Он поймал себя именно на этом повышенном интересе к конечной цели муравьиной дороги, хотя никогда не увлекался естествознанием. И с удовольствием расхохотался. Потом плюхнулся на скамейку.«Вот, вот! Скоро изучение жизни муравьиной колонии станет основным времяпрепровождением старшего тренера сборной команды по хоккею, заслуженного мастера спорта, заслуженного тренера, крупнейшего… И так далее, и так далее…» – с сарказмом подумал он почти вслух. Но столь непроизвольное воспоминание далеко не полного перечня собственных титулов обласкало его самолюбие и притушило, загнало куда-то еще дальше, вглубь, поднявшееся было чувство тревоги.Больно кольнуло сердце, и он засопел, будто секач, старый и многоопытный, при первом, еще отдаленном ощущении опасности. Упрямо уставился на бегущих мимо муравьев, словно они и являлись для него источником главной опасности.«А разве я не так вот бежал неизвестно зачем всю жизнь? Бежал без остановки, не давая себе отдыха? Бежал, как они, к большому дереву, карабкался на его вершину… И все только для того, чтобы в смурной осенний день оказаться под его необхватным стволом с синюшной шишкой на лбу».Рябов представил себя сидящим под яблоней, и особенно эту шишку, и остался очень доволен сравнением с муравьями.«И впрямь, прожив долгую жизнь, только теперь понял, как она походила на муравьиную суету. Ведь игра чем-то напоминает эту осмысленную толчею муравьев. Из сложного – и специалисту не очень понятного – кружева суеты складывается большая муравьиная куча, называемая современным хоккеем. Вон трудяга тащит белый шарик, в два раза больше размером, чем он сам. А сколько таких шариков перетаскал я за свою жизнь? Взять хотя бы тот первый, как бы пробный тур по Канаде.Я привез отчет с конгресса на восьмидесяти страницах, хотя для отписки хватило бы и двух. Надо мной смеялись, как я сейчас над муравьями. А потом из того отчета родилась моя первая книга. Подобно муравью всегда был и чернорабочим, и бухгалтером. Тренер – он сам себе ЭВМ, только число алгоритмов никем не учтено. И мне приятно вспомнить, что выражение: «Хоккей – это спортивность плюс учет» – пустил по жизни тоже я… Приходилось делать все… Решать проблему вратаря – и я ее решил, заставив все клубы думать о том, о чем они совершенно не хотели думать. Я делал за две недели из тридцати пяти самовлюбленных личностей сплоченную команду, хотя сам всегда утверждал, что этого сделать нельзя. И все-таки благодарен судьбе. Тренерская работа дает прекрасную возможность продлить молодость: общаясь с молодыми, и сам чувствуешь себя молодым. Это и непередаваемо сладостно и невыносимо трудно…»Рябов взял длинный прутик, лежавший рядом со скамьей, и осторожно отбросил бурую щепку, перегораживавшую муравьиную дорогу. Муравьи побежали прямо, ни на секунду не замешкавшись, словно никогда в их жизни и не было такого препятствия, как щепка.«Счастливые!» – с завистью подумал Рябов и, поднявшись, пошел в дом. 16 В тот год январь стоял в Москве мерзкий – ветреный и сырой. Календарь приковал команду к столице играми на своем поле, а хотелось забраться куда-нибудь в Сибирь, где гуляют морозы, где зимой пахнет щедро, по-русски. И состояние команды сложилось под стать погоде: выигрывали, правда, матч за матчем, но победы давались с таким трудом, что казалось, пятерки работают на пределе. Еще одно чрезвычайное, подобно вчерашнему, сопротивление соперников, и любой аутсайдер понесет признанных лидеров с разницей в три-четыре шайбы.Все помыслы Рябов в те дни направил на поиски причин подавленного состояния команды: вроде и тренируются много, с охоткой, и до конца сезона, когда пресыщение игрой наступает даже у самых жадных до льда, еще далеко, а вот поди ж ты, разберись, почему скисли!А тут еще звонок из федерации: какой-то американец настоятельно просит познакомить его с советским хоккеем. Рябова предложили в качестве гида. Он ехидно поблагодарил секретаря федерации за высокое доверие. Шла бы речь о канадцах, он бы еще понимал: овчинка стоит выделки, такая встреча работала бы на его идею матчей с канадскими профессионалами. Но американец?! Они в настоящий хоккей играть не умеют и вот-вот вылетят из главной группы мирового чемпионата любителей. Правда, с американской профессиональной лигой пока все в порядке. Но ведь каждый знает, что американская лига – всего лишь дубликат канадской и играют в американских клубах процентов на семьдесят канадцы.С таким настроением он и поехал в Спортивный комитет на первую встречу с гостем, которого звали Сэм Поллак. Рябов вошел в приемную, где ожидали заместитель председателя Баринов и двое среднего возраста мужчин. В одном Рябов без труда признал иностранца. Высокого роста, крепкий и очень подвижный.