Возможно, что разорение Нижнего Новгорода было еще и местью за зимний поход на Булгар и за поддержку заволжского Урус-хана.
Разгромив русскую армию на реке Пьяне, Мамаевы татары «сами пришли к Новгороду к Нижнему изгоном без вести. У князя же Дмитрия Константиновича не было силы встать против них на бой, и он побежал в Суздаль, а люди горожане новогородские бежали в судах по Волге к Городцу. Татарове же приидоша к Новгороду к Нижнему месяца августа в 5 день» и перебив тех жителей, что еще оставались в городе, весь город сожгли.
Такова была месть за убитых Мамаевых послов. «Изгорело церквей в граде 32» – констатирует летописец.
Арабшах же, переждав грозу, осенью того же года «приходил на Рязань изгоном и много зла сотворил и возвратился восвояси». Новгородско-Софийские летописи сообщают еще, что татары Араб-шаха взяли столицу рязанской земли Переяславль-Рязанский и чуть не пленили князя Олега, но тот «из рук их убежал изстрелян». Однако удержаться в сурских землях Арабшах, видимо, не сумел. Никаких более поздних упоминаний о нем мы не встречаем. Видимо, он был разгромлен войсками Мамая, так как все его земли попадают под контроль Мамаевой Орды. Олег Рязанский, таким образом, в 1377 году в войне против Мамая не участвовал, и даже пострадал от его противника – Арабшаха, а потом, возможно, способствовал устранению этого Мамаева врага.
А бедствия нижегородцев с уходом Мамаевой рати не кончились. Осенью 1377 года «нечестивая поганая (т. е. языческая. – Прим. авт.) мордва собралась без вести, и ударили они изгоном на уезд и множество людей посекли, а иных полонили, и останоч-ныя (видимо, оставшиеся целыми после татарского погрома. – Прим. авт.) села пожгли и отидоша».
Но с мордовскими-то грабителями, решившими под шумок тоже безнаказанно пограбить, нижегородские князья немедленно расправились. Борис Константинович настиг их, уходящих с добычей, у реки Пьяны и там часть мародеров уничтожил. А затем последовала зимняя карательная экспедиция в мордовскую землю: «В ту же зиму снова послал князь Дмитрий Константинович брата своего князя Бориса и сына своего князя Семена ратью воевать поганую Мордву, а князь великий Дмитрий Иванович послал же свою рать с ними, воеводу Феодора Андреевича Свиб-ла и с ним рать; они же придя взяли землю Мордовскую и повоевали всю, и села и погосты их, и зимницы пограбили, а самих посекли, а жен и детей полонили, и мало осталось тех кто спасся, всю их землю пусту сотворили, и множество живых полонили и привели их в Новгород, и казнили их казнью смертною, и травили их псами на льду на Волге».
Так жестоко Дмитрий Константинович отомстил за смерть сына. Однако злоключения нижегородцев продолжались. 24 июля 1378 года под городом вновь появились войска, посланные Мамаем. Они стремительным набегом овладели городом и ограбили его окрестности.
БОРЕЦ ЗА ПРАВДУ
Война московского князя и его союзников с Мамаем шла своим чередом, а тем временем Киприан, узнав о смерти Алексия, решился на рискованный шаг. Без приглашения московского князя (а, собственно, такое приглашение законному митрополиту, теперь уже всея Руси, и не требовалось) он едет в Москву. 3 июня 1378 года он пишет с дороги игуменам Сергию и Феодору: «…еду к сыну своему ко князю к великому на Москву… Вы же будьте готовы увидеться с нами, где сами погадаете».
Киприан рассчитывал на поддержку московского духовенства, для него главным было попасть в Москву, а там уж авторитет Сергия Радонежского сыграл бы свою роль в утверждении законного митрополита. Но князь начал действовать грубо и решительно. Видимо, он перехватил ответное письмо от Сергия к Киприану и закрыл дороги к Москве – «заставил заставы, рати сбив и воеводы пред ними поставив». Киприана поймали. Некий воевода Ни-кифор ночью у городских ворот или уже в городе захватил митрополичью процессию из сорока пяти всадников. Воевода, явно выполняя княжий приказ, обращался с Киприаном бесцеремонно. «И какое только зло не сотворили надо мной! – писал впоследствии об этом сам Киприан. – Хуленя и надругания и насмехания, граб-лениа, голод! Меня в ночи заточили нагого и голодного».
Митрополита заперли в одном месте, а его монашескую свиту «на другом месте». Слуг его князь «нагих отослать велел с бесчестными словеси»; у них отобрали коней, их ограбили и раздели, переодели в «обороты лычные» (лыковые пояса на Руси носили только нищие) и, выведя за город, «на клячах хлябивых без седел» отпустили.
