Он быстро бежит к моим пальцам, обжигает их. Я бросаю спичку в ведро для мусора. Там обрывки газет. Пламя быстро разрастается, черно-красными змейками тянется по стене. Это уже страшно. Я начинаю догадываться, что мать была права и что стряслась беда. Благо, отец работает тут же, в городке, совсем рядом. Мчусь к нему изо всех сил, но, желая скрыть истинные размеры своего прегрешения, стараюсь говорить безразличным тоном:
– Папа, иди домой…
Отцу удалось погасить пожар, но его руки покрылись сильными ожогами и он около двух месяцев провалялся в постели. Мое непослушание было должным образом наказано: сильно обгорела моя шубка, и, вероятно, из соображений «классической» педагогики родители не купили мне другой. Так и проходил остаток зимы в обгоревшей шубенке, вызывая насмешки товарищей. Впрочем, я не только этим расплатился за свое легкомыслие. Что ж, случается, что и единственному сыну достается на орехи.
Изрядную трепку заслужил и после культпохода с матерью в универмаг. Я загляделся там на мячи и считал, что только мать виновата в том, что она потерялась. Разуверившись в возможности ее найти, я самостоятельно проделал длинный обратный путь в военный городок. Придя домой, я показался отцу и счел, что на этом инцидент исчерпан. Тем временем мать уже разыскивала меня по всему городу с милицией. Вернулась она, разумеется, ни с чем. Увидев ее и все узнав, отец несколькими энергичными движениями привел меня в состояние совершенной покорности. «Технологию» этого процесса воспроизводить в деталях, мне кажется, не стоит.
О футболе в ту пору я слышал очень мало. О нем не любили говорить в нашем доме, хотя, помнится, отец с интересом относился к этой игре. Причина для такой сдержанности была более чем веская. Мой родной дядя, Анатолий Дмитриевич, живший в Усть-Каменогорске, был заправским футболистом и, как говорили старшие, играл неплохо. Краснощекий здоровяк, он был жизнерадостен, как дитя. И вот дядя Толя однажды получил на футбольном поле травму. Он не придал ей значения. Но вскоре у него обнаружилось заражение крови. Спохватился дядя слишком поздно. Спасти его уже было невозможно. Так нелепо погиб единственный брат отца, любимец всей нашей семьи. Это было так страшно, что я никак не мог поверить в случившееся. Отец надолго затосковал, а мать не раз приговаривала:
– Если я когда-нибудь узнаю, что мой сын увлекся футболом, то…
Что будет дальше, она не договаривала, но я отлично понимал, что добром это для меня не кончится. Так футбол был предан анафеме в нашем доме. Меня, это, разумеется, не смущало, ибо я не догадывался, что такое футбол, сколь заманчив и всемогущ он в своем воздействии на воображение молодежи.
К числу детских воспоминаний относятся и частые переезды. Моего отца переводили из одного города в другой. Еще не научившись читать, я на колесах уже знакомился с географией страны. Мы жили в Омске и Новосибирске, в Чкалове и Куйбышеве. Но самой яркой поездкой было путешествие в Ленинград к сестре матери. Город Ленина ошеломил меня, потряс мое воображение. Я не представлял себе, что существуют такие широкие и длинные улицы, такие удивительные памятники и фонтаны, такие величественные дома. Кроме того, поездка в Ленинград обогатила меня еще одним спортивным «инвентарем» – велосипедом. Теперь он на некоторое время оттеснил на задний план все остальные развлечения. Я даже предпочитал его уличным битвам, хотя, как известно, мальчишки чрезвычайно любят потасовки, в которых утверждаются «честь и достоинство».
Ездить в седле, как положено, я еще не мог. Поэтому катался по городу, как и другие мальчики, просунув одну ногу в раму. Однако это не мешало мне совершать интересные вылазки протяженностью в несколько километров.
Впервые я увидел настоящий футбол в восьмилетнем возрасте.
Было это в Новосибирске. Боль, пережитая отцом в связи с неожиданной смертью брата, уже притупилась, и он отважился тайком от матери побывать на футбольном матче. Взял и меня с собой. Игра мне понравилась, но не настолько, чтобы я предпочел ее другим увлечениям. И лишь спустя некоторое время я сам вышел на «футбольное поле» (речь идет о нашем дворе), где гоняли тряпичный мяч соседские мальчики. Подражая взрослым, мы решили» экипироваться на спортивный манер, для чего сняли чулки и остались в одних трусах. Мое первое выступление было прервано матерью, которая нашла возможным оторвать меня от мяча в тот момент, когда он был готов поразить «ворота» противника.
Мать послала меня по воду. Она нарушила стройность атаки «моей» команды и, конечно же, была жестоко наказана за это: я напоролся ногой на ржавый гвоздь, и ей пришлось долго ухаживать за мной.
