплом ко мне вернись,
Не возвращайся стужей.
Память-птица, память-птица,
Если радость возвратится,
Ты упрячь мои обиды
В самый дальний уголок.
Память-птица, память-птица,
Помоги беде забыться,
Чтоб из самой черной тучи
Солнца луч пробиться мог.
Во все времена...
Что за тяга к старинным веща
м,
К оборотам ушедших мгновений?
Словно кто-то тебе завещал
Не предать дни былые забвенью.
Погаси электрический свет,
Теплым воском пусть плавятся свечи.
Поплывем вспять течению лет
В чьи-то страсти, разлуки и встречи.
Во все времена светила луна.
Любовью любовь называлась.
На смену балам плыла тишина
И снова балами взрывалась.
И кто-то в ночи шептал имена.
Так много веков продолжалось.
Во все времена светила луна,
И нам она тоже досталась.
Мы откроем старинный сундук,
Пыль времен отряхнем мы с событий,
И забытый, таинственный звук
Из реки дней ушедших к нам вытек.
И в камине огонь затрещал,
Нам поведали сказки поленья…
Что за тяга к старинным вещам,
К оборотам ушедших мгновений?
Отель Шератон
Была молодой и зеленой
И сытой бывала не слишком.
О Хилтонах и Шератонах
Читала в заманчивых книжках.
А лучшей едою считала
Котлеты, а к ним макароны.
И даже во сне не мечтала
О Хилтонах и Шератонах.
Отель Шератон, лакей откроет
двери.
Отель Шератон, сама себе не верю.
Отель Шератон, подхватит чемоданы.
Отель Шератон, неведомые страны.
Ведет меня в горку кривая,
В Парижах бываю и в Боннах.
И запросто там проживаю
И в Хилтонах, и в Шератонах.
По белому свету летаю
За йены, за марки, за кроны,
Но лучшей едою считаю
Котлеты, а к ним макароны!
Разгадай мой сон
День как день Ц никаких нов
остей.
День как день, проводили гостей.
Перемыта посуды гора,
И опять на работу с утра.
Разгадай мой сон Ц
Что бы это значило? Ц
Плыл на лодке слон,
Веслами покачивал.
Плыл по воле волн,
Плыл Ц не поворачивал.
Очень странный сон.
Что бы это значило?
Год как год Ц лето, осень, вес
на.
Год как год, нет ни ночи без сна.
Тихо плещет о лодку волна.
Я уже не могу без слона.
Разгадай мой сон Ц
Что бы это значило? Ц
Плыл на лодке слон,
Веслами покачивал.
Плыл по воле волн,
Плыл Ц не поворачивал.
Очень странный сон.
Что бы это значило?
Жизнь как жизнь Ц дни текут,
как вода.
Жизнь как жизнь, ты мой сон отгадал.
Мы с тобою по жизни плывем,
Волшебство и сновиденья зовем.
Старый трамвай
Век свой доживающим трамвае
м
Покатилась в прошлое любовь.
Кто-то остановки называет,
Нам не разобрать забытых слов.
На один не сходится билетик Ц
И желаний исполненья нет.
В наш трамвай подсядет кто-то третий
И счастливый оторвет билет.
Нарисуй на стекле вопросите
льный знак,
Нарисуй на стекле восклицательный знак.
Пусть колеса стучат сердцу в такт, сердцу в такт Ц
Вопросительный знак, восклицательный знак.
И подумает кто-то Ц здесь что-то не так Ц
Вопросительный знак, восклицательный знак!
Рельсы старым улицам мешали,
Звон трамвайный улицы будил.
Что-то долго мы с тобой решаем Ц
Кто-то первым должен выходить.
Поворот. Качнулся наш вагончик.
Прошуршала ветка по стеклу.
Круг мы завершили, путь окончен
У вчера и завтра на ветру.
Дым отечества
Учил урок прилежный школьны
й мой приятель,
Что дым отечества нам сладок и приятен.
Но в детство канула забытая тетрадка,
Давно дымит мое отечество не сладко.
И вот недавно я узнал совсем случайно,
Что друг давно к другому берегу отчалил,
Открыл свой бизнес там, и дело процветает,
Но все равно ему чего-то не хватает.
Душа не лечится, душа не лечи
тся,
И по ночам ушедшее тревожит.
Там дым отечества, там дым отечества,
Хоть горек он, но нет его дороже.
