— Проверяю товар, — сказала девушка, расстегивая сумки.— Ты уже сделала это, — криво усмехнулся Мило и взглянул на Чезаре. — С каких это пор ты позволяешь бабам лезть не в свое дело, Бэд Клэмс?— Заткни пасть, — отрезал Чезаре, и Мило увидел в его руке автоматический пистолет.— Господи Иисусе, — крикнул он, — полегче, черт побери. Я не хотел сказать ничего плохого.Веспер поднялась и предусмотрительно отошла с линии огня.— Сумка слева в порядке. А в правой подмешано кое-что действительно опасное — мышьяк.Чезаре поднял пистолет и кивнул головой лейтенанту.— Ну-ка, давай!Мило опустил мизинец в правую сумку, лизнул кончик и кивнул с удивленным выражением лица.— Черт меня побери, если она не права.Бэд Клэмс подскочил к лейтенанту и ткнул дуло пистолета под его подбородок.— Признавайся, сукин сын, ты собирался надуть меня? Говори правду, иначе скоро запоешь как канарейка. — Глаза Чезаре налились кровью, как у бешеного животного, его охватил приступ горячей, неуправляемой ярости. — Отвечай, паршивый хорек!— Господи Иисусе, не будешь же ты убивать посредника, потому что тебя надули? Бога ради, я же не поставщик. Кроме того, ты же знаешь — наркотики не моя специальность. Я не прикасался к твоему зелью и убью любого, кто скажет иначе. — От страха у Мило перехватило дыхание. — Клянусь, я впервые слышу об этом.Чезаре выпрямился и, глубоко вздохнув, посмотрел на Веспер. Она кивнула головой, показывая, что верит в правдивость слов лейтенанта.Бэд Клэмс был несколько разочарован. Ему хотелось немедленно удовлетворить свою жажду мести, Веспер поняла, что у него руки чешутся заняться посредником.— Ладно, — наконец сказал он и отпустил Мило. Тощий человек был весь мокрый, колени у него подгибались. Он увидел, что был близок к смерти.— Кто-то хочет меня наколоть, Мило. — Чезаре все еще сжимал пистолет, но теперь опустил его дулом вниз. — Погоди, передача денег ведь назначена на завтра, верно?Лейтенант молча кивнул.— Тогда и поговорим.Мило немного отдышался:— А пока я избавлюсь от этой отравы. Пусть ее попробуют акулы.— Заткни пасть, — отрезал Чезаре. — Кто ты такой, чтобы решать? — Он указал на сумку с мышьяком: — Возьми это с собой и позаботься, чтобы завтра она была на лодке. Я поеду с тобой.— Вы, конечно, босс, но...— Пшел вон отсюда! — крикнул на него Чезаре, и тот поспешил ретироваться.Когда они остались одни, Веспер повернулась к Чезаре. Глаза ее сверкали.— Ты разыграл комедию, — возмутилась она. — И устроил мне испытание.Он пожал плечами:— Да, но разве ты можешь меня в этом винить? Когда мне на голову с неба сваливается слишком хорошая баба, чтобы в это можно было поверить, я начинаю задумываться: почему это произошло? А тебе такие мысли в голову не приходят?— Нет, — ответила девушка.— Отлично. К тому же ты, кажется, оказала мне большую услугу, указав на зелье с мышьяком. — Он вскрыл пенопластовую коробку, в которой была еда и бутылки с охлажденным шампанским. — Давай поужинаем. Я проголодался. * * * Розовое и ядовито-зеленое неоновое свечение Токио пульсировало подобно сердцу гигантского генератора. Но здесь, внутри современной железобетонной оболочки Карасумори Джинья, окрестности синтоистской святыни были залиты светом сохранившихся с девятнадцатого столетия фонарей, которые отбрасывали колеблющиеся круги туманного света. Несмотря на нависающую громаду небоскреба Нью-Синбаси, окружающие Джинью узкие аллеи мысленно возвращали посетителей в иной Токио, во времена, когда война и последовавшее экономическое процветание еще не изменили облик страны.— Сейчас Япония живет без политического лидера, — сказал Микио Оками. — В бурном море экономического хаоса она движется без руля и ветрил. Природа не потерпит этого, как и любую прочую пустоту.— Но вы мне сказали, что в настоящий момент бесспорного кандидата на пост премьер-министра нет.— Тогда не было, — ответил Оками, вышел из светового круга и вступил в темноту. — Сегодня коалицией в качестве компромиссной кандидатуры был выдвинут Кансаи Мицуи.— Я его не знаю.— Неудивительно. Вне круга политиков он мало кому знаком. Но этот человек опасен. Он, например, утверждает, что все обвинения в «нанкинском изнасиловании» сфабрикованы. — Оками имел в виду наиболее печально известное — и жестокое — военное преступление японской армии. В 1937 году японские солдаты уничтожили сотни тысяч китайских мирных жителей. Более двадцати тысяч женщин были изнасилованы, а город сожжен дотла. Одиннадцатью годами позже военный трибунал приговорил командующего японскими войсками в Нанкине к смертной казни.