– Разве вы не поняли, что идут двое?
– Поняла, но не хотелось в это верить.
– Может, мне выйти ему навстречу?
– Ни в коем случае. Он рассердится, что я впустила в дом чужих.
– Мы скоро уйдем. Чем я могу помочь вам?
– Ничем. Остается одно – ждать.
– Если бы я только мог сделать так, чтобы поскорее наступило утро, – воскликнул Джеффрис, сам не совсем понимая, что же он хочет этим сказать.
– Что? – равнодушно переспросила Энни. По ее щеке катилась слеза.
– Господи, ну что же вы так беспокоитесь!
– Беспокоюсь?! Мне не о чем беспокоиться. Он просто… где-то задерживается.
– Конечно, конечно, – ему хотелось как-то облегчить ей муку ожидания, накинуть тетушке мешок на голову или грохнуть об пол тикающие часы. Но ни того, ни другого он не мог сделать и потому сказал: – Нам пора, если хотим успеть на автобус, – встал, отодвинул стул и посмотрел на Джеймсона.
Трудно было уйти, и они мешкали в нерешительности – так пламя свечи дрожит и гаснет на ветру. Они взяли куртки, медленно натянули их. Крючки у очага снова опустели в ожидании хозяина. Энни провела ладонью по мокрому рукаву Джеймсона, вздохнула и пошла к двери проводить их. Тетушка осталась у неубранного стола, удивленная и обиженная.
– До свидания, – сказали они, и тетушка смотрела им вслед долго и печально, а потом взгляд ее обратился к привычным вещам. Выходя из комнаты, они оглянулись на нее в последний раз. Она неподвижно сидела, скрестив на груди руки, уставившись на лампу.
– Если мы встретим его… надо ли… можем ли мы… – бормотал Джеффрис, проходя мимо Энни, стоявшей в дверном проеме.
– Нет, – с горькой усмешкой ответила она, – ничего не надо говорить. Если встретитесь, значит, он возвращается домой.
– До свидания, – пробасил Джеймсон, протягивая Энни свою большую руку. – Вы были так любезны. Большое спасибо за чай и… за приют. Это было так любезно с вашей стороны.
– Не стоит благодарности, – рассеянно ответила она и так же рассеянно протянула Джеффрису руку. Он вздрогнул от прикосновения прохладных пальцев, хрипло сказал «до свидания» и шагнул за порог, в черную бездну, поглотившую его. Джеймсон протопал следом. Дверь громко захлопнулась. Скрипнула задвижка, звякнула цепочка. Они шли по тропинке, вытянув перед собой руки, как слепые. Глаза постепенно привыкали к темноте. Изгородь и канал показались еще более зыбкими, чем прежде. Тихо прикрыв калитку, они вышли на прибрежную полосу и быстро зашагали вперед, по-прежнему вразнобой шаркая по гальке. Воздух стал холоднее, дождь – плотнее и мельче. Казалось, бечевнику не будет конца, он все вился и вился перед ними. Внезапно их шаги зазвучали громче, под ногами была твердая дорога. Из темноты выступали очертания кирпичного завода. Просто не верилось, что тропинка кончилась.
– После чая чувствуешь себя бодрее, – сказал Джеймсон, впервые нарушив молчание.
– Гораздо лучше… Какой странный дом!
– Интересно, когда же он вернется?
– Этого мы не узнаем никогда.
Приятели нащупали узкий проход в заборе, выбрались на проселочную дорогу и пошли, шлепая по лужам и увязая в грязи.
– По ее словам, отсюда уже недалеко. Засиделись мы у них. Как думаешь, успеем на автобус?
– Трудно сказать. Джеймсон, что же, мы так и не узнаем, вернулся ли он домой?
Никто не ответил ему.
Они брели во мраке, звоном отдававшемся в ушах.



1 2 3