И человечество, и человечество
Ломает головы, понять не может
Мое отечество, мое отечество,
Где горек дым, но нет его дороже.
Глядят ученые-астрологи на
звезды
И составляют невеселые прогнозы,
И обожают цвет коричневый уроды,
И изгоняют из отечества народы.
И у посольства вьются очереди шумно.
Хоть там немало дураков, но много умных.
Их потеряв, мое отечество мельчает.
Они уедут, чтобы мучиться ночами.
Доченька
У тебя для грусти нет причин
ы,
В зеркала так часто не глядись.
Замирают вслед тебе мужчины,
Если мне не веришь Ц обернись.
А ты опять вздыхаешь,
В глазах печаль тая.
Какая ты смешная,
Доченька моя,
Как будто что-то знаешь,
Чего не знаю я.
Какая ж молодая ты еще,
Доченька моя.
Мы с тобой уедем к морю летом,
В город, где магнолии в цвету.
Я открою все свои секреты,
Все твои печали отведу.
А ты опять вздыхаешь,
В глазах печаль тая.
Какая ты смешная,
Доченька моя,
Как будто что-то знаешь,
Чего не знаю я.
Какая ж молодая ты еще,
Доченька моя.
Посмотри на линии ладони,
Все поймешь, гадалок не зови.
Это ангел, нам не посторонний
Прочертил там линию любви.
Письма
Моды на письма давно уже нет,
А мне почтальоном вручен
Синий конверт, невесомый конверт,
В нем несколько слов ни о чем.
Если б ты жил от меня далеко
И не было связи другой,
Тебе до меня дозвониться легко,
Всегда телескоп под рукой.
Но что тебе навеяло такое на
строение?
Такое настроение в тебе не угадать.
А может, твоя бабушка, как девочка, рассеянно
Забыла своей юности пожухшую тетрадь.
А в бабушкиной юности была другая музыка,
И как сейчас танцуем мы, для бабушки смешно.
А в бабушкиной юности писали письма грустные.
Нам кажется, что только что, ей кажется Ц давно.
Пух тополиный влетает в окно
,
Век наш в транзистор включен.
Я неотрывно смотрю на одно
Из нескольких слов ни о чем.
Мы на ходу произносим слова,
Вечно куда-то спешим.
Молодость бабушки тоже права.
И ты мне еще напиши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Сейчас я по привычке рано встаю, кормлю, подметаю. Мне никуда спешить не на
до. Ходить на службу по утрам я недавно перестала, потому что мне сейчас го
раздо интересней писать, выступать, ходить на телесъемки. Вообще, работа
ть у японцев мне стало скучно. Чем больше времени я с ними проводила, тем с
ильнее обострялась моя любовь к российским людям.
Вот, представляете, один японец мне как-то говорит: «Ничего я ни в вас, ни в
ваших книжках не понимаю. Вот, например, у одного вашего гения, как там нап
исано? „У нее были глаза цвета мокрой и спелой черной смородины“. У нас, у я
понцев, у всех Ц черные глаза, черные волосы, все понятно. А вы чудные каки
е-то».
Да, мы чудные, разные. И это здорово. Короче говоря, сижу я теперь дома и разм
ышляю о нас Ц чудных, с разными глазами, судьбами, характерами. И вспомина
ю свою дояпонскую жизнь.
Как-то по телевизору я смотрела передачу, в которой спорили ученые. Среди
участников я увидела знакомое лицо. Вспомнила его обладателя и засмеяла
сь, потому что связана у меня с ним одна история.
В то время я работала редактором в одном институте. Восемь женщин нашего
отдела Ц каждая со своими заботами и проблемами Ц редактировали научн
ые труды преподавателей.
Одной из нас Ц матери-одиночке Нине Ц досталась работа как раз этого те
легероя. В то время он был очень молодым доктором наук, метил в академики.
Его фамилия была Ястребов. Нина нашла в его работе очень грубую, как ей пок
азалось, стилистическую ошибку и внесла исправление. Через пару дней пос
ле сдачи работы в отдел грозно влетел Ястребов. Вместо «здравствуйте» он
закричал: «Кто здесь работает?! Недоразвитые тупицы! Всех гнать. Никто из
вас, наверно, никогда книги в глаза не видел! Какое ты, серое существо, имее
шь право делать исправления в том, что написал Я!!! Уволю к черту!»