Ночь и следующий день Киприан провел под арестом, а вечером за ним пришли в одежде его слуг воевода Никифор и стражники, вывели его из «клети», сели на коней его свиты и куда-то его повезли. Он думал – «на убиение ли, или на потопление?», но его просто выдворили из Москвы. Так Дмитрий Московский продемонстрировал свое отношение к политике патриарха и к его митрополиту.
Впрочем, Дмитрий мог бы, оправдываясь, заявить, что еще более нелюбезно в 1358 году обошлись с митрополитом Алексием в Литве, захватив его и продержав два года в темнице. Однако для Киприана такое отношение к церковному иерарху было неслыханным святотатством.
В Москве, вероятно, подробностей расправы над законным митрополитом не знали, по крайней мере, не сохранилось никаких летописных свидетельств о реакции горожан и духовенства. Секретность поимки и выдворения Киприана наводит на мысль, что Дмитрий Иванович опасался сторонников митрополита.
Но Киприан не сдался. Первым в истории Московской Руси этот «бродячий интеллигент» XIV века начал борьбу с князем не оружием, но пером – словом. Под впечатлением происшедшего, еще больной («и от тоя ночи студеной и нынче стражду»), 23 июня 1378 года Киприан горячо, сбивчиво пишет послание Сергию Радонежскому и Феодору Симоновскому. Однако предназначалось оно не только им, но и всем их единомышленникам – «аще кто единомудрен с вами».
Цель своей деятельности и прежнее отношение к Дмитрию Ивановичу Киприан рисует так: «добра хотел ему и всей отчине его», «ехал благословить его и княгиню его, и детей его, и бояр его, и всю отчину его»; «хотел, чтобы злоба утишилась».
Большое место в Послании занимает доказательство незаконности назначения Митяя. Собственные права для Киприана несомненны: «Аз Божьим изволением и избранием великого и Святого собора и благословением и ставлением Вселенского патриарха поставлен митрополитом на всю Русскую землю, и то вся вселенная ведает». И заключает письмо страшным проклятием: нарушение «священных и божественных правил блаженных отцов наших» подлежит анафеме – «анафема да будет».
Князь, по мнению митрополита, не имел никакого права на совершенные им действия – «не годится князьям казнить святителей: есть у меня патриарх, больший над нами, есть великий собор, и они бы только судили вины мои…».
Киприан не понимает, почему Дмитрий Иванович отказывается стать верховным светским правителем всей православной Руси. «Князь же великий гадает двоити митрополию. Которое величь-ство прибудет ему от гадкы? Кто же пригадывает ему?».
Относительно Митяя Киприаном выдвинуты следующие обвинения: «…как у вас стоит на митрополичьем месте чернец в мантии святительской и в клобуке, и перемонатка святительская на нем и посох в руках? И где такое бесчинство и злое дело слышалось?.. Никогда прежде до поставления не возлагали ни на кого святительские одежды, их же нельзя никому носить, но только святителям единым? Как же смеет он стоять на месте святительском? Не боится ли казни Божьей? Веруйте, братия, яко лучше бы ему не родиться!»
В своих великорусских сторонниках-монахах, не сумевших прийти ему на помощь, Киприан разочаровался. Он упрекает их в трусости, недостойной монахов. Пусть миряне боятся князя, потому что у них есть семьи и имущество, им, «богатым», страшно это потерять. «Вы же от мира отреклись и живете для единого бога, как же такую злобу видя, умолчали? Если хотели добра душе князя великого и всей отчине его, почто умолчали вы? Растерзали бы одежи свои, говорили бы пред царем не стыдясь! Если бы вас послушали, добро бы. А если бы вас убили, то стали бы вы святыми. Не ведете ли, что как грех людской на князя ложится, и княжеский грех на людей его на падает!».

Саккос митрополита Алексия – священное облачение русского митрополита
За то, что с Киприаном сделали на Москве, все, кто как-то причастен его «иманию и запиранию, бесчестию, и хулению», да будут отлучены от церкви и неблагословенны для него, «Кипри-ана, митрополита всея Руси, и прокляты по правилам святых отцов! И кто покусится сию грамоту сжечь или утаить, и тот таков».
Итак, великий князь Дмитрий Иванович, его бояре и Митяй – все отлучены от церкви, преданы анафеме и прокляты.
Киприан искренне, совершенно по-детски изумляется тому, как относится к церковным святыням Митяй. Удивление и ужас в его словах. По складу ума Киприан был мистиком. Именно глубокая, искренняя вера давала ему силы и убежденность в собственной правоте. Киприан был уверен в божественном наказании, которое постигнет всех, участвовавших в святотатстве. Он проклинает их не потому, что испытывает к ним ненависть, а потому, что они посягнули на основы православной веры, и он уже не может их не проклясть.