В 1937 году, на восьмом году жизни, я пошел е школу. Учиться мне хотелось, но я почему-то сразу же стал огорчать родных. То ли энергия, рвавшаяся наружу, мешала мне сидеть спокойно и внимательно слушать учительницу, то ли небольшой квадрат класса, заменивший уличный и лесной простор, угнетал меня, – не знаю. Только мое желание порадовать близких хорошими отметками не нашло своего отражения в тетрадках. Они пестрели дрожащими палочками и неуклюжими, бесформенными кружочками. Заглянув в них, можно было сразу догадаться, что владелец этих тетрадок еще не стал украшением школы. Мать болезненно переживала мои первые неудачные шаги в области «науки». Однако отец находил для «единственного сына» оправдание:
– Он еще мал. Все придет в свое время.
– Ну что ж, подождем, пока он не полысеет, – всплескивала руками мама и склонялась над своими чертежами, обрывая неприятный разговор.
Но зато как быстро улетучивалась моя скованность, когда мы отправлялись в лес ловить птиц или начинали извечную игру в казаков-разбойников! Если бы тут проставлялись отметки, я был бы наверняка среди отличников.
Однако уже в это время я очень увлекся чтением. Моей любимой книгой стал «Золотой ключик» А. Толстого. Трясясь под одеялом от страха, я зачитывался гоголевским «Вием». Нередко мы с товарищами забирались на чердак и там при свете карманного фонаря (так романтичнее) читали о похождениях Тома Сойера и Гека Финна.
Примерно в это же время я впервые увидел картину «Александр Невский». Она очень взволновала меня отвагой русских людей, их безмерной любовью к своей родине, их готовностью умереть на поле боя, но не дать пройти псам-рыцарям. Что это была за картина! И, конечно же, наши игры в казаков-разбойников были немедленно «переиграны». Если раньше нас особенно привлекали таинственные маски на лице и длинные мечи, сделанные из сосновых палок, то теперь главным стало иное. Спасти, отстоять свою землю, свою Родину, «Кто с мечом на Русь пойдет, тот от меча и погибнет» – вот то содержание, которое отныне доминировало в наших «военных» играх.
Между тем семья продолжала путешествовать. Отца сперва перевели в Омск, а затем – в Куйбышев. И тогда я впервые увидел неповторимую Волгу.

Я СТАНОВЛЮСЬ В ВОРОТА

Жизнь казалась мне легкой и приятной. Частые переезды и связанные с ними впечатления, новые товарищи, с которыми я быстро сходился, множество развлечений, обусловленных своеобразием жизни того или иного города, – все это волновало мое воображение, не давало скучать.
Вот и сейчас, поселившись с родителями в Куйбышеве, я увлекся непривычными для меня плаваньем и рыбной ловлей. Вместе с другими мальчишками я каждый день уходил на Волгу. Переправляясь паромом на противоположный берег, мы метров за пятьсот от него прыгали в воду и уже вплавь добирались до пляжа. Мы научились бороться с течением и приставать точно к тому месту, куда намечали, еще стоя на пароме.
Вдоволь накупавшись, мы замирали над водой с удочками. Но мне почему-то не везло. Обычно я приносил домой только такую рыбешку, на которую мог польститься лишь кот Васька.
Не вышло из меня и охотника, хотя отец старался привить мне вкус к охоте. Вероятно, тут сыграл свою роль неприятный случай, едва не обернувшийся бедой для «того» мальчика. Как-то отец взял меня пострелять уток. Было оговорено, что мне разрешат пару раз выстрелить. И вот, вижу, отец протягивает двустволку:
– Стреляй! Только нажмешь один курок, вот этот. Понял?
Я кивнул и тут же забыл наказ отца. Неплотно прижав к себе приклад, я нажал на оба курка. Отдача была так сильна, что я вскрикнул от боли в плече и полетел в воду. Очевидно, я очень испугался, ибо забыл, как плавают, и пошел ко дну. Не будь рядом отца, дело могло бы кончиться плачевно.
Зато я с удовольствием присоединялся к отцу, когда надо было куда-нибудь поехать на велосипеде. Мы вдвоем уезжали надолго, колесили по незнакомым дорогам, и это было чудесно: казалось, что открываешь новый мир, что за каждым поворотом тебя ждет что-то интересное, такое, чего вовек не забыть.
Мы прожили в Куйбышеве шесть лет, до 1945 года. И вот именно в эти годы я начал постепенно увлекаться футболом.
Эта игра уже тогда все больше гипнотизировала мальчишек. Мы начинали понимать ее прелесть, но, безусловно, еще только смутно догадывались об истинном величии футбола. Да и где нам было догадаться, когда мячом служили консервные банки, а настоящее футбольное поле рисовалось только воображением. Впрочем, фантазия послушно приходила нам на помощь. Покорные ее воле, мы воображали себя спортсменами, властелинами мяча. И благодаря этому, наши «дикие» матчи приносили желанную радость.