Он бросил работу Нине на стол и так же грозно вылетел. Нина стала плакать:
«Ой, девочки! А вдруг уволят? Что я буду делать с двумя детьми без алименто
в?»
Когда кто-то из нас плакал, а это случалось часто, отзывчивая Любка сразу
бегала за сухим вином. В этот раз тоже Ц Любка, хоть и толстая была, сбегал
а быстро. Рислинг Нину успокоил, и она начала исправлять работу Ястребов
а, как было раньше.
Я ненавижу, когда люди возвышаются над другими. Мне всегда хочется их сту
кнуть чем-нибудь по голове, как молотком по гвоздю, когда он вылезет и меш
ает. Нет, конечно, я никого никогда не била, но желание сделать это бывает ч
асто и сейчас. Вообще, мне иногда кажется, что моим далеким предком был хан
Мамай Ц чуть что не по мне, и приходится изо всех сил сдерживать чешущиес
я кулаки. Все мне говорят Ц у тебя такой хороший характер, ты никогда не к
ричишь, не споришь. Про кулаки никто не догадывается.
Так вот, в случае с Ястребовым кулаки дали себя знать. Но не пойду же я бить
очень молодого доктора наук, метящего в академики? И созрел у меня коварн
ый план мести.
Ястребов появился на следующее утро Ц такой же великий и недовольный. В
его глазах было написано: дуры! Серость тупая!
Я сидела за машинкой и очень быстро печатала. Настолько быстро Ц раньше
же я долго работала машинисткой, Ц что Ястребов, на секунду забыв про пре
зрение, спросил: «Где это ты так стрекотать научилась?»
Я ему не ответила, потому что меня позвали к телефону. Не переставая печат
ать, я прислонила трубку к уху и стала громко говорить по-японски Ц как р
аз в то время я его изучала. Ястребов замер: «Ты на каком это языке?» Я, не пе
реставая печатать: «Да на японском. Приехала моя подруга японка, импреса
рио Рихтера, пригласила вечером на концерт маэстро».
Надпись в глазах Ястребова стала медленно меняться.
Тут Татьяна Степановна ко мне с вопросом обращается: «Лариска, с утра хож
у, как дура, не могу вспомнить, как „Илиада“ Гомера начинается?»
Я, печатая: «Гнев, о, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…» Гекзаметром, в
общем, ответила. А чтоб Ястребов не спросил вторую строчку, о которой я, ес
тественно, понятия не имела, уже подоспела Анна: «Ларис, считать лень, скол
ько будет 1250 умножить на 1348?» Я, без запинки: 1685048.
Ястребов остолбенел, схватил ручку, бумагу (калькуляторов в то время еще
не было) и стал умножать. Все сошлось. Он закричал как сумасшедший: «Что ты
тут делаешь? Ты же уникум!»
И тут мы хором как грянули: «А у нас тут все такие!»
Ястребов побледнел, осел на стул. Отзывчивая Любка накапала ему валокорд
ина. Он пришел в себя, забрал работу и ушел. Наверно, так до конца ничего и н
е понял.
Сейчас, по телевизору, молодой еще академик, он выступал перед аудиторие
й, а в глазах была знакомая надпись: «Все вы дураки и серые тупицы».
А я смеялась и вспоминала, как мы потом пили все вместе Рислинг, и я предло
жила тост Ц за Любку, которая так хорошо молчала в трубке, когда я лопотал
а по-японски, за Татьяну Степанну, и за Анну, и за Нинку, чтоб она больше ник
огда не плакала. А девчонки, наоборот, предложили выпить за меня, что я так
здорово все это придумала.
Кстати, а как все-таки начинается «Илиада»?
КТО УЧИТ ПТИЦ ДОРОГУ НАХОДИ
ТЬ?
Последний мост
Кто учит птиц дорогу находит
ь,
Лететь в ночи, лететь в ночи по звездам?
И нет сетей им путь загородить
К давно забытым гнездам.
Любовь ли их в дорогу позвал
а,
В дорогу позвала, где так недолго лето?
Зачем летят из вечного тепла, из вечного тепла?
Мне не узнать об этом.
Не сжигай последний мост,
Подожди еще немного.
В темноте при свете звезд
Ты найди ко мне дорогу.
Знаю я, что так непрост
Путь к забытому порогу.
Не сжигай последний мост,
Отыщи ко мне дорогу.
Не сжигай последний мост.
Не сжигай последний мост.
В моих краях такие холода.
