Марк Александрович Алданов
Уинстон Черчилль

Марк Алданов
Уинстон Черчилль
Очерк

В романе Марка Алданова «Начало конца» есть иронический автопортрет: маститый французский писатель приобрел известность историческими романами, но на хлеб насущный зарабатывает газетными очерками о современных политиках, в частности, об английском дипломате Антони Идене.
Самому Алданову выпало четыре раза писать о друге и покровителе Идена Уинстоне Черчилле. Почти ни к кому из политиков писатель не испытывал симпатии, но о Черчилле отзывался так: «необыкновенный ум», «разносторонние дарования, порой граничащие с гениальностью».
Эти слова читатель найдет в публикуемом ниже очерке, написанном в США в 1941 г., до нападения Германии на Россию. Англия в одиночку ведет борьбу с мощной германской военной машиной, Черчилль – премьер-министр и олицетворяет для оккупированной Европы волю к сопротивлению.
В первый раз к личности Черчилля Алданов обратился в 1927 г., задолго до того, как тот стал одной из ключевых фигур истории ХХ века. Писатель задумал тогда цикл о «героях завтрашнего дня» – политических деятелях европейских стран, находящихся на пути к Олимпу, но еще не достигших его. Героями избрал Сталина (до начала коллективизации) и Гитлера (перед его приходом к власти). У Алданова выбор персонажей оказался снайперски точен: и Черчилль, и Сталин, и Гитлер оказались лидерами своих государств. Все трое, повторял Алданов, – люди выдающихся дарований, и очень жаль, что выдающийся этот дар присущ Сталину и Гитлеру. Черчилль представал у него как единственный крупный современный политик, который с самого начала осознал опасность гитлеризма.
Второй очерк под тем же названием «Уинстон Черчилль» отражает реальности другой эпохи, и тональность его иная: это очерк-дифирамб, очерк-панегирик. Но сквозь условности жанра прорывается обычный для Алданова аналитический подход, обсуждаются сложные, актуальные и в наши дни проблемы: какой тон брать демократическим политикам в переговорах с диктаторами, в какой степени можно полагаться на договоры с ними и т. п. Алданов считает, что предъявлять Гитлеру ультиматум надо было сразу же, как только он пришел к власти, что совершенно прав был Черчилль, когда не дал себя убаюкать рассуждениями о недопустимости вмешательства во внутренние дела суверенных государств. Что он еще раз оказался прав, когда, ненавидя коммунизм, стал, тем не менее, втягивать Москву в антигитлеровскую коалицию. Но в 1933 г. Черчилль не был у власти, а потом было уже поздно.
Внутренний мир «большого человека» Алданов раскрывает в рассказе «Микрофон» (впервые опубликован в 1942 г.) и в появившемся после войны рассказе «Истребитель». В центре рассказов – простые люди военных лет, Черчилль на обочине авторского внимания, но ему отведена важная роль. В первом рассказе англичанин-радиоинженер обеспечивает трансляцию выступления Черчилля и поддается обаянию и патриотическому одушевлению премьер-министра. Пожилого жителя Крыма, персонажа второго рассказа, выселяют из дома на период Ялтинской конференции – и Алданов пользуется возможностью изобразить конференцию, в частности, Черчилля, для которого братство по оружию, верность союзникам – не пустые слова, но тем не менее, глядя на советский почетный караул, британский лидер чувствует, что для его страны лучше, если бы этих людей было меньше.
Надеюсь, читатель оценит по достоинству старый очерк основателя «Нового Журнала», найдет в нем мысли, не утратившие свежести с годами. Готовя эту публикацию, я вспоминал крылатую фразу Алданова: «Не знаю чтения более актуального, чем притчи библейских пророков».
Машинописный текст очерка с авторской рукописной правкой хранится в фонде Алданова в Бахметевском архиве в Нью-Йорке. Печатается впервые, с разрешения руководства архива.
Андрей Чернышев

I

В самом центре Лондона, у Уайтхолла, расположена небольшая, довольно невзрачная на вид улица, название которой, Даунинг-стрит, известно всему миру. Улица эта названа так по имени английского дипломата, жившего в ХVII веке и оставившего по себе печальную славу. Под номером 10 на улице стоит знаменитый дом, построенный в 1671 году. В нем уже два столетия подряд творится история мира: здесь живут и работают первые министры Англии.
Ровно в семь часов утра ежедневно к этому, на вид тоже довольно невзрачному дому, теперь окруженному колючей проволокой и мешками с песком, подъезжает в открытом автомобиле невысокий, грузный рыжебровый человек с необыкновенно выразительным лицом, с глубоко засевшими блещущими умом глазами, с резко обозначенными скулами и морщинами. Это Уинстон Черчилль. Я видел его несколько раз в жизни. Если вглядеться в его лицо, особенно в глаза, то забыть их невозможно.