«Где-то я его видел? – подумал Рябов, пожимая руки и прислушиваясь вполуха к словам Баринова и бойкому переводу.– Никогда не жаловался на зрительную намять. Неужели сдавать начал? Нет, не похоже, чтобы мы где-то встречались… И он, наверное, запомнил бы меня и не делал сейчас удивленные глаза. Неужели так здорово играет?»И все-таки Рябов вспомнил. Он видел это лицо: резкие черты, вытянутые книзу, с резкими скулами и черной бородой, идущей полоской вдоль скулы и завершающейся острым пучком черных волос, стриженных клином. Точно такое же лицо было на подаренной Рябову курительной трубке в виде головы Мефистофеля. Лицо с итальянской живостью, экспансивностью. Когда гость что-то хотел сказать или сделать, казалось, вкладывал в это всю мощь своего большого, хорошо тренированного тела. Рот при этом округлялся, губы вытягивались, напоминая конец слонового хобота.Сэм Поллак поздоровался с Рябовым, когда их представили, как бы в ходе исполняемого гостем непрерывного танца. Он говорил и говорил, то с переводчиком, то с Бариновым через переводчика, живо и непосредственно реагируя на каждый ответ, будто воспринимал его не только умом, но и всем своим существом.А вопросы, которые он задавал, даже если бы Рябов и не знал английского языка, звучали прозрачно ясно благодаря щедрому набору выразительных жестов, которыми сопровождались.Так, отвечая Сэму Поллаку, он и вошел в кабинет председателя. Тот встретил их у двери – высокий, слегка пополневший, но еще с хорошей спортивной фигурой, так контрастировавшей с густой сединой на висках.«Пожалуй, трудно найти другого министра спорта, который бы так соответствовал своему месту хотя бы чисто внешне, – подумал Рябов не без зависти.– Вот только мешки под глазами да седины прибавилось за последние год-два. Что говорить, место не из спокойных – победы планировать труднее, чем что-либо! Год работал, а там какой-то Васин в финальном матче шайбу в штангу послал. И не забил решающий гол. И сборная без „золота“ осталась. Кто министру поверит, что сделано все возможное для победы?»Совсем не к месту, но с неподдельным сочувствием, что так редко посещало его, подумал Рябов о хозяине кабинета.Словно догадавшись, о чем думает Рябов, председатель тяжело, из-под бровей посмотрел на него, хотя губы его по-прежнему цвели в дежурной приветственной улыбке. Пожатие было сильным. Рябов знал, что председатель любит, когда восхищаются железной хваткой руки и восклицают: «А как же иначе, сразу видно – спортивный министр!»Хозяин кабинета находился явно в хорошем настроении, шутил и, безошибочно уловив характер Поллака, повел беседу в непринужденном тоне, с шутками и воспоминаниями.Поллак громко, на весь кабинет, заразительно хохотал, довольно неплоско острил, и Рябов подумал, что энергичность физическая обычно хорошо ладит в людях с энергичностью духовной.Председатель говорил много лестных слов в адрес Рябова, и только однажды Баринов не удержался и съязвил, что, дескать, есть у нас товарищи, настойчиво убеждающие в необходимости учиться у канадских профессионалов, а вот господин Поллак, почти бог в конторе «Американского хоккейного форума», считает, что учиться играть надо у русских. Естественно, американцу этого не перевели, и председатель поморщился, когда Рябов отпарировал: «Кто первым возьмет все лучшее, что есть в мировом хоккее, тот вперед и уйдет!»Баринов обидчиво поджал губы, но Рябов не обратил на это внимания. Внезапная мысль пришла в голову.«Конечно, американец не партнер для разговора о серии матчей с канадскими профессионалами, но ведь он может… Ну конечно, если попробовать его подтолкнуть к мысли о встрече с командами американской лиги, то, глядя на такой флирт, канадцы забеспокоятся, как бы их не обошли. И поубавится спеси! Стоит попробовать…»Он впервые посмотрел на Поллака с каким-то деловым интересом, а не с вежливым равнодушием, понимая, что должен потерять зря немало времени на никчемное, общение.Насчет духовной энергичности Поллака, соответствовавшей его энергичности физической, Рябов не ошибся. И хотя он вышел от председателя с глубоким убеждением, что прибыл не лучший, с его, рябовской, точки зрения, специалист по современному хоккею, в последующие два дня, показывая Сэму столичные хоккейные базы, знакомя с работой своего клуба и командой, Рябов изменил свое мнение. Если и не был Поллак хоккейным стратегом, что, впрочем, от него и не требовалось, то учеником он оказался отменным. Скажем, от знакомства с Москвой, куда приехал впервые, отказался наотрез: «Пока не получу полной сатисфакции от знакомства с русским хоккеем».