Одни снега и ветры завывают.
А ты летишь неведомо куда,
Где дни не остывают.
Но теплые края не для тебя,
Они не для тебя, и, если обернешься,
Поймешь, что жить не можешь, не любя,
Не можешь, не любя,
И в холода вернешься.
Дальняя дорога
Ветер крышу сдул и прилетел
в мой дом,
Он рояль раскрыл и ноты растревожил.
Больше я не буду вспоминать о том,
Что прошло и снова быть не может.
Я, как этот ветер, в темноту во
рвусь,
Странником ночным брожу я одиноко.
К нотам на рояле больше не вернусь.
Музыке уже не звучать в моей душе.
Дальняя дорога,
Прошлое не трогай,
Дальняя дорога,
От былого ни следа.
Дальняя дорога,
Дальняя дорога,
Поздняя дорога в никуда.
Где мой перекресток четырех
дорог?
Серый камень, где мой верный путь начертан?
Улетел куда-то с нотами листок.
Я теперь его ищу по свету.
Мне осветят путь горящие мос
ты,
Улетают искры, превращаясь в звезды.
В прежней жизни клавишей коснешься ты.
Музыке уже не звучать в моей душе.
Память-птица
Память-птица, память-птица
Может в сердце затаиться,
Может долго не тревожить,
Может вовсе не вспорхнуть.
Память-птица, память-птица
Копит годы, копит лица.
Все она на свете может
Оживить и зачеркнуть.
Ты птицею летишь.
Бросает тень крыло,
То вверх, то камнем вниз,
То просто рядом кружишь.
Мне холодно пока,
Ты улетай в тепло,
С теплом ко мне вернись,
Не возвращайся стужей.
Память-птица, память-птица
Как усталая певица
С тихим голосом далеким
За кулисами души.
Память-птица, память-птица,
На исписанной странице
Незаконченную строчку
Мне тихонько подскажи.
Ты птицею летишь.
Бросает тень крыло,
То вверх, то камнем вниз,
То просто рядом кружишь.
Мне холодно пока,
Ты улетай в тепло,
С теплом ко мне вернись,
Не возвращайся стужей.
Память-птица, память-птица,
Если радость возвратится,
Ты упрячь мои обиды
В самый дальний уголок.
Память-птица, память-птица,
Помоги беде забыться,
Чтоб из самой черной тучи
Солнца луч пробиться мог.
Во все времена...
Что за тяга к старинным веща
м,
К оборотам ушедших мгновений?
Словно кто-то тебе завещал
Не предать дни былые забвенью.
Погаси электрический свет,
Теплым воском пусть плавятся свечи.
Поплывем вспять течению лет
В чьи-то страсти, разлуки и встречи.
Во все времена светила луна.
Любовью любовь называлась.
На смену балам плыла тишина
И снова балами взрывалась.
И кто-то в ночи шептал имена.
Так много веков продолжалось.
Во все времена светила луна,
И нам она тоже досталась.
Мы откроем старинный сундук,
Пыль времен отряхнем мы с событий,
И забытый, таинственный звук
Из реки дней ушедших к нам вытек.
И в камине огонь затрещал,
Нам поведали сказки поленья…
Что за тяга к старинным вещам,
К оборотам ушедших мгновений?
Отель Шератон
Была молодой и зеленой
И сытой бывала не слишком.
О Хилтонах и Шератонах
Читала в заманчивых книжках.
А лучшей едою считала
Котлеты, а к ним макароны.
И даже во сне не мечтала
О Хилтонах и Шератонах.
Отель Шератон, лакей откроет
двери.
Отель Шератон, сама себе не верю.
Отель Шератон, подхватит чемоданы.
Отель Шератон, неведомые страны.
Ведет меня в горку кривая,
В Парижах бываю и в Боннах.
И запросто там проживаю
И в Хилтонах, и в Шератонах.
По белому свету летаю
За йены, за марки, за кроны,
Но лучшей едою считаю
Котлеты, а к ним макароны!
Разгадай мой сон
День как день Ц никаких нов
остей.
День как день, проводили гостей.
Перемыта посуды гора,
И опять на работу с утра.
Разгадай мой сон Ц
Что бы это значило? Ц
Плыл на лодке слон,
Веслами покачивал.
Плыл по воле волн,
Плыл Ц не поворачивал.
Очень странный сон.
Что бы это значило?