В Англии тщательно скрывают, где он проводит ночи: это военная тайна. Интеллидженс сервис имел сведения, что немцы чрезвычайно ею интересуются. В пору дневных налетов на Лондон германские летчики специально метили в дом на Даунинг-стрит. Это естественно: жизнь этого человека по ценности для его страны равна многим дивизиям.
Выйдя из автомобиля, первый министр тотчас спускается в подземное помещение. Там в подвале исторического дома для него устроена комната – не то кабинет, не то спальня – с письменным столом, с телефонами, с пишущими машинами и с кроватью. Он раздевается и ложится в кровать, где принимается за работу: читает полученные за ночь телеграммы, выдержки из газет, затем диктует разные предписания, ответы на запросы, резолюции по докладам. В кровати же он завтракает – «an enormous breakfast» – говорит близкий к нему человек. В 11 часов утра он снова одевается и поднимается наверх в ту комнату, которая в нормальное время служит рабочим кабинетом для первых министров.
Ему предписано врачами оставаться возможно больше в лежачем положении. Этот человек, который может считаться чудом энергии и силы воли, физически слаб и непрочен. У него пошаливает сердце и не в слишком хорошем состоянии легкие. В детстве он много болел; врачи предполагали, что он не выживет. Пятнадцати лет отроду он на уроке фехтования вывихнул руку и до сих пор владеет ею не совсем свободно. Еще тремя годами позднее с ним произошел другой несчастный случай, очень отразившийся у него на почках. Предки Черчилля, как большая часть английских аристократов, учились в Итонской школе. Его туда нельзя было отдать, так как климат Виндзора, где находится эта старинная школа, был признан недостаточно благоприятным для мальчика со столь слабым здоровьем. Все это не мешает ему в 66 лет есть за троих, пить за двоих и работать от четырнадцати до семнадцати часов в сутки.
В 11.30 утра начинается заседание кабинета министров, происходящее в большой продолговатой комнате, занятой в длину столом красного дерева. По стенам висят портреты министров. В простенках книжные шкапы – по традиции каждый новый министр обязан подарить книгу или книги в это собрание. Для обыкновенных министров у стола стоят стулья, для премьера кресло. Заседания продолжаются от часа до нескольких часов, в зависимости от важности предмета обсуждения и от того, любит ли долгие споры премьер. Словоохотливых министров на Даунинг-стрит недолюбливают. Наименее словоохотливым, как говорят, был покойный лорд Китченер. В 1914 году, будучи военным министром, он принципиально не делился военными секретами с кабинетом. Он будто бы даже объяснил это премьеру Асквиту довольно бесцеремонно: «Все ваши министры сообщают о прениях в кабинете своим женам. Исключение составляет X., который сообщает об этих прениях своей любовнице!»
После завтрака премьер спит около часа, затем возвращается в кабинет и принимает посетителей. Затем, если необходимо, отправляется в парламент или к королю. Обедает он в своей частной квартире во втором этаже. Я видел дом на Даунинг-стрит только снаружи, но мне попадались фотографии главных салонов дома (в нем всего 68 комнат). Они убраны превосходно: портреты работы Рейнолдса и Гейнсборо, старая дорогая мебель, гобелены. Впрочем, парадные комнаты французских министерств, особенно министерства иностранных дел, где мне случалось бывать, еще лучше. Вечером, после обеда, в связи с наступлением часа ночных воздушных налетов, Черчилль опять спускается в подвальную комнату и там работает всегда до полуночи, а иногда до трех часов ночи. На письменном столе у него стоят три телефона разных цветов. За работой он напевает единственную песенку, которую знает: «Run, rabbit, run!» – это если Черчилль в хорошем настроении духа.
В хорошем настроении духа он бывает гораздо чаще, чем в дурном. Все знающие его люди говорят об его веселом оптимистическом характере. Говорит об этом и он сам. Вдобавок он считает себя счастливым человеком. Однажды, лет двадцать тому назад, Черчилль сказал одному своему другу: «Моя жизнь, в общем, очень счастливая и становится все счастливее. Я многому научился в жизни и продолжаю учиться каждый день».
Слова во многих отношениях замечательные. Конечно, нынешний премьер родился очень «счастливо»: он сын министра и внук герцога Мальборо. В Англии внукам герцогов, если они не больные и не идиоты, можно, по общему правилу, считать почти обеспеченными хорошую карьеру и успехи в жизни. Но карьера и успехи, как известно, счастья не составляют. Можно было бы сослаться на знаменитых, гениальных людей, которые прожили, в общем, на первый взгляд, весьма счастливую жизнь и которые слов Черчилля никак о себе не произнесли бы. Гете утверждал, что он всегда был несчастен. Лев Толстой как-то сказал: «Халиф Абдурахман говорил, что у него в жизни было четырнадцать счастливых дней. У меня не было и четырнадцати...»
