Хотя должен признать, что строгие и сдержанные всегда предпочитали парней сногсшибательных и неотразимых. Но в то время я верил: то, что не дала мне природа, выложит передо мной «Трена», и я предался мечтательному созерцанию.
Поначалу я только смотрел на нее и, увлекаемый собственным воображением, был убежден, что и она также бросает искоса на меня страстные взгляды; но вскоре я сдался перед очарованием, которое под тутовыми деревьями источала ее фигура, напомнившая мне романтические литографии и полотна Эдгара Дега Дега Эдгар (1834 – 1917) – французский художник-импрессионист.

. По ее непостижимой манере ставить ногу я предположил, что наверняка она классическая балерина, ведь было невозможно догадаться, где у ее тела точка опоры, то есть где у ее ножки кочка и шпора. Ни одна девочка не передвигалась так элегантно, как она, – словно плывя по той самой поверхности, по которой мы, обычные существа, всего лишь топаем ногами. Нет, ей не нужно было прибегать, как другим ученицам, к кокетству, и я вспоминаю ее в оранжевом платье, иногда в зеленом и совсем редко в желтом, так, наверно, одеваются феи леса светлого и разноцветного.
Однажды вечером мы случайно встретились на остановке автобуса 59-го маршрута и она одарила меня первой, озорной улыбкой, которую я храню в памяти. Несомненно, она знала, что я был преподавателем в «Трене» – другие мальчики и девочки здоровались со мной, – и я радостно ответил самой убийственной из моих гримас. В этот момент подошел автобус «59-б» и сердце у меня сжалось, когда я увидел, что она готова взять его на абордаж. Я ездил на «59-а», потому что «59-б» не доезжал нескольких километров до моего дома, но после такого волшебного мгновения я уже не мог отступить, и потому влез в тот автобус желания Намек на пьесу американского драматурга Теннесси Уильямса (1911 – 1983) «Трамвай „Желание"».

.
По дороге мы болтали, смеялись и шутили о вступительном экзамене, не отдавая себе отчета, что шутить на эту тему было сродни тому, чтобы праздновать День Матери в присутствии круглой сироты. Сколько желающих было поступать на факультет гуманитарных наук Католического университета? Правда, что на одно место было десять претендентов? Какой минимальный проходной балл будет в 1979 году? Я не посещал никакой академии, когда поступал в университет, и не знал, что среди студентов академии свирепствует разновидность зубрежки с признаками delirium tremens Белая горячка (лат.).