Год как год Ц лето, осень, вес
на.
Год как год, нет ни ночи без сна.
Тихо плещет о лодку волна.
Я уже не могу без слона.
Разгадай мой сон Ц
Что бы это значило? Ц
Плыл на лодке слон,
Веслами покачивал.
Плыл по воле волн,
Плыл Ц не поворачивал.
Очень странный сон.
Что бы это значило?
Жизнь как жизнь Ц дни текут,
как вода.
Жизнь как жизнь, ты мой сон отгадал.
Мы с тобою по жизни плывем,
Волшебство и сновиденья зовем.
Старый трамвай
Век свой доживающим трамвае
м
Покатилась в прошлое любовь.
Кто-то остановки называет,
Нам не разобрать забытых слов.
На один не сходится билетик Ц
И желаний исполненья нет.
В наш трамвай подсядет кто-то третий
И счастливый оторвет билет.
Нарисуй на стекле вопросите
льный знак,
Нарисуй на стекле восклицательный знак.
Пусть колеса стучат сердцу в такт, сердцу в такт Ц
Вопросительный знак, восклицательный знак.
И подумает кто-то Ц здесь что-то не так Ц
Вопросительный знак, восклицательный знак!
Рельсы старым улицам мешали,
Звон трамвайный улицы будил.
Что-то долго мы с тобой решаем Ц
Кто-то первым должен выходить.
Поворот. Качнулся наш вагончик.
Прошуршала ветка по стеклу.
Круг мы завершили, путь окончен
У вчера и завтра на ветру.
Дым отечества
Учил урок прилежный школьны
й мой приятель,
Что дым отечества нам сладок и приятен.
Но в детство канула забытая тетрадка,
Давно дымит мое отечество не сладко.
И вот недавно я узнал совсем случайно,
Что друг давно к другому берегу отчалил,
Открыл свой бизнес там, и дело процветает,
Но все равно ему чего-то не хватает.
Душа не лечится, душа не лечи
тся,
И по ночам ушедшее тревожит.
Там дым отечества, там дым отечества,
Хоть горек он, но нет его дороже.
И человечество, и человечество
Ломает головы, понять не может
Мое отечество, мое отечество,
Где горек дым, но нет его дороже.
Глядят ученые-астрологи на
звезды
И составляют невеселые прогнозы,
И обожают цвет коричневый уроды,
И изгоняют из отечества народы.
И у посольства вьются очереди шумно.
Хоть там немало дураков, но много умных.
Их потеряв, мое отечество мельчает.
Они уедут, чтобы мучиться ночами.
Доченька
У тебя для грусти нет причин
ы,
В зеркала так часто не глядись.
Замирают вслед тебе мужчины,
Если мне не веришь Ц обернись.
А ты опять вздыхаешь,
В глазах печаль тая.
Какая ты смешная,
Доченька моя,
Как будто что-то знаешь,
Чего не знаю я.
Какая ж молодая ты еще,
Доченька моя.
Мы с тобой уедем к морю летом,
В город, где магнолии в цвету.
Я открою все свои секреты,
Все твои печали отведу.
А ты опять вздыхаешь,
В глазах печаль тая.
Какая ты смешная,
Доченька моя,
Как будто что-то знаешь,
Чего не знаю я.
Какая ж молодая ты еще,
Доченька моя.
Посмотри на линии ладони,
Все поймешь, гадалок не зови.
Это ангел, нам не посторонний
Прочертил там линию любви.
Письма
Моды на письма давно уже нет,
А мне почтальоном вручен
Синий конверт, невесомый конверт,
В нем несколько слов ни о чем.
Если б ты жил от меня далеко
И не было связи другой,
Тебе до меня дозвониться легко,
Всегда телескоп под рукой.
Но что тебе навеяло такое на
строение?
Такое настроение в тебе не угадать.
А может, твоя бабушка, как девочка, рассеянно
Забыла своей юности пожухшую тетрадь.
А в бабушкиной юности была другая музыка,
И как сейчас танцуем мы, для бабушки смешно.
А в бабушкиной юности писали письма грустные.
Нам кажется, что только что, ей кажется Ц давно.
Пух тополиный влетает в окно
,
Век наш в транзистор включен.
Я неотрывно смотрю на одно
Из нескольких слов ни о чем.
Мы на ходу произносим слова,
Вечно куда-то спешим.
Молодость бабушки тоже права.
И ты мне еще напиши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16