Бур сжал черенок ножа, нож был девственно туп.
– Взгляните на него… Незаметно. Фамилия его – Курбский, Леон Константинович. Вспомните фото.
Бур мгновенно переключился. Он, как бы безразлично, оглядел Курбского и, окончательно остыв, шепнул:
– Он. Я его видел мельком в компании Джейрана, но не знал, что это тот самый…
– С Катей Турбиной познакомлю в Ломоносовске, а теперь делайте вид…
Вернулся Коста. Ничуть не успокоившийся. Наоборот. На Курбского даже не взглянул. Сел рядом с ним. И, конечно, не выдержал:
– Уважаемый… почему вы так невежливо, неприлично смотрите на незнакомую вам девушку? – вызывающе спросил Коста.
Катя, как ни странно, одобрительно улыбнулась.
– Просто оказываю должное внимание даме, – залепетал Курбский, увидев кинжальные глаза горца.
Коста вскочил. Анатолий не шелохнулся, он только как можно выразительнее посмотрел на Косту и опять сказал два слова по-абхазски. Коста стиснул зубы. Выручила Катя.
– Нам пора. Идёмте, Коста. Спасибо, – она чуть улыбнулась Курбскому и пошла из вагона. За ней шёл гордый Коста.
Анатолий расплатился, поклонился Курбскому и, виновато улыбаясь, оставил ресторан.
– Кто эти двое? – спросил Бур Воробушкина.
– Всё узнаем на месте.
Мог ли Курбский думать, что за соседним столиком в эту минуту подвели черту под его многолетней деятельностью члена корпорации аферистов, мошенников, стяжателей и проходимцев.
Он вернулся в купе, надел пижаму и улегся на диван. Чувствовал себя в этот час как человек, которому много лет сопутствует удача.
– Главное сделано. Теперь мы знакомы. А эти, мальчики-грузины, не в счёт.
Воробушкин в это время осведомился у проводника, куда следует пассажир, занимающий единственное в мягком вагоне двухместное купе.

* * *

В купейном вагоне в это время шла темпераментная сцена. Разразилась она, как только Катя вышла в умывальник.
– Ты ведешь себя, как наши предки в те времена, когда на поясе каждого горца висел кинжал и он объяснялся им как мог. Ах, как необходимо, чтобы многие наши молодые люди прошли военную школу и перестали из-за каждого пустяка угрожающе сверкать глазами.
– Зато тебя слишком переучили, ты не в состоянии защитить честь девушки.
– Девушка, о который ты говоришь, способна защитить тебя самого. В тебе, к сожалению, ещё живы остатки диких нравов и обычаев… Ты – феодал!
Именно последние слова Анатолия услышала Катя. Умывальник был закрыт, поезд подошёл к станции. Катя вышла на перрон подышать. Окно купе, в котором находились Анатолий и Коста, оставалось открытым.
– Такие, как ты, до сих нор косо смотрят на девушку, если она отметает глупые обычаи, посещает клуб, знакома не с абхазскими парнями и ведет себя, как наша Катя Турбина. Вся семья Эшба восторгалась ею!
– Он же пожилой человек, почему он так смотрел на неё? Как ты ему позволил? Ты не мужчина! – восклицал Коста, не слушая Анатолия.
– Ложись спать, сейчас ты ничего не поймешь.
– Значит, я такой глупый? Да?! – Коста сжал кулаки… А дальше – не знал, что делать, что сказать. Он схватил свое пальто, рывком отодвинул дверь и выбежал вон из вагона.
– Возвращаюсь в Сухуми! – крикнул Коста на ходу.
Катя поспешила загородить ему выход из вагона, но Коста, как горячий конь перед барьером, был так стремителен, что она посторонилась, и он выскочил на перрон.
К счастью, на перроне оказались Воробушкин и Бур, они возвращались из ресторана вдоль поезда.
– Евгений Иванович! Верните его! – громко попросила Катя.
Оба повернули назад, настигли взволнованного Косту, взяли под руки.
– Идёмте, друг, – сказал Воробушкин, улыбнувшись, как лирический герой кинофильма. – Катя Турбина приказала.
Коста повиновался, почувствовав явную доброжелательность в голосе незнакомых людей. Уже на ходу поезда втроем поднялись в вагон.
– Ты совершенно прав! – воскликнул Бур, выслушав объяснение Косты. – Я бы такого нахала убил на месте!
Воробушкин, улыбаясь, только покачивал головой, – он не в силах был успокоить двух горцев, потомков благородных джигитов с берегов Каспийского и Чёрного моря.

