Оба трибуна среагировали мгновенно, спокойно и четко приказав своим солдатам приготовиться отразить нападение слева. Офицеры и капралы побежали вдоль рядов, громкими криками предупреждая о той страшной каре, которая постигнет солдат, не убивших своих шесть майсирцев, и обещая гнев Сайонджи тем, у кого возникнет мысль спасаться бегством. Вот в чем состоит суть воинской закалки: своего командира настоящий солдат должен бояться больше, чем неприятеля, и тогда он будет сражаться доблестно и стойко.
Кроме того, в нас бушевала ярость. Столько времени майсирцы уклонялись от прямого боя, предпочитая наносить постоянные уколы в спину! И вот теперь они были перед нами, и мы жаждали крови.
Повернувшись налево, колонны перестроились в боевой порядок. Обоз и тыловые подразделения были срочно переведены на восток. Не буду притворяться, будто это было сделано гладко или хотя бы что этот маневр осуществили все колонны. И все же достаточное количество солдат побросали ранцы и схватились за мечи, и достаточное количество лучников достали из колчанов стрелы и послали их в неприятеля, останавливая первую волну майсирцев.
Противник заколебался, застыл на месте, и, прежде чем вторая волна успела откатиться назад, наши солдаты похватали колья, предназначенные для строительства ограды вокруг лагеря, и воткнули их в мягкую землю остриями к неприятелю. Вторая волна майсирцев разбилась об этот частокол.
Я был далеко впереди, вместе с 20-м полком Тяжелой Кавалерии; карета императора находилась чуть позади. Нас догнал мчавшийся во весь опор гонец, но по шуму у нас за спиной я и так уже понял, что случилось нечто серьезное.
Офицеры начали выкрикивать команды, солдаты сбрасывали с седел ранцы и скатки, хватая мечи и пики. Спрыгнув с кобылы, я пересел на Каземата, которого уже успели оседлать ординарцы. Пришпорив жеребца, я поскакал галопом к карете императора. Тенедос уже распорядился поставить экипажи в круг; его телохранители, спешившись, приготовились держать оборону. Император позвал к себе колдунов Чарского Братства, и пространство между каретами заполнилось людьми в рясах и офицерских мундирах. Один из чародеев прямо на мокрой траве изобразил разноцветным порошком магические узоры, поскольку не было другого способа разметить открытую лужайку, другие расставили зажженные светильники. Колдуны поспешно смешивали травы и бросали их в огонь, раскрывали свитки с заклинаниями, рылись в своих сумках, извлекая чудодейственные предметы.
– Дамастес, возьми на себя кавалерию, – приказал император. Его голос оставался совершенно спокойным. – Собери ее в кулак и попробуй ударить этим ублюдкам во фланг. Я сам тоже собираюсь немного их побеспокоить. Я уже послал подкрепления к Ле Балафре и Петре.
Козырнув, я пришпорил Каземата, направляясь к 20-му полку. Кирасиры и мои Красные Уланы уже были готовы к бою. Я быстро отдал распоряжения домициусам, командовавшим отрядами, бывшими в передовом дозоре. Нам предстояло выдвинуться далеко вправо, а затем направиться к месту боя и обрушиться на майсирцев с юга, откуда они нас не ждут.
Убедившись, что офицеры уяснили мой замысел, я дал команду трогаться.
Мне было не по себе. Напряженные мышцы дрожали, кожа зудела. Я чувствовал присутствие магии. Император накладывал заклятие. Мы находились как раз на границе его действия. Деревья и кустарник грозно закачались, зашевелились, я ощутил приближение чего-то зловещего, но тут в нас опознали «друзей». В свое время именно такое же заклятие Тенедос использовал против армии Чардин Шера во время сражения в лесу под деревней Дабормидой. Тогда я возблагодарил своего бога-хранителя Таниса за то, что он избавил меня от этого жуткого зрелища. Но сейчас мне предстояло все увидеть. Деревья оживут и сразятся с неприятелем. Ветви будут душить солдат, стволы – падать, круша их своим весом, корни – вырываться из-под земли, раздирая их на части. Увидев этот неправдоподобный кошмар, люди станут сходить с ума и с криками бросятся врассыпную, погибая от новых ужасов и от мечей нумантийских солдат.
Деревья зашевелились, ожили, словно терзаемые ураганом, хотя на самом деле царило полное безветрие, и дождь лился с неба. Мои солдаты обернулись, ища у меня поддержки; их лица были бледными от страха. Деланно рассмеявшись, я крикнул что-то про магию императора, и они чуть приободрились. Внезапно неприятное ощущение исчезло, и вокруг вновь воцарилось спокойствие. Я не знал, что произошло, но здравый смысл подсказывал, что майсирским колдунам удалось разрушить заклятие Тенедоса.