. Ведь она и ее группа оставались обедать в академии, чтобы сообща сделать задания, а потом третировать до изнеможения преподавателей математики, и в конце концов осчастливить себя порядочной порцией страха, который внушала им вся эта университетская ордалия.
Автобус находился еще слишком далеко от моего дома, но когда я увидел, что она собирается бросить швартовы, то я бросился за ней, чтобы по максимуму насладиться ее восхитительным обществом. Я уже прямо-таки грезил ею, и мне с трудом верилось, что я сейчас касаюсь ее одежды и вдыхаю ласкающий ее воздух, как если бы это предвещало неизбежную нежность. Мы шли несколько минут, и все это время я безуспешно пытался перевести разговор на темы более задушевные и личные, но она хотела только знать, как я готовился к вступительным экзаменам, как переборол страх перед вступительными экзаменами и как сдал вступительные экзамены. Вот так я и подошел к ее дому в убеждении: если чем я и был привлекателен для нее, так это тем, что когда-то сдал эти злополучные вступительные экзамены.
На пороге своего дома она отблагодарила меня за хлопоты и расстроилась «у-жас-но», что заставила меня вылезти раньше времени, но я ответил, что она все путает, что живу я совсем неподалеку и что это как раз и есть мой ежедневный маршрут. Я помню, как она, потупив взгляд, прошептала, что очень жалко, что мы не познакомились раньше, ведь тогда по крайней мере она узнала бы, как я сдавал свои вступительные экзамены, что тогда бы ей не было стыдно попросить меня помочь ей и что, возможно, ей не было бы так страшно. Она чуть ли не пропела эти слова – так оно и есть, – с такой прекрасной и светлой интонацией, что я почувствовал себя мороженым, таявшим в бумажном стаканчике. Поэтому я со скоростью света предложил свои услуги, сказав, что готов заниматься с ней каждый день, каждый час, каждую секунду своей жизни, и она поблагодарила меня музыкой своего голоса, признавшись, что хотя зовут ее Алисия, подруги говорят ей Лиси. Я попрощался с ней, чтобы устремиться к звездам, и когда я уже был в районе Альфы Центавра, до меня долетел ласковый лепет:
– Послушай, а если завтра утром мы встретимся на остановке? Раз ты живешь неподалеку, мы могли бы поехать в академию вместе, а?
И из далеких галактик я на полной скорости полетел вниз, сгорая в плотных слоях ее атмосферы, и, обезумев от жара, я выпалил ей: да, без четвери семь на остановке «59-б». И она, улыбаясь, закрыла дверь, не заметив, что в моих глазах переливался слабый неоновый свет созвездий.
Последующие четыре километра для меня, влюбленного, пролетели мимолетно, но, добравшись до своего дома, я понял, в какую затруднительную ситуацию попал: чтобы прийти вовремя без четверти семь, я должен был встать по крайней мере в полшестого; принять душ, сходить за хлебом и позавтракать менее чем за полчаса, выскользнуть на улицу в шесть утра и топать со скоростью десять километров в час. И все это время, несомненно, не потеть и по приходу притвориться, что шел по улице всего лишь несколько секунд. Хотя Лиси не была из тех девчонок, что судили о парнях по их телосложению, мне бы доставило удовольствие, если бы она оценила, ну, в крайнем случае, мою спортивную форму, ведь я уверен, что никто и никогда так не бежал и не ускорялся, как это делал я, движимый единственной целью завоевать ее. Ведь в то утро мне пришлось как угорелому нестись за автобусом, а она криками подбадривала меня из окна. «Ну ты и соня!» – ласково упрекнула она меня, когда я все-таки догнал автобус, оставив позади три квартала.
Мне нравилось ехать вместе с ней в автобусе, нравилось солнечным днем болтать с ней на переменах и провожать ее от остановки домой. Но больше всего мне было по душе повторять с ней темы вступительных экзаменов, и в каждой грамматической категории, в каждом историческом эпизоде или элементе рельефа я маскировал свои робкие признания в любви. Каждый вечер после освежающего душа я садился на свой старенький велосипед и крутил педали, прокручивая в голове факты, формулы и новые стратегии, которые я собирался донести до нее. И лишь тогда я выходил из себя, когда мы повторяли точные науки, ведь я всегда был горе-математиком и ни разу не сразил ее наповал блистательным решением какой-нибудь логарифмической загадки. Для меня единственная желаемая геометрия таилась в ее лодыжках, и не существовало другой, кроме ее мыслей, неизвестной величины, которую мне бы хотелось найти.
«Как ты поступил в университет, не умея извлекать квадратного корня?» – спрашивала она меня раздраженным и одновременно просящим тоном. И тогда я сам на себя накладывал тягостную обязанность читать неудобоваримые математические трактаты с совершенно странной надеждой, что какой-нибудь хромой бес раскроет мне тайны «Хромой бес» – роман испанского писателя Луиса Велеса де Гевары (1579 – 1644).

алгебры в обмен на мою бессмертную душу. Поэтому я настаивал, чтобы она не отвечала больше чем на десять вопросов экзамена по математике, убеждая ее в том, что именно так я сам и поступил, когда сдавал приемные тесты. Кроме того, я признался ей, что приклеил на молочный шоколад этикетку с надписью «Арифметика», на флакон с витамином «С» – другую: «Геометрия», а на коробочке со злаками очень яркая с большими цветными буквами этикетка предписывала мне порции «Алгебры». «С таким завтраком, как этот, экзамен ты сдашь», – приободрил я ее. И она приняла подобные уловки с жизнерадостным недоверием, неотразимо морща носик.
В один из таких вечеров, пока я в бессилии бился с бассейном, который опустошался из расчета не знаю сколько литров в секунду, Лиси очень серьезно спросила меня, какое у меня самое сильное желание. «Чтобы ты сдала вступительные экзамены в университет», – ответил я, желая, чтобы она втрескалась в меня по самое не могу. Помню, как она нежно улыбнулась и сказала, что я «очень хороший», но на самом деле она больше всего на свете хотела стать великой балериной, выиграть национальный конкурс в Трухильо Трухильо – город в северной части Перу.

и получить работу в какой-нибудь европейской труппе.
«Представляешь, – воскликнула она, взмахнув руками, – я танцую в Париже „Лебединое озеро" или в Вене „Спящую красавицу"?»
Если бы я знал хоть что-нибудь из классического танца, я смог бы себе это представить, но единственное, что мне вспомнилось, был эпизод из диснеевской «Фантазии», где гиппопотамы и страусы скакали козлами под звуки Чайковского. Так что я улыбнулся, чтобы скрыть свое невежество, и продолжил битву с бассейном, который какой-то чурбан пытался наполнить с открытым стоком. Однако, конечно же, не моя тупость мешала решить мне задачу: для Лиси я был только «очень хорошим», а это было почти так же грустно, как если бы она меня назвала «хорошим парнем». Я никогда и не надеялся, что она захочет быть со мной. Она даже не мечтала о каком-нибудь парне, который бы любил ее всю жизнь. На самом деле до этого момента меня вполне удовлетворяло ее желание поступать в университет, ведь тогда у меня, по меньшей мере, оставалась хоть какая-то надежда быть рядом с ней. И сейчас настроение у меня испортилось, ведь если она уедет танцевать в Европу, то у меня не останется никаких шансов.
Тем вечером я вернулся домой с твердой решимостью погрузиться в «Британику» и поглотить все, что только есть в ней о балете; я заперся в своей комнате, обставив себя чашечками кофе, обложившись тетрадями и словарями, и приготовился работать с лихорадочной настойчивостью мечтателей, фанатиков и влюбленных.
Мир классического танца оказался миром очень притягательным, миром, обуреваемым страстями, сотрясаемым ненавистью и приправленным интригами. Развитие самого балета как грациозного танца, искусно исполняемого на пуантах, началось с соперничества Фанни Элслер Элслер Фанни (1810 – 1884) – австрийская балерина, ставшая известной в первую очередь тем, что станцевала балет «Качуча».

