Мне хотелось просто узнать, что ты никуда не уехала. И еще… Ты ничего не слышала о решении совета директоров? Во вчерашних газетах сообщалось, что Мейсл намерен судиться с БЕА?
– Да. Я встретила на днях Криса. И он сказал, что процесс состоится. Не знаю, плохо ли это или хорошо, но я не заметила особого восторга на лице старого Марфи. А процесс как-нибудь нарушает твои римские планы? И ты вынужден вернуться?
– Мне просто хочется как можно скорее быть дома.
– Жду. Только умоляю, не рассказывай соседям по самолету об ужасах авиационных катастроф.
– Обещаю… До встречи!
Роуз усмехнулся. Барбара всегда напоминала о его злой привычке пугать спутников рассказами о самых страшных случаях на воздушных трассах. Знал он их сотни и рассказывал мастерски. В течение всего полета соседи боялись шевельнуться, будто от их неловкого движения мог пополниться список чудовищных происшествий, о которых они только что слышали. Дональд не был садистом. Наоборот, ему доставляло огромное удовольствие видеть, как после посадки соседи радовались счастливому исходу путешествия, словно сами пережили по крайней мере половину возможных злоключений.
Но предупреждение Барбары было излишним. Машина шла почти пустой. В салоне сидел, угрюмо уставившись в иллюминатор, полноватый немец. Где-то за портьерой, в первом классе, громко спорили два американца – в их рокочущий говор вплетался легкий свист моторов. Прошла по машине женщина с ребенком лет четырех – вот и все, пожалуй, кто мог бы слушать страшные рассказы Дональда.
Но сейчас ему и не хотелось с кем-то говорить. Он сидел, глубоко забившись в мягкое кресло, и никак не мог отделаться от одного воспоминания…
3
Был ненастный февральский вечер. Дональд только что вернулся с Мюнхенского аэродрома в гостиницу, когда у него в номере зазвонил телефон. Нехотя снял трубку и услышал голос Тони Гарднера, журналиста из «Ивнинг ньюс», с которым чуть больше часа назад простился в холле аэропорта. Тони летел с командой «Манчестер Рейнджерс» из Белграда после трудной ничьей в матче на кубок европейских чемпионов. Это был один из центральных поединков в футбольной летописи 1958 года накануне чемпионата мира.
Дональд от всей души поздравил ребят: ведь ничья на чужом поле почти равна победе. Он не стал дожидаться отправления самолета, приземлившегося лишь затем, чтобы заправиться горючим.
– Вы еще не улетели, Тони?
– Несчастье, Дон… Наш самолет упал при взлете… Приезжай быстрее… Что-то страшное, Дон… Многих уже нет… Все. Телефон перегружен. Сам понимаешь…
Их разъединили. Роуз стремглав бросился вниз.
Поймав такси, он через двадцать минут уже подъезжал к аэродрому. По тому, как с бешеной скоростью в том же направлении под вой сирен пронеслись, обгоняя их, санитарные машины с огненными красными крестами, Дональд понял, что произошло действительно страшное несчастье.
По ухабам проселочной дороги, которой, видно, не пользовались с осени, машина пробралась к небольшой деревне возле самого летного поля. Десяток прожекторов настойчиво пробивали пелену густого снега, медленно падавшего на изуродованное тело самолета. Громоздкая машина лежала с расплющенным носом, развороченными моторами, подмяв крыло, словно чайка, выброшенная на скалистый берег во время шторма.
Голубоватыми глазами вспыхивали в темноте огни газовой резки. Все почерневшее, перепаханное машинами и тягачами снежное поле было оцеплено двойным рядом полиции и солдат. Офицер придирчиво проверил удостоверение английского корреспондента и, козырнув, тихо сказал Дональду:
– Я вам очень сочувствую…
Вокруг груды искореженного алюминия кипела работа. Люди в белом вытаскивали тела из перекошенного люка и из вырезанных автогеном окон. Резчики пытались пробраться в хвост самолета снаружи, ибо двери из салона в салон заклинило наглухо.
Тони он нашел возле большой, наспех установленной палатки «Скорой помощи», куда сносили тех, кого успели достать из самолета.
– Дональд, это страшно… – Тони стоял, держась за плечо, по его лбу из под белой свежей повязки сочилась кровь и капала на блокнот. Время от времени он пытался что-то машинально записать, но кровь, таявшие снежинки и чернила смешивались в непонятного цвета жидкость, расплывавшуюся по бумаге.
– Давай я тебе помогу. – Дональд взял у него блокнот и достал паркеровскую ручку с несмываемыми чернилами. – Ты можешь диктовать. Я запишу…
– Спасибо. А то чертовски болит голова и плечо. Никак не могу прийти в себя после падения. После всего этого ужаса. Я тебе говорил – уже достали Дункана. Сказали, мертв…
– Тейлор?!