— Кансаи Мицуи — деконструктивист чистейшей воды, — продолжал Оками. — Он хочет переделать историю на свой лад. Например, он нападал на прошлого премьер-министра за попытки залечить раны войны в Тихоокеанском регионе и утверждал, что наше вторжение на азиатский материк необходимо рассматривать как акт освобождения. Он отрицал, что Япония хотела расширить свою территорию, и настаивал на том, что мы просто защищали азиатский материк от колониальной агрессии Запада. Кроме того, и об этом тоже мало кто знает, Мицуи поддерживает Тецуо Акинагу. Это, однако, имеет второстепенное значение. Акинага обречен провести остаток своих дней в тюрьме.Глаза Николаса сверкнули.— Как раз сегодня я получил известие, что наш старый приятель Тецуо через несколько дней выйдет на свободу. Адвокаты вытащили его, воспользовавшись некоторыми следственными неувязками.— Акинага будет освобожден?— У него есть свой человек или люди в токийской прокуратуре, — ответил Николас. — Я разговаривал с Танакой Джином. Он хороший человек, высококвалифицированный и преданный своему делу следователь. Именно он вел дело Акинаги. Так вот Танака Джин полагает, что процесс был сорван кем-то из его коллег. Может быть, вы попытаетесь разобраться во веек этой истории?Оками недобро усмехнулся:— С превеликим удовольствием.Они прошли мимо местного музыканта, который начал наигрывать какую-то мелодию. Музыка мешала разговору, и они поспешили отойти подальше, но навязчивая мелодия еще долго их преследовала.— Насколько опасен этот человек, Мицуи? — спросил наконец Николас.— Это мы еще увидим, — ответил Оками. — Несомненно, однако, что наибольшую опасность представляет сам Акинага. Хочется посмотреть, хватит ли у него влияния на то, чтобы протащить Мицуи на этот пост.— Тогда уже будет поздно что-либо предпринимать.— Отнюдь нет. Ключевой фигурой является Акинага. Без него Мицуи станет очередным слабым, недееспособным премьер-министром. Сейчас, мне кажется, надо подождать, пусть Акинага лезет из кожи вон ради своего ставленника.— Хочу с вами поделиться еще одной проблемой, с которой я сегодня столкнулся дважды. — И Николас рассказал Оками, что с ним произошло во время встреч с Хоннико и Танакой Джином.— Никогда не слышал, чтобы Акшара проявляла себя подобным образом, — явно встревожился оябун.— Но эти ощущения отличались от Акшары, — пояснил Линнер, но не рассказал Оками о том, что в доме Куртца почувствовал присутствие двойника. Сначала решил сам во всем разобраться.— А на что это было похоже?— Трудно сказать, — ответил Николас. — Небо как будто плавится, слышишь жужжание миллионов пчел. — Он покачал головой. — Я знаю, все это звучит как бред сумасшедшего.— Не совсем, — сказал Оками. — Полагаю, нам нужно попытаться устранить внутренние повреждения. — Он протянул руку. — Вы готовы?Николас кивнул, хотя после всех треволнений последних дней ожидал этого сеанса со всевозрастающим чувством беспокойства. Стоя абсолютно неподвижно, он прислушивался к звуку городского шума, который сначала стал неестественно громким, затем, по мере того как реальность утекала в пространственную дыру, замер где-то в отдалении.— Хорошо, — сказал Микио Оками, — впитывайте в себя ночь.Откинув голову, он наблюдал за Николасом, всматриваясь в бездну, которой была Акшара. С каждым биением сердца огни Токио отодвигались все дальше и дальше и наконец совсем растворились в пустоте.— Входите в Акшару глубже, до тех пор, пока не начнете видеть темные структуры. Это Кшира.Кшира была дорогой тьмы, другой половиной тау-тау, половиной, о которой почти никогда не говорилось, потому что те, кто отваживался на попытку овладеть ею, умирали или сходили с ума. Так получилось с Канзацу, сенсеем тау-тау Николаса, который и привнес в его мозг таящиеся, подобно бомбам с часовым механизмом, частицы Кширы.Николас знал, что Оками обладал корёку — озаряющей силой. В преданиях древних адептов тау-тау говорилось, что корёку было единственным путем к сюкен — власти, в которой обе половины тау-тау могли объединяться в действенное целое. Однако другие уверяли, что сюкен — не более чем миф, что Акшара и Кшира не могут слиться воедино.Николас горячо верил в существование сюкен. Что ему оставалось делать? В противном случае Кшира, эта разрушительница душ, могла когда-нибудь одолеть и свести его с ума, как когда-то Канзацу.Внезапно он ощутил, как желатинообразный небосвод сковал его тело, услышал миллион голосов, говорящих на незнакомых языках в самом центре мозга. Такое уже происходило с ним сегодня. Приближалась Кшира...— Нет, — резко приказал Оками, — не выходите из тау-тау. Вы только притянете темные структуры ближе, и, если они проникнут в ваше сознание, от них уже не отделаться.