и Марии Тальони Тальони Мария (1804 – 1884) – итальянская балерина, станцевавшая балет «Сильфида», поставленный ее отцом Филиппи Тальони.

, которые в середине XIX века развивали две несовместимые манеры танцевать: по земле и по воздуху. «Качуча» Фанни Элслер была повержена «Сильфидой» Марии Тальони, и с тех пор классические балерины стали сильфидами: – существами воздуха, тончайшими и недостижимыми. Возможно поэтому самые знаменитые балетные постановки были посвящены балеринам, которых хореографы безответно любили: Перро Перро Жюль (1810 – 1892) – французский хореограф, поставивший совместно с Жаном Коралли в 1841 году балет «Жизель» на музыку А. Адана (1803 – 1856).

поставил «Жизель» для Карлотты Гризи Гризи Карлотта (1819 – 1899) – итальянская артистка балета, ведущая балерина в постановках Ж. Перро, первая исполнительница партии Жизели.

, Мариус Петипа Петипа Мариус (1818 – 1910) – русский артист балета, балетмейстер, француз по происхождению.

посвятил «Марш невинных» Марии Суровщиковой Суровщикова Мария (1836 – 1882) – русская балерина.

, а Михаил Фокин Фокин Михаил (1880 – 1942) – русский балетмейстер.

не нашел ничего лучше, как выразить свою любовь к Павловой Павлова Анна (1881 – 1931) – русская балерина.

через «Лебединое озеро». Что чувствовали эти мужчины, видя, как любимые ими женщины танцуют партии, которые они сочинили для них? И в то утро меня, лихорадочно придумывающего для Лиси балетные партии любви, рассвет застал врасплох.
Пока я страдал по ней, бегая по улицам, покрытым росой, я смирился с тем, что никогда даром не буду нужен Лиси. Но по крайней мере мне хотелось, чтобы она вспоминала меня как друга, который сделал все возможное, чтобы помочь ей стать профессиональной балериной, а не как ужас какой-нибудь, который терзал ее этим чертовым вступительным экзаменом. Я представлял ее танцующей «Ундину» «Ундина» – балет английского хореографа Фредерика Эштона (1904 – 1988) на музыку Цезаря Пуни (1802 – 1870).

, «Эсмеральду» «Эсмеральда» – балет на музыку Ц. Пуни.

и «Дочь фараона» «Дочь фараона» – балет на музыку Ц. Пуни, первая постановка Мариуса Петипа (1862).

и чувствовал себя немного «Видением розы» «Видение розы» – одноактный балет на музыкальное произведение К. М. Вебера «Призрак розы».

.
Всю дорогу в академию я уговаривал ее поехать на Национальный конкурс в Трухильо, я предупредил ее о том несчастье, которое может случиться, если она откажется от балета, и призвал ее навсегда забыть об университете. Лиси слушала меня с выражением немого удивления, которое охватывает пришедших к психоаналитику девственниц, и она жалко пролепетала, что академия стоит дорого, а вступительные экзамены уже оплачены и как, мол, она может поступить так со своими родителями. Столь нелепые оправдания убедили меня, что наконец-то я проник в деликатные области ее души, и тут я решил дать залп из всех своих орудий.
Я начал укорять ее, что она не думает о том, что делает с собой, и ведь именно ее родители должны были поддерживать дочь в ее решении. Я говорил о тех двух годах, что она отдала балету, и заставил ее ответить на вопрос: согласна ли она все свои мечты принести в жертву мрачному кабинету адвоката. Когда мы вышли из автобуса, я пожелал, чтобы сохранилась в ней ее нежная чувственность, несмотря на ждущие ее иски, несмотря на дежурных судей и опознание трупов.
До сих пор только я искал ее на переменах, но в тот день именно она нашла меня, желая признаться, что она в отчаянии, что не хочет поступать в университет и что не знает, как сказать родителям о своем желании стать балериной (она не понимала, что балериной будет всегда, потому что жила танцуя).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19