– Да. Он лежит вон там, за палаткой. Туда складывают трупы. Лесли Уайт, Нед Гринхэм… Дик Пегг и Генри Томсон… тоже там… Марфи в очень тяжелом состоянии, но пока жив…
– Что же случилось, Тони?
– Кто знает… Было очень весело. Ты понимаешь, ведь мы в дороге не скучаем. В хвостовом отсеке сидели трепачи Альф из «Ивнинг кроникл», Эрик из «Дейли мейл», Арчи из «Дейли миррор». Говорят, раньше чем за час до них не добраться… Да, ты спрашиваешь, что произошло? Никто не знает…
Тони говорил как во сне, не сводя глаз с громады самолета, жадно всматриваясь в лица рабочих:
«Скоро ли вынесут остальных? А может быть, они выйдут сами?»
– Все началось, как обычно. Одна из стюардесс «Лорда Беверли» едва успела сообщить условия полета, как машина словно клюнула… Потом страшный удар… еще удар… еще… Я очнулся только на улице. Стоял по щиколотку в снегу, далеко от самолета. До сих пор не могу себе представить, как выскочил из машины, пробежал эти десятки метров… Думал – сейчас качнут рваться бензобаки, и тогда все…
Но взрыва не было. Я побрел обратно к машине. Забрался внутрь. Кресла сорваны со своих мест… Стоны… Хрипенье… Битые бутылки… Тройка пик – карта из последней розданной для бриджа колоды.,… Мягкие сумки вспороты, словно во время обыска. Не понимаю, как из этого кошмара я смог выбраться живым…
Тони умолк. Тем временем вскрыли обшивку хвостовой части машины, и они перешли поближе к палатке.
– Председатель Мюнхенской комиссии безопасности Ганс Ритшель, – отрекомендовался стоявший рядом человек в летной форме. Он довольно свободно говорил по-английски, но с резким акцентом баварца. – Вот список ваших ребят, которых успели достать. Кто погиб и кого отправили в больницу…
– А не могли бы вы сказать, что все-таки произошло с самолетом? – спросил Дональд, тупо уставившись на лист бумаги, разделенный надвое жирной красной линией: слева – мертвые, справа – раненые.
– Сейчас трудно сказать. Наблюдатель с контрольного пункта видел, как машина оторвалась от земли футов на шестьдесят и упала. Рация передала лишь два слова: «Бог мой!…» Наблюдатель сразу же дал сигнал тревоги. Техническая группа – в ней прекрасные специалисты нашего гражданского авиационного института – сейчас обследует мотор и машину в целом. То, что от нее осталось. Маловероятно в таком хаосе сразу найти причину аварии. Возможно, что-нибудь разъяснит командир корабля Джеймс Пейн, если я не ошибаюсь. Он почти не пострадал.
Между тем к месту катастрофы все прибывали и прибывали журналисты. Кощунственно вспыхивали импульсные лампы. Мальчики-курьеры хватали кассеты и бросались к машинам, унося первые снимки в экстренные выпуски газет. А фотокорреспонденты продолжали бродить по площадке, заговорщически перемигиваясь синими всполохами.
– Боже, Дон… В хвостовом отсеке все мертвые… Понимаешь?! И Дэвид Сеттерс и Джордж Эвардс… Они тоже…
Роуз положил руку на плечо Тони.
– Я пойду к врачам. Может быть, кто-то лишь ранен… Сейчас нелегко разобраться.
Через несколько минут Дональд вернулся как-то сразу осунувшийся.
– Они погибли… – Он говорил, с трудом выжимая из себя слова. – Я видел их своими глазами… У Бэна Солмана тяжелая контузия. У Роджера Комптона помяты ребра, перелом ноги. А насчет Дункана Тейлора ошиблись – он пока жив. Его отправили в больницу… – Дональд заглянул в блокнот, – «Рехтс дер изар». Это в центре города.
Но говорят, он безнадежен – увезли в кислородной камере. И Джо Гест с ним… Ты знаешь его, отличный парень из «Дейли уоркер». Тоже плох, но считают, что есть слабая надежда.
Дональд мельком взглянул на часы.
– Через пятнадцать минут можешь идти передавать: на проводе будет твоя газета.
– Спасибо. Я совсем растерялся и забыл, что надо работать. Шеф не простит мне молчания. Коль я все-таки выжил…
– Звони, а я вернусь к самолету… В машине еще осталось несколько человек.
Дональд разыскал членов комиссии безопасности английской авиационной компании, которые только что прибыли и со скрупулезной точностью устанавливали степени увечий и имена погибших. Страховые полисы не любят неточностей! А врачи давали противоречивые сведения. Ганс Ритшель был едва ли не единственным, кто представлял себе все размеры катастрофы.
– Я пока ничего не могу добавить к тому, что вы видите, – сдержанно сказал представитель БЕА. – Спросите капитана Пейна. Может быть, он вам сообщит что-нибудь интересное.
Подойдя к капитану, безучастно взиравшему на все, что творилось вокруг, Дональд попытался вытянуть из него дополнительные сведения для Тони. Капитан стоял, засунув руки в карманы брюк и покачиваясь с носков на пятки, туда и обратно. Туда и обратно. Как маятник.