Но если даже оставаться только в области внешних признаков счастья, то и тогда едва ли можно признать Черчилля баловнем судьбы, по крайней мере в полном и совершенном смысле слова. Как уже было сказано, здоровьем он не мог похвастать никогда. Не был он и богатым человеком. Принадлежа к одной из знатнейших семей Англии, он никакого состояния от отца не унаследовал и до сорока семи лет жил исключительно литературным трудом. Правда, зарабатывал он много. Газетный магнат лорд Риддель в своих воспоминаниях не без досады сообщает, что Черчиллю платят по полкроны (около 60 центов) за слово. За написанную нынешним английским премьером биографию его отца он получил от издателя 8 тысяч фунтов. Но состоятельным человеком Черчилль стал лишь в 1921 году, когда скончавшийся кузен его, лорд Герберт Ван-Темпест завещал ему имущество, приносящее 5 тысяч фунтов годового дохода. Это почти не изменило его образа жизни: и до наследства, и после него он работал – даже в ту пору, когда не находился у власти – очень много, как работают во Франции, в Америке и как почти никто не работал в старой счастливой Англии.
Что сказать о степени «удачности» его политической жизни? Я буду подробнее говорить о ней дальше. Конечно, он рано стал членом парламента, очень рано стал министром – Эдуард VII ко дню его свадьбы подарил ему палку с надписью: «Самому молодому из моих министров». Но премьером Черчилль стал лишь на склоне дней и популярностью начал пользоваться, как в парламенте, так и в печати, лишь с начала нынешней войны. Он сам сказал лорду Фишеру: «Я никогда ни в каких интригах не участвовал. За все, чего я в жизни добился, мне пришлось бороться. И тем не менее нет человека, которого у нас ненавидели бы так, как меня».
Быть может, это чуть преувеличено. Я не знаю, «ненавидели» ли Черчилля по-настоящему: в Англии все-таки политическая жизнь протекает без острых личных страстей. Верно, однако, то, что «хоронили» нынешнего главу правительства очень часто. В прошлую войну после неудачи Дарданелльской экспедиции, как известно, на него была возложена вся ответственность. Он должен был уйти в отставку. «Его жизнь разбита... Он совершенно потерял общественное доверие... Он пал как Люцифер, и надеяться ему больше не на что. Большая трагедия!» – сказал в 1916 году один из его ближайших сотрудников. «Конченый человек!» – писали газеты.
Ах, эти «конченые люди»! Я склонен думать, что в политике нет конченых людей. Помнят ли читатели, что около 1860 года Улисс Грант тоже считался разбитым и навсегда конченым человеком? Это не помешало ему позднее оказаться победителем в войне и национальным героем, не помешало проделать одну из самых блестящих карьер в истории. Политические похороны равно ничего не доказывают и ничего не стоят. Недорого стоит и политический апофеоз.
Здесь я касаюсь вопроса щекотливого и деликатного. Скажу с самого начала читателю, что я считаю Черчилля большим, очень большим человеком, человеком необыкновенного ума и необыкновенных разносторонних дарований, пожалуй, граничащих с гениальностью. При этом мнении я должно быть и останусь, как бы дальше ни развивалась война и как бы она ни кончилась. Однако я от себя не скрываю: историческая репутация Черчилля почти всецело зависит от дальнейшего хода войны. Если, избави Бог, Англия войну проиграет, то на нынешнего главу правительства возложат ответственность решительно все и обвинять его будут решительно во всем. В этом случае он снова будет объявлен «неудачником», как был им объявлен в 1916 году.
Это, впрочем, относится не только к нему. В несколько меньшей мере в той же чертовой лотерее разыгрывается историческая репутация многих государственных людей, в том числе другого очень большого, по-моему, человека: президента Рузвельта. Если Гитлер будет уничтожен, Рузвельт перейдет в историю как один из величайших, как величайший, быть может, из всех президентов Соединенных Штатов. Но если Гитлер войну выиграет, то историки, вероятно, будут расценивать фигуру президента иначе. Что же делать, «ничто не имеет такого успеха, как успех». Какие выводы отсюда следуют? Теоретически говоря, отсюда ничего не следует, кроме того правила великого итальянца, которое любил повторять Карл Маркс: «Следуй своим путем, и пусть люди говорят, что им угодно».
1 2 3