– Меня послали посмотреть, что вы тут делаете, – откровенно признался он однажды, когда обедали в ресторане «Националь». За легкой шторой, припорошенный снегом, – наконец-то похолодало! – лежал Кремль и шумел автомобильный простор Манежной площади.– Вашингтон вообще плохо представляет, что такое настоящий хоккей. Американский футбол, бейсбол, баскетбол– это волнует американцев. Но вот и Вашингтон захотел иметь хоккейный клуб. Сегодня хоккей теснит многие исконно американские виды спорта. Когда я заикнулся в Канаде, что неплохо бы познакомиться с русским хоккеем поближе, – Поллак заговорщицки наклонился к Рябову, – мне сказали, что такого хоккея нет…– Ну конечно! – охотно согласился Рябов.– Какой у нас хоккей? Так, дюжину раз чемпионами мира были…Поллак раскатисто захохотал и, отсмеявшись, показал большим пальцем за плечо, имея в виду, как понял Рябов, боссов профессионального канадского хоккея:– Любительский хоккей они за хоккей не считают. Так, тренировочная конюшня… Для нас, деловых людей, все, что не приносит прибыль, серьезным быть не может…– А ваша-то роль во всем этом, Сэм, какова? -внезапно впрямую спросил Рябов, почувствовав, что минута откровения может прояснить многие карты.– Знаете ли вы, Рябов, что такое спонсор? – в свою очередь спросил Поллак.– Приблизительно, – неуверенно ответил Рябов, предлагая американцу высказаться.– О'кэй! – Сэм явно понял, что хочет Рябов. Сытный, вкусный обед, водка, горячившая и без того темпераментного Поллака, и то, что ему удалось увидеть в Москве, впрямь располагали американца к откровенной беседе. Он этого и не скрывал. Хотя сейчас Рябов, прикинув в уме все события последних дней, вдруг понял, что Поллак, говоривший много и очень охотно, от рассказа о себе уходил деликатно, но решительно.– О'кэй, – повторил Поллак и кивнул головой.Он поднял над столом свои сильные мясистые ладони, знавшие цену спортивному снаряду.– Я начну издалека… Большой спорт, по крайней мере, у нас – это большие деньги. Спонсор – человек, который держит в руках финансовые козыри любого большого спортивного мероприятия. Вы, господин Рябов, кажется, ярый сторонник встреч с канадскими профессионалами? И не раз, беседуя со спортивными специалистами, высказывались в пользу большой серии матчей «Восток – Запад»…– Сэм почмокал губами.– Говорить надо не с ними, а с теми, у кого деньги. Их надо убедить, что независимо от спортивной стороны дела…– Поллак прервал себя на полуфразе.– Вас ведь, наверно, чистый спорт больше волнует? Ну, скажем, престиж, проверка собственных достижений?! – Рябов согласно кивнул, и Поллак закончил прерванную мысль: – Они не потеряют деньги, вложенные ими в эту серию. Захотят ли канадские зрители, привыкшие к определенному хоккею, покупать билеты на матчи с неизвестными любителями?Рябов рассматривал Поллака, пока тот говорил. За время их поездок по Москве Рябову так и не довелось рассмотреть гостя как следует. Американец и обедал на ходу, крутясь, как белка, закручивая Рябова в свою круговерть. Это был их первый спокойный обед.«Голова-то у него сужается не только внизу, как у Мефистофеля, но и вверху, после лба. А скулы… Похоже, серьезно занимался боксом…»– Меня часто спрашивают, где я научился делать деньги, – Поллак вздохнул.-Думают, что я закончил деловую школу при Гарварде, прежде чем сделал свой первый доллар. Ничего подобного. Я научился делать деньги прямо на улице.– И много их наделали? – спросил Рябов больше для того, чтобы подстегнуть рассказ.– Несколько миллионов баков найдется, – потупив взор, скромно сказал Поллак.– И все в обороте. Как тот мой первый доллар. Знаете, я собрал грязные бутылки, лежавшие на чердаке в таверне моей матери, и продал их. На вырученные деньги купил газетный киоск. Так, дырявую будку… Зимой приходилось топить железную бочку, чтобы не замерзнуть до конца продажи утреннего выпуска. Замерзая в своем киоске, я нашел, что есть и другие, более легкие и доходные, заработки. К моменту этого открытия мне исполнилось девять лет. А что делали вы в девять лет? – спросил он Рябова.Тот пожал плечами:– Учился во втором классе. Был пай-мальчиком. Отличником. И больше всего на свете боялся опоздать в школу.– Угу, – хмыкнул Поллак.-Так вот, как-то мне попалось на глаза несколько букмекерских футбольных карт. И я обнаружил, что они оплачиваются по-разному. Излазил все районы Чикаго, подбирая использованные карты, регулярно прочитывал газеты, следя за травмами игроков, за погодой, за статистикой матчей… Словом, вел сложнейшую бухгалтерию, пока не доходил до варианта наилучших ставок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43