Самое интересное, что проклятье Киприана, как будет видно из дальнейших событий, сбылось. Таковы факты. И объяснить это можно, не впадая в мистику. И князь, и Митяй, и бояре были верующими людьми. Они были воспитаны и жили в православном обществе. Поглумившись над митрополитом, они в собственном сознании обрекли себя на проклятье. Кроме того, церковь была одним из столпов того общества. Посягнув на авторитет церкви, они упали в глазах народа и в собственных глазах. Это не могло не повлиять на дальнейшие события.
Заканчивал Киприан свое второе послание обещанием ехать в Константинополь, искать правду. А далее следует весьма любопытный пассаж: «И те на куны надеются и на фрязы, я же на Бога и на свою правду». Куны – это деньги, фрязы – генуэзцы. Кип-риан, следовательно, уже в июне 1378 года знал или подозревал, что генуэзцы готовы «спонсировать» Митяя.
Сергий и Феодор Радонежские ответили Киприану, но текст их ответа не сохранился. В октябре 1378 года Киприан пишет своим корреспондентам короткое послание, в котором уверяет, что доволен ими, что все сомнения на их счет у него исчезли. Наверняка и Сергий, и другие церковные иерархи узнали о том, что Кип-риан был схвачен и выдворен, слишком поздно и не могли уже ничего изменить. А затем Сергий сделал все для распространения второго послания Киприана, несмотря на гонения, которым подверглись монахи-киновиты за чтение, хранение и переписывание Послания.
В этом же письме Киприан подтверждает свое намерение ехать в Константинополь. Но отправился он в Византию только в середине зимы 1378–1379 года и прибыл туда весной 137 9 года. Он, видимо, был осведомлен о событиях, происходивших тогда на Балканах.
СТОЛИЦА ЧЕРНОГО МОРЯ
После разгрома на Марице в 1371 году Сербия стала вассалом турок. Вскоре ее примеру принуждена была последовать и Византия. Весной 1373 года император Иоанн V, уже как вассал султана, лично должен был привести византийские вспомогательные войска на службу своему сеньору и принять участие в походе турок в Малую Азию для покорения восставших сельджукских эмиратов. Правитель Фессалоники Мануил Палеолог вслед за своим отцом также выразил покорность туркам.
В это время в Византии с новой силой разгорелась борьба за императорский престол. В мае 1373 года, воспользовавшись тем, что султан Мурад и император Иоанн V были заняты войной в Малой Азии, два мятежных принца, сын византийского императора Андроник и сын турецкого султана Санджи Челеби, совместно подняли восстание против своих отцов. Впрочем, Мурад быстро подавил мятеж и безжалостно ослепил своего сына, предложив сделать то же самое и Иоанну V. Однако вскоре Андроник со своим сыном бежали из темницы и укрылись в Галате. Генуэзцы Галаты, поссорившиеся с Иоанном V, а также сербский король Марко Кралевич помогли Андронику захватить власть в Константинополе и в свою очередь бросить в тюрьму Иоанна V и его любимого сына Мануила, которого после первого мятежа Андроника император сделал своим наследником и соправителем. В 1376 году Андроник IV (правил в 1376–1379 годах) вместе с сыном были коронованы, а отец и брат нового императора три года томились в темнице.
Но по прошествии этого времени пленникам удалось бежать ко двору Мурада. И турецкий султан в 1379 году отрешил Андроника IV от престола. Андроник снова бежал к генуэзцам. Через два года отец простил его и дал ему в удел города на северном побережье Мраморного моря. Таким образом, даже судьбы византийского престола оказались в руках турецкого султана. В результате всей этой чехарды вокруг императорского трона престиж центральной власти в империи окончательно упал.
Зато влияние генуэзцев в Византии и Причерноморье все это время неуклонно росло. Центром всех генуэзских колоний в Крыму стала Кафа современная Феодосия).
Генуэзцы изгнали из черноморской торговли греческих купцов, а своего кафинского консула именовали «главой Кафы и всего Черного моря». К тому времени Кафа стала крупнейшим городом региона и по размерам уступала разве что самому Константинополю. Еще Ибн-Батута, бывший в Кафе в 30-х годах XIV век, писал, что «чудная Кафийская гавань» являлась «одной из известных гаваней мира», где он застал «до 200 судов военных и грузовых, больших и малых».
В XIV веке в причерноморскую торговлю включилась и Москва. Московские купцы все чаще и чаще ездили в Кафу, прельщавшую их своими международными связями, а греческие, армянские и генуэзские купцы из Кафы ездили в Москву, где они обрели новый большой рынок сбыта для своих товаров. Московские «гости» приезжали в Кафу ежегодно большими караванами, привозили крупные партии северных мехов соболей, горностаев, лисиц) и изделия из них, а также холсты, вооружение колчаны, стрелы и пр.), находившие сбыт главным образом среди татар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62