– Часа через три состоится пресс-конференция экипажа и пассажиров, которые смогут на ней присутствовать. Там узнаете все, что вас интересует, – нехотя ответил командир корабля.
Но не успел Роуз возмутиться, как тот, смягчившись, а скорее чтобы отвести душу, заговорил вновь:
– Извините… Кажется, у меня сдают нервы… Я летаю много лет, но… Самое чудовищное – в непонятности происшедшего. Вчера, когда я заводил моторы на Белградском аэродроме, оба работали с полной нагрузкой. Правда, мне не понравился звук одного из них. Я немедленно вернул машину на профилактический осмотр. Но ничего не было обнаружено – осматривал лучший механик авиакомпании. До этого «Лорд Беверли» пробыл в воздухе более восьми тысяч часов и спокойно мог продержаться еще столько же. Думаю, подобное несчастье могло произойти с любой машиной.
– Это ужасно! Пожалуй, с этой катастрофой сравнится лишь итальянская трагедия. Если помните, самолет, на борту которого летела футбольная команда «Торино», врезался в кафедральный собор в самом центре города.
– Я помню эту историю… Но здесь нет ничего общего. Даже кафедрального собора. И столько смертей сразу!… Бедняга Рейнмент! Это был его первый полет в качестве старшего офицера. И последний…
«Ему жаль своего офицера… А что делать, когда ты знал близко почти всех погибших, когда со многими из них ты провел рядом не один час?…»
Подошел Тони.
– Я связывался с лорд-мэром Манчестера. Он потрясен. Он уже знает о трагедии. И знают семьи… К нему все время звонят. Он держит у телефона специального человека. Здесь журналисты пронюхали о разговоре, который якобы состоялся между контрольной вышкой аэродрома и пилотом перед роковой попыткой взлета. Но представитель БЕА категорически запретил сообщать прессе какие-либо подробности. Мне не удалось узнать ничего особенного. Судя по всему, БЕА отделается легким испугом и выплатой страховых полисов.
4
– Вам плохо? Простите, что я вас побеспокоила. Над ним склонилась стюардесса.
– Нет, ничего. – Дональд с трудом очнулся от воспоминаний.
Мюнхенская катастрофа, которую он уже столько раз мысленно переживал за эти три года, продолжала стоять перед глазами.
– Я чувствую себя вполне прилично. А мы еще летим?
– Да. – Стюардесса не могла понять скрытой иронии. Она улыбалась с профессиональным спокойствием, пока он внимательно осматривал ее.
– Ну, раз летим, тогда рюмочку коньяка. Если вас не затруднит.
Подавая коньяк, она сказала:
– Через час будем на месте.
– Возможно…
Но и на этот раз стюардесса не обратила внимания на мрачный подтекст.
– Вы давно летаете? – спросил Дональд, с удовольствием поглядывая на миловидную блондинку, которой очень шла темно-синяя с серебряными крыльями на рукавах форма.
– Два месяца, – зардевшись, ответила она. «Немного. В таком случае что ты можешь знать!
Ведь в школе стюардесс вряд ли рассказывают о погибших самолетах. Впрочем, какие-то инструкции на случай аварии им дают».
Остаток пути он пытался думать о встрече с Барбарой. Но мысли его невольно возвращались к мюнхенской катастрофе и к предстоящему, судя по всему, процессу. Он взял из кармана кресла первую попавшуюся газету. Пошелестел и бросил – читать не хотелось. Окинул взглядом пустой самолет.
«Пустой самолет… Пустой самолет? Ах, да!»
Вспомнил рассказ Джо Геста, бедного Джо, которого похоронили после Мюнхена…
Они встретились с Гестом в «Гадюшнике». Дональд до этого не был знаком с Джо, хотя много слышал о нем. У них была общая черта – оба не любили «Гадюшник» и редко бывали в этой журналистской таверне, где обычно собирались газетчики среднего калибра.
Своими сенсационными разоблачительными репортажами из гитлеровской Германии перед самой войной Гест скомпрометировал себя в глазах осторожных политиканов и вынужден был уйти из «Гардиан». Ему пришлось сменить несколько редакций. В последнее время он работал в «Дейли уоркер».
Дональду было абсолютно безразлично направление этой газеты. Он был далек от идеи установить на земле коммунистическое общество, и все идеологические споры проходили стороной, почти не касаясь его. Но он отдавал дань уважения ребятам, работавшим в «Дейли уоркер», которые в столь жестокой конкуренции с гораздо более богатыми редакциями, имеющими отличные журналистские кадры, неограниченные материальные и технические возможности, умудрялись так здорово вести газету. Когда «Дейли уоркер» впервые получила Большой приз за лучшую верстку среди английских газет, Роуз искренне порадовался за этих энергичных, смелых ребят, многих из которых он знал только по их материалам.
Одним из таких и был Джо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37