Потом кто-то принес мяч. И сразу же все пошло по-иному. Дело запахло настоящей игрой, недостатка в «футболистах» не было. Однако избыток полевых игроков приводил к тому, что каждый из нас в отдельности в общем-то довольно редко мог всласть поиграть мячом. Даже прикоснуться к нему бывало трудно. Находясь в поле, я порой даже завидовал младшим мальчикам, которым мы разрешали подавать мячи, когда они улетали далеко в сторону. Эти мальчики, находясь вне игры, чаще касались мяча, чем я, «футболист». И тогда мне пришло в голову, что было бы не худо стать в ворота: я мог бы, по крайней мере, все время общаться с мячом – ловить его, бежать за ним и ногой выбивать вперед. Я вспомнил Антона Кандидова – героя чудесной книги о вратаре. И вдруг захотелось попробовать стать таким же.
Если бы я только знал, что в эти минуты решал свою судьбу! Но мне, естественно, не могло прийти в голову, что когда-нибудь я буквально не смогу жить без футбольных ворот. Поэтому я занял место вратаря, расположившись между двумя кучками камней, просто так, без особого энтузиазма.
Побегав немного за мячом, несколько раз поймав его в руки и десятки раз не успев даже дотянуться до него, я быстро понял, что Кандидовым мне не стать и что вратарем вообще быть не очень приятно: падаешь, больно ударяешься, к тому же тебе иной раз попадает от игроков, если зазеваешься. И я оставил ворота с той же решительностью, с какой час назад избрал их для себя как самое желанное место в футбольной баталии.
Казалось, решение принято окончательно: буду возиться с мячом только в поле. Но прошло несколько недель, и мне снова захотелось попытать счастья в воротах.
На этот раз я задержался в них на несколько месяцев. Долговязый белобрысый мальчик, которому едва пошел двенадцатый год, старался во всем копировать настоящих вратарей. Падал на бок, сжав от боли зубы, пытался поймать непокорный мяч и прижать его к груди. Если падения заканчивались сильными ушибами, я после этого неделю-две старался не падать. И первый вывод, помню, который я сделал только для себя, впоследствии мне не раз помог: вратарь должен держать ноги вместе.
Я гордился тем, что сам понял это и что в какой-то степени познал «тайны» вратарского искусства. Тепер, когда мы начинали футболить мяч, мое появление в воротах никого не удивляло. Ребята привыкли к тому, что Олег Макаров захватил место вратаря и оно безраздельно принадлежит ему.
Об этом не знали только мои родители. Я помнил печальную историю дяди Толи и не решался рассказывать дома о своих футбольных похождениях. Да что, собственно, было рассказывать: ведь те игры нельзя было еще назвать футболом, а то, что делал я, пока не имело ничего общего с игрой вратаря. Вероятно, все мальчишки переживали подобные увлечения и лишь немногие из них пошли за мячом туда, куда он решил повести их. Еще сам не придавая серьезного значения игре в футбол, я не решался говорить о нем с родителями. И надо сказать, что интуиция не подвела меня. Последующие события показали, что преждевременный разговор о футболе мог бы изменить всю мою жизнь.
Никогда не забуду сорок третьего года. Однажды кто-то из товарищей сказал мне:
– На «Локомотиве» собирают юных футболистов. Пошли!
«Локомотив» был в то время лучшим стадионом. Он находился возле вокзала. Сюда нередко приходили такие же, как я, мальчики, чтобы полюбоваться футбольным полем – настоящим. Но мы могли только любоваться им через забор – нас не допускали к нему. И вот теперь, оказывается, есть возможность ступить на него ногой не «тайного» наблюдателя, а чуть ли не хозяина. Ну кто мог устоять перед таким искушением!
Я пришел на стадион одним из первых. Нам сказали, что запишут всех желающих; хоть война еще идет, но жизнь уже налаживается и спорт тоже нужно возрождать. А коль так, значит, надо много спортсменов, и если мы хотим, то все в порядке – нас запишут. Так в возрасте четырнадцати лет я впервые стал членом настоящего спортивного общества.
Вскоре начались игры. Нам дали кожаные мячи и выпустили на зеленое поле. Словно стая галчат, мы весело носились по нему и горланили, призывая друг друга играть в пас. Я был полевым игроком – в поле теперь было интересней. Мячей хватало на всех, а бить по воротам ребята еще не умели. Так что вратарям приходилось скучать. Теперь мы старались поставить в ворота самых маленьких, чтобы самим избавиться от скучной обязанности.
Однако наше счастье длилось недолго. Мы лишь несколько раз потренировались, после чего было объявлено, что детская команда на время распускается. По какой причине – не знаю до сих пор. Но хорошо помню, как мы были разочарованы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37