Теперь они нанесут ответный удар, если только император не успеет быстро восстановить свои силы. Как выяснилось, Тенедос действовал недостаточно расторопно, и сквозь пелену дождя засверкали красные сполохи. Казалось, на нас напали полчища светлячков или, скорее, тех крошечных красных птах, что носятся стаями по джунглям Симабу в Сезон Пробуждения. Но это были не миролюбивые, дружелюбные живые создания – на нас обрушились раскаленные искры, частицы огня из царства Шахрийи, не гаснущие под дождем. Находя свои жертвы, они прилипали к ним, превращаясь в яркие вспышки, и вскоре округа огласилась пронзительными криками.
Одна искорка прикоснулась к моей руке, разгораясь пламенем, пожирающим меня, мою энергию. Мой рассудок захлестнула волна боли и страха; я вспомнил огонь, в который не так давно прыгнул сам. Пошарив другой рукой по поясу, я схватил кинжал Йонга и принялся отчаянно отскабливать пламя. Маленький костер словно отвалился от руки, и боль тотчас же прошла, но рукав был прожжен насквозь. Сперва я решил, что огонь победило серебро с эфеса кинжала, но затем понял, что прикоснулся к нему стальным лезвием.
Не я один сделал это открытие. Солдаты принялись оттирать обжигающие искры мечами, ножами и даже стальными наконечниками стрел. Но были и те, кто спохватился недостаточно быстро или запаниковал. Тела несчастных мгновенно вспыхивали яркими факелами, и они падали на землю, извиваясь в страшных муках. Лошади ржали от боли и страха, пятясь назад. Наш боевой порядок дрогнул, но тут огонь разом потух, словно его загасило не контрзаклинание, а сильный дождь.
Император передал приказ Ле Балафре и Петре перейти в наступление. Но двум ветеранам не требовалось никаких распоряжений; они сами прекрасно знали, что лучшая контратака – та, которая начинается без промедления, а лучший способ вырваться из засады – прыгнуть прямо в нее. Двое трибунов с мечами в руках лично повели свои корпуса в бой. Наши солдаты с громкими криками бросились на врага.
Они прорвали вторую волну и остатки первой и двинулись дальше, стройными рядами, неудержимо круша майсирцев, и дождь смывал с мечей кровь врагов.
Пробил час ввести в бой нашу кавалерию, ударить неприятелю в левый фланг, довершить его разгром. Но только...
Я никогда не пытался приписать себе наличие каких-нибудь чудодейственных способностей или сверхъестественных чувств. Так что, наверное, я просто услышал какой-то отдаленный звук. Или что-то увидел краем глаза – сверкнувшие доспехи, флаг или даже огонь.
Но я поймал себя на том, что повернулся вправо, от майсирских войск, к соблазнительному пологому холму, куда мы направлялись. Замечательное место для того, чтобы начинать с него кавалерийскую атаку: лошади разгонятся вниз по склону, и это придаст дополнительную силу натиску. А майсирской конницы нигде не было видно...
И все же, подозвав своих офицеров, я отдал им новые распоряжения. Кто-то изумленно выпучил глаза.
– Да-да, – крикнул я. – Живее же, черт побери!
Трибун Нильт Сафдур, формально командующий конницей, удивленно раскрыл рот, но ничего не сказал. Я послал двух ординарцев назад к основным силам нашей армии – одного к императору, чтобы известить его о своих глупости и неповиновении, другого к Линергесу, командиру ближайшего к нам корпуса, с просьбой прийти на помощь.
Огромная масса нумантийской конницы медленно развернулась направо, от того места, где вела бой майсирская пехота, лицом к пологому склону. Никогда в жизни я еще не совершал такого нелепого поступка. Я дал команду перейти на рысь; горнисты протрубили сигнал, и огромный стальной кулак пришел в движение. Пришпорив Каземата, я галопом промчался вдоль строя и оказался впереди. Мои Красные Уланы не отставали от меня.
Люди и кони слились в единое целое. Поднявшись вверх по склону, мы перевалили через гребень холма и увидели майсирскую конницу, готовую нанести нашим войскам неожиданный удар. Мы напали на их фланг подобно уланской пике, беспрепятственно вонзающейся в не защищенный доспехами бок. Неприятель попытался было развернуться, но действовал недостаточно расторопно, и мы раскололи его, словно молот, обрушившийся на хрусталь.
Майсирский кирасир замахнулся на меня шестопером. Я подставил древко своей пики так, чтобы цепь обмоталась вокруг него, и выдернул оружие из рук майсирца. Тот опешил, не зная, что делать дальше, и Курти прикончил его стрелой. Швырнув ставшую бесполезной пику в лицо другого майсирца, я позволил Свальбарду расправиться с ним. Схватив в одну руку меч, в другую кинжал Йонга, я едва успел отразить выпад саблей, нанес ответный удар, тоже промахнулся, и нападавший скрылся в гуще боя.