Глубоко погрузившись в похожее на транс состояние, Николас не замечал ни времени, ни пространства. Он существовал как искра света в безразмерной пустоте. Окружающий его космос дышал подобно притаившемуся в чаще зверю, но вместо того, чтобы чувствовать себя защищенным броней Акшары, он ощущал в этом космическом вакууме копошение структур Кширы. Когда-то ранее они казались ему почти безобидными, просто отдаленными облачками на безграничном горизонте. Теперь же они кружились вокруг него с такой скоростью, что заслоняли все более увеличивающиеся участки окружающей его пустоты и ухудшали ментальную видимость. Николас знал, что осталось совсем немного времени до того момента, когда они сольются воедино, чтобы образовать вокруг него непрерывное кольцо, которое перекроет ему доступ к Акшаре, и все, что он в состоянии будет ощущать, это их черную тяжесть, а потом наступит сумасшествие.Внезапно его психический взор привлекла непонятно откуда возникшая сверкающая колонна света, от которой время от времени отходили волокна. Они касались кружащихся в его мозгу черных осколков Кширы. За этим светом он мог чувствовать психическое присутствие Оками. Они уже проделывали это примерно неделю назад, когда вновь встретились в Венеции. И все же Кшира продолжала свирепствовать в Николасе, в самое неподходящие моменты психически ослепляя его, мешая Акшаре так сильно, что приводило его почти в панический ужас.И этот страх еще более усиливался, когда он вспоминал о том, что произошло в лесу Ёсино три недели назад, когда он и Тати Сидаре, молодой оябун якудзы, с которым он подружился, попытались наладить подобный психический контакт. Тати тоже обладал корёку, но когда попытался установить контакт, Николас поймал обрывки его мыслей: «Не могу. Что-то... не пойму... — На его лице появилось какое-то странное выражение. — Эта Кшира так сильна...» И Тати сдался. Через несколько мгновений его убили, и Николас так и не узнал отгадки. Неужели Кшира Николаса была слишком сильна для Тати? Но как это могло быть? Корёку должно было справиться с Кширой.Внутри колонны света стало возникать лицо Оками — может быть, сейчас он получит ответ на этот вопрос?Николас почувствовал психическую эманацию, исходящую от этого источника света, и потянулся ей навстречу. Заряженные корпускулы вступили во взаимодействие с его психикой, и он ощутил на коже жар и какое-то шевеление, как будто по ней ползали насекомые или выступили капельки пота.Теперь, когда Линнер начал двигаться к этому колоннообразному световому водовороту, в нем, подобно ирисовой диафрагме, начало открываться отверстие. Оно было готово принять Николаса, и его охватил буйный восторг. Наконец-то он начал свой путь к интеграции; наконец-то одолевавшая его темная сила Кширы успокоится! Но в тот момент, когда он уже попал в объятия этих частиц света, до него, как и в случае с Тати, донеслись мысли Оками: «Нет, нет... Слишком сильно... Не могу удержать связь... Все охлопывается... Выходите! Скорее! Ничего не вышло. Выходите!»Связь Николаса с Акшарой прервалась, как будто щелкнула растянутая резинка, и его отбросило обратно в реальное пространство и время. Задыхаясь, он скорчившись сидел на земле святилища, и неоновое свечение Токио окружало его как некий искусственный Млечный Путь.Все еще в тумане от столь внезапного разрыва контакта с Акшарой, Линнер огляделся по сторонам в поисках Оками и увидел, что тот лежит на земле. Николас с трудом дотащился до него, прислушался к дыханию, проверил реакцию глазных яблок под закрытыми веками. Оками был без сознания. Внезапно у него начались судороги. Кровяное давление подскочило. Что же произошло в кокоро? Что видел Оками? Почему он потерял контроль над световой колонной, над корёку, оказался в шоковом состоянии? Не по той ли таинственной причине, которая заставила Тати так внезапно прервать с ним психический контакт? Может быть, Канзацу каким-то образом психически отравил его? Он должен узнать правду.С помощью Акшары Николас направил свою психическую энергию в кровеносную систему Оками, чтобы помочь ему выйти из шока, унять судороги и поскорее привести в сознание. Затем он снизил уровень адреналина в крови и заставил организм кайсё выработать нужную комбинацию нейропептидов.Вскоре Оками затих, судороги прекратились, и он открыл глаза.— Как вы себя чувствуете, Оками-сан?— Усталым. — Он постарался улыбнуться, но это ему удалось плохо. — Я уже не так молод, как когда-то.— Вам девяносто.— Кто вам это сказал? Челеста? — Он облизал пересохшие губы. — Даже она не знает, сколько мне лет на самом деле. И слава Богу. — Он махнул рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70