— К сожалению, это всего лишь теоретические расчёты, — не столько сказал, обращаясь к Ивану, сколько просто подумал вслух Снегин.
— Не только расчёты, — возразил Лобов.
Снегин перевёл на него взгляд.
— Верно. Но практика сохраняла не самые корабли, а лишь их обломки.
— Эти обломки и позволили обосновать эффект сёрфинга!
— Обломки, — вздохнул Снегин.
— Обломки возникали потому, что удержаться на гребне гравитационной волны трудно. — Лобов был сдержанно-терпелив в своей аргументации, и эта спокойная уверенность убеждала лучше всяких эмоций. — Во-первых, надо не растеряться в момент первого контакта с гравитационной волной, когда эффект сёрфинга возникает сам собой. Во-вторых, надо большое искусство, чтобы удержаться на гребне гравитационной волны и глиссировать по её все время падающему фронту. Для этого нужно быть пилотом высокого класса.
— Ты бы удержался?
— А я удержался. Группа специалистов под руководством самого Ли Чена моделировала на тренажной аппаратуре гравитационные удары разной мощности — от самых слабых до предельно сильных. А я ловил контакт и пытался серфингировать. В благоприятных ходовых условиях, когда волна падала под углами от тридцати до шестидесяти градусов с любого борта, — неизменно удачно. Проще всего оказалось серфингировать на гравитационных волнах средней мощности, не особенно сильных и не особенно слабых. А ведь именно такая волна и обрушилась на «Денеболу» и её шлюп!
— Ты бы удержался, — в раздумье повторил Снегин. — А Сладки, он бы удержался?
— Мир Сладки — лоцман.
— Ну и что?
— Он неважный командир и руководитель, — нехотя пояснил Иван, не любивший давать характеристики товарищам по профессии. — Но пилот он милостью Божьей! Поэтому и стал лоцманом. Убеждён, возникни в момент гравитоудара эффект сёрфинга. Сладки инстинктивно держал бы его штурвалом до конца.
— Знать бы, до какого конца, — пробормотал Всеволод.
Лобов, следивший за его реакцией, сцепил пальцы рук и сказал, не скрыв огорчения:
— Надеялся, что ты меня поддержишь.
Снегин непонимающе взглянул на него.
— Конечно поддержу. — Он провёл рукой по лицу, его синие глаза стали ещё синее, чётко очерченные губы тронула улыбка. — Конечно, все задуманное тобой — авантюра с шансами на успех один из тысячи. Но это святая авантюра, черт побери! Авантюра во имя дружбы, любви и верности, что может быть прекраснее? Да честно говоря, я бы, наверное, разочаровался в тебе, старый товарищ, если бы тебя не осенила какая-нибудь сумасшедшая идея вроде сёрфинга! Я тебя поддержу руками, ногами и зубами, если это потребуется. Но для поддержки мне нужны не мечты, а реальности, понимаешь? Поэтому ты должен ответить на все мои вопросы и говорить мне правду, всю правду и ничего кроме правды!
— Спрашивай.
— Итак, ты надеешься, что Лена жива, и собираешься отправиться на её поиски?
— Не только её. Мира Сладки тоже.
— Это само собой разумеется. Хотя думаю, если бы на борту шлюпа был один Сладки, ты бы вряд ли затеял эту операцию, рассеянно заметил Снегин. — Но если Лена и Мир живы, почему они до сих пор не вышли на связь?
— Потому что гравитационная волна забросила шлюп слишком далеко, не хватает дальности его бортовой связи.
— Но жизненные запасы на шлюпе ограничены!
— Верно, — согласился Лобов. — По норме месячный срок. Но я рассчитываю на то, что шлюп выбросило к Уикте — одинокой звезде. Среди её тринадцати планет есть одна, которая, как и сама звезда-солнце, называется Уиктой, с кислородной атмосферой и жизнью земного типа. Если Лена и Мир живы, а я верю в это, их надо искать на Уикте!
Глава 11
Звёздный путь развития, путь галактической экспансии земной цивилизации — трудный, опасный, но вместе с тем и самый перспективный, самый увлекательный путь человечества в будущее. Планет, пригодных для естественного обитания человека, чрезвычайно мало даже в галактических масштабах. В поисках таких планет звёздное население Галактики приходилось буквально просеивать на весах комплексного анализа. Полушутливо-полусерьёзно характеризуя радости и горести открытий планет земного типа, Всеволод Снегин как-то процитировал начало известной басни: «Навозну кучу разрывая, петух нашёл жемчужное зерно». Далеко не всякая планета земного типа оказывалась пригодной для естественного обитания человека. Для инозвездной колонизации была нужна не просто планета земного типа. Нужна была вторая Земля! Её родная, в крайнем случае, двоюродная сестра. Таких планет в двадцать третьем веке были открыты считанные единицы. И каждое такое открытие становилось эпохальным событием, исторически сравнимым разве что с открытием Америки в средневековые времена.
Одной из таких редчайших планетарных жемчужин, найденных в многомиллиардной куче «пустого» с позиций земного освоения звёздного населения, была Уикта. Она оказалась планетой уникальной не только в силу своего близкого сходства с Землёй, но по своему расположению в космосе и характеру открытия её человечеством.
Звезда Уикта расположена в свободном космосе на удалении почти в тридцать тысяч световых лет от внешнего края Галактики — спиральной ветви Персея, и вдвое дальше, на шестьдесят тысяч световых лет, от Солнца. Когда Уиктой стали называть не только звезду, но вторую по счёту земноподобную планету, обращающуюся вокруг неё, то сама звезда по особенности своего расположения в космосе получила и второе имя — Одинокая Звезда.
Солнечная система, вместе с прародиной человечества Землёю, располагается между двумя главными спиральными ветвями Галактики: между ещё туго закрученной здесь ветвью Стрельца и уже развёрнутой ветвью Персея, в рукаве Ориона. Ещё в двадцать втором веке было высказано предположение, что рукав Ориона остался именно рукавом, — зачатком спиральной структуры, потому что здесь проходит крупный подпространственный канал, через который из Галактики произошёл выброс вещества, рассеявшегося в межгалактическом пространстве. В двадцать третьем веке в полутысяче световых лет от Солнца был обнаружен вход в этот гигантский по обычным масштабам канал, который сохранил название рукава Ориона. Для его обследования и космографирования был направлен гиперсветовой рейдер «Антарес». Ради увеличения запасов энергии и жизнеобеспечения экипаж «Антареса» был сокращён до одной рабочей пятёрки. Командиром рейдера и всей экспедиции был назначен самый опытный и заслуженный гиперсветовик того времени