У меня прямо перед лицом просвистела сабля. Я отпрянул назад, а у кирасира из глаза словно выросла стрела, и он рухнул на землю. Оставшаяся без всадника лошадь налетела на Каземата, но мой жеребец, пронзительно заржав, лягнул ее стальной подковой. Я тем временем выпотрошил какого-то майсирца, бежавшего ко мне, размахивая саблей над головой. На меня бросились еще двое, но, столкнувшись, обругали друг друга, а я вонзил одному из них меч в живот и толкнул его на второго, после чего рассек ему бедро, и он потерял ко мне всякий интерес.
Бой продолжался... продолжался... и наконец мы пробились через строй майсирцев, развернулись и снова обрушились на них. Ослепленный яростью, я искал взглядом знамена, указывающие на присутствие короля Бай-рана или, что еще лучше, азаза, но, увы, ничего не находил.
Вдруг я увидел пятьдесят всадников на породистых белых жеребцах, в одинаковых черных доспехах, под желтым знаменем. Их предводитель был в латах и шлеме с поднятым забралом. Я его узнал. Это был раури Ревальд, командующий майсирской кавалерией, с которым я встречался в Джарре. Ревальд тоже сразу же узнал меня, и мы разом выкрикнули одинаковые команды:
– Схватите этого человека!
– Убейте его!
Мои Красные Уланы сцепились с его свитой, и наступило демоническое безумие. Кто-то полоснул меня палашом по ноге, и я почувствовал боль и увидел кровь. Я махнул мечом, и палаш – вместе с рукой, сжимавшей его, – кружась, отлетел в сторону. Больше я не думал об этом майсирце.
Еще один кирасир отпрянул в сторону, уклоняясь от удара, и я изо всех сил опустил меч ему на каску. Он кувырком свалился с коня. Возможно, я убил еще одного майсирца, может быть, двух, а может быть, и трех – точно не помню.
Но я прекрасно помню, как в этом месиве людей и лошадей вдруг образовалось пустое пространство, где остались только я и Ревальд на танцующем от нетерпения белом жеребце. Ревальд обрушил на меня свой двуручный меч, а я, отразив удар, тоже сделал выпад, но мое лезвие безобидно звякнуло о стальную кирасу. Ревальд снова поднял и опустил свое страшное оружие, и я, приняв всю силу удара своим щитом, почувствовал, что у меня онемела левая рука.
Ревальд открыл рот, собираясь что-то крикнуть, наверное, какую-нибудь цветистую фразу, которая звучала бы в веках. Поскольку у меня не было подобающего ответа, я просто выбросил вперед лезвие меча, вонзившееся ему в лицо и дошедшее до мозга. Шлем слетел с головы Ревальда; выпучив глаза, раури повалился назад, и я услышал жуткий крик.
Однако его люди не прекратили сражаться. Кровавая пляска смерти продолжалась. Росла груда тел в черных доспехах, пытающихся предсмертными стонами прогнать пришедшую за ними Сайонджи. Забрызганные кровью лошади, лишившиеся седоков, носились по полю, натыкаясь друг на друга. Но и красные мундиры моих уланов щедро усеяли землю. Я судорожно глотнул воздуха. Казалось, последний раз я делал вдох несколько часов – нет, дней назад. Сквозь красную пелену, застилающую взор, я увидел, как всадники в черных доспехах нахлестывают своих коней, спасаясь бегством, или бросают оружие и поднимают руки, сдаваясь в плен. Я понял, что победа осталась за нами.
И как раз в этот момент император наложил последнее заклятие на майсирцев, затаившихся в болоте. Сперва нумантийские солдаты не разобрались, что к чему, но неприятель вдруг словно обезумел. Майсирцы стали тереть глаза, воя от боли, размахивать руками, кружиться на месте. Теперь им уже было не до войны – и наши солдаты устроили бойню.
А заклятие было простым – всего лишь москиты. Своеобразные. Невидимые москиты, чьи укусы жгли сильнее огненных искр майсирских колдунов, и солдат уже не мог думать больше ни о чем другом. Боевые ряды майсирцев дрогнули, затем развалились. Солдаты тысячами обращались в бегство или сдавались в плен.
Наконец-то мы столкнулись лицом к лицу с майсирской армией и разгромили ее. Однако официальной капитуляции не последовало. Мы не услышали подтверждения этому ни от короля Байрана, ни от его йедазов, военачальников. Остатки майсирских войск отступили на север.
Но император был удовлетворен.
– Они у нас в руках, – торжествующе заявил он. – Король не может продолжать эту войну – после такого поражения. – Затем Тенедос произнес нечто странное: – И мы заплатили то, что с нас требовали. Отныне сила на моей стороне. Теперь дорога на Джарру открыта.
Однако цена победы оказалась страшной. Почти тридцать тысяч наших лучших воинов – пехотинцев, кавалеристов, разведчиков – пали смертью героев, были ранены и получили увечья на этом безымянном поле. Чародеи и знахари делали все, что могли, помогая раненым, но слишком часто их действия сводились к краткой молитве и клочку ткани, чтобы прикрыть остекленевшие глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81