ТАК ОН БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ

Выйдя из метро, Яша, счастливо пританцовывая, пошёл на почтамт. Сейчас отошлет деньги маме. Себе оставит одну треть. Нет, одну четверть. Нет, десятую часть.
Написал весёлое письмо, заполнил бланк перевода. Передумал. Заполнил второй бланк – оставил себе чуть поменьше трети и чуть побольше четверти. Намекнул маме – кажется, скоро сбудется её мечта, он женится. Невеста, безусловно, самая красивая девушка Украины. Сосватал их гетман Богдан Хмельницкий. Лично. Завтра улетает в Сухуми – отдыхать.
Покинул почтамт. Райский день. Райский город. И как-то не хочется лететь в Сухуми. Но там, у памятника Лакобе, ждёт Андрей.
В четыре его ждёт Зося и её мама. Он должен показаться Грай-старшей.
– Зося Грай… Зося Грай, – напевал Яша, используя мелодию хабанеры из оперы «Кармен». Чудесная афишная фамилия для музыканта – Яша Грай. Просто великолепная фамилия.
В будущем году он поступит в консерваторию, так что жить придётся в Киеве. Это решено. Да, Зося просила: маме надо сказать, что они знакомы давно, и совершенно забыть о джазе. Он инженер – и только. Ну что ж, инженер – это чистая правда. Интересно, будет ли мама Зоей в восторге, когда узнает, что инженер намерен снова стать студентом и что у жениха две с половиной пары брюк (одна из них ему до колен), четыре майки и полдюжины носок, притом не все идеально целы.
Стоп! Он может купить себе носки. И в честь Зоси украинскую рубашку.
Зашёл в магазин и присмотрел в витрине вышитую рубашку. Просто мечта. Присмотревшись к цене, ринулся из магазина.
– Что с вами? – ужаснулась женщина, с которой Яша столкнулся в дверях.
– Кусается.
– Кто, кто?!
– Мечта. Пожалуйста, не беспокойтесь – всё прошло. Больше я к ней не вернусь.
Женщина пожала плечами: какая пошла нынче Молодёжь!
Яша побрел по улице, отведал киевскую ряженку и очутился на Владимирской – у памятника Богдану Хмельницкому. Энергично пересек площадь, вспомнив, что по этому пути шла его Зося.
Настроенный утренней удачей на жизнеутверждающий лад, Яша, жестикулируя, официально обратился к гетману:
– Уважаемый гетман! Вчера я специально читал «Переяславскую Раду» Натана Рыбака. Хочу знать всё о человеке, который избавил украинский народ от панской неволи и принес счастье лично мне. Позволю себе сообщить вам – моя бабка по материнской линии чистая украинка, я помню её песни и, может быть поэтому, стремлюсь в украинскую консерваторию. Если у меня родится сын – его будут звать Богданом. Имею честь… благодарить вас, уважаемый Богдан Михайлович!
– Репетируете чего-то? – услышал Яша за спиной. Оглянулся. Сержант милиции.
– Конечно, обращаться к гетману не запрещается, но народ удивляется, – продолжал сержант.
– Мы с вами, кажется, знакомы? – обрадовался Яша.
– Может быть.
– Помните, я вас спрашивал о двух девушках? Вы стояли на перекрестке, у аптеки. Шёл дождь.
– Припоминаю, – наконец улыбнулся сержант.
– Я нашёл их! Вы заняты, товарищ сержант?
– Как раз свободен.
– Тогда идёмте. Я вам всё расскажу. Вы и гетман принесли мне личное счастье.
– Интересно, – ещё раз улыбнулся сержант. Стоявшие у Софийского собора граждане оживленно обменивались догадками:
– Наверное, оскорблял гетмана.
– Вот и повели его, голубчика.
– А с виду вроде приличный молодой человек.
– Под градусом и с памятником поговоришь. Яша быстро осведомил сержанта о причине, побудившей его обратиться к гетману с речью.
– Вы первый работник милиции, с которым я веду нормальный человеческий разговор. Откровенно говоря, я не люблю милицию, хотя никогда не имел с ней дела. Да, куда вы идёте?
– Домой. Я выходной.
– Пойдёмте со мной. В гости. К Зосе. Вы же один из виновников моего счастья. Гетман не может пойти по уважительной причине. А вы обязаны. Не скажи вы, что девушки зашли в «Гастроном», я бы сегодня не был будущим мужем Зоей Грай. Вы главный сват. Меня зовут Яков Сверчок.
– Александр Горпинич.
– Очень приятно. Зося живет на улице Репина.
– Глядите, и я проживаю на той же улице.
Зося прикусила губку, мама всплеснула руками – входит Яша, а за ним милиционер.
– Что случилось? – едва слышно спросила Зося.
– Нарушил тишину. Громко разговаривал с гетманом Богданом Хмельницким, – протокольным голосом сообщил Горпинич.
– Так он больше не будет, – умоляюще произнесла Зосина мама. – Отпустите его. Ну прошу вас.
Яша сиял. Какая у Зоей золотая мама.
– Извините. Я пришёл вроде дружка, – рассмеялся Горпинич.
– Не вроде. Зосенька, если бы не сержант Горпинич, я не нашёл бы вас в «Гастрономе». Так что Сашко – мой друг.
– А чтоб вас! Нашли время шутковать, – притворно рассердилась старшая Грай.
Мама Зоси, мастер ОТК обувной фабрики, оказалась и мастером-кулинаром. Такого борща с чесночными пампушками Яша не ел последние двадцать шесть лет, со дня своего рождения.
Зося приняла все меры, чтобы Яша понравился маме. На тахте в футляре покоился концертный аккордеон, взятый у знакомых. Вскоре мама Зоей смахнула слезу. Ну как же – инженер, ласковый, воспитанный, в дружбе с милицией, играет на аккордеоне, как артист. Почему не поплакать, в самом деле!

ВРЯД ЛИ ЗАБУДУ ЭТОТ ВЕЧЕР

Ломоносовск город старинный. И незаслуженно забытый Госпланом и Министерством финансов.
– Нет, вы напрасно, – уверяет вас истый патриот-ломоносовец. – Уже ассигнованы крупные суммы на благоустройство… На улице Фрунзе, вы заметили, работают… асфальтируют… На улице Свердлова три дома строят… А мост через Двину? А новый вокзал на правом берегу?
Мост через Северную Двину – железнодорожный, трамвайный, пешеходный – действительно строится. И вокзал строится.
А пока, чтобы попасть с левого берега на правый… Впрочем, сейчас это совершают Катя, Анатолий и Коста.
Скорый поезд закончил дальний пробег. Дальше ехать некуда. Пассажиры выходят на широкий деревянный перрон. В Ломоносовске пока что и вокзал деревянный, и городские тротуары, и дома, и набережная – кругом дерево.
По узкому проходу между двумя заборами пассажиры тянутся к пристани. Речной вокзал амбарного стиля (конечно, деревянный) и широкий дебаркадер, тоже дощатый…
Пассажиров ждал пузатый пароход «Двинск», ровесник Ломоносова. Борт парохода чуть ниже дебаркадера, так что пассажиры запросто опускают ногу на палубу. Справа – опоры будущего моста.
Но как красива Двина! Широкая? Не то слово. Могучая? Не то слово. Оживленная? Тем более не то слово.
Проходят красавцы многоэтажные морские лесовозы, танкеры, теплоходы. Буксиров не перечесть. Город на правом берегу. Отсюда, с левого берега, он манит вас – скорей бы увидеть его.
Наконец пароход задымил, отчалил. Через пятнадцать минут пристань пригородного сообщения. Всё покрашено. Кругом опрятно… Но что-то давнее, застойное, несовременное. Впрочем, город строится.
Ломоносовцы утверждают, что на Севере население бескорыстней, прямодушней и честней, чем на юге.
– Жулики, хапуги у вас есть? – спрашивают гости.
– Это приезжие, – отвечают северяне. – Чем дальше на Север, тем меньше замков, запоров, ревизоров, контролеров…
«Хороший комплимент», – думает гость.
В самом деле, северяне народ гордый, сдержанный, самоотверженный. Что-то очень роднит его с исконными жителями берегов Невы.

* * *

Дядя Кати, бывший главбух областной и городской милиции, Семён Миронович Ольгин, отчаянный «козлист», пил чай в темпе. Его торопил «козёл», бульварное домино, и ожидающие соратники-«забойщики». Домино – игра хмурых отшельников, равнодушных к чтению, музыке, окружающей жизни, Очень удобная игра – она не требует ума и иных душевных качеств. Главное – стук, удар, от которого «забойщик» прогрессивно тупеет. «Козел» не оправдан даже на кораблях дальнего плавания, если рядом лежат шахматы, шашки.
Семён Миронович долго не мог сообразить, как это можно прервать отпуск из-за какого-то кавказца, который ищет свою сестру.
Катя из дому по телефону пыталась растолковать дяде, какие чувства побудили её, но дядя Семён, уже три года с утра до ночи «забивавший козла», никак не понимал.
– Сейчас приеду. Вы должны нам помочь.
– Катенька, я спешу… Меня ждут. По делу.
– «Козлисты» на бульваре?
– Это мои друзья.
– И меня ждут друзья. Мы во что бы то ни стало должны разыскать дочь подполковника Мухина, Тамару Мухину.
У дяди вырвался сольный звук, словно его схватили за горло и не дали говорить.
– Что с вами? Дядя, что случилось?
– Понимаешь, взял папиросу в рот горящей стороной.
Всё-таки сообразил, что сказать, несмотря на трехлетнего «козла».
– Катя, между прочим, как зовут девушку?
– Тамара Мухина. Из Краснодара. Я же сказала.
Обвисающие щеки бывшего главбуха стали бураковыми, он закашлялся. Круглые серые глаза выпучились… Кто, как не он, знал, что Катя Турбина и есть Тамара Мухина.
– Катенька, да ведь ты и есть…
Жена Семёна Мироновича выхватила трубку и оттолкнула мужа от телефона.
– Катюша, милая, с приездом! Как отдохнула? Ты приходи. Прямо сейчас, хочу поглядеть на тебя. Вот и хорошо. Беги, милая.
Анастасия Николаевна глянула на мужа, как электромонтер на человека, который намерен был ухватиться за провод высокого напряжения.
– Совсем ума лишился. Один «козёл» в голове. Мать ей ничего не говорит, так ты вздумал объяснить.
– Они же специально приехали, – вяло оправдывался Семён Миронович.
– Ну и что? Вернется Клавдия, она и решит, кому чего знать положено.
Анастасия Николаевна работала на трикотажной фабрике браковщицей, на той фабрике, где главным инженером Клавдия Павловна.
– Совсем сдурел…
– Увидишь, они сами доберутся до правды…
– А кто им скажет? Кто знает?
– Найдутся.
Анастасия Николаевна задумалась.
– Вот что, Семён, ты сходи в свою милицию и попроси, пусть тебе дадут адреса разных Тамар по фамилии Мухина. Пока они будут ходить по этим адресам, приедет Клавдия.
– И Катя с ними ходить будет.
– И ладно. Пускай сама себя поищет, а мы никакого права не имеем, чтобы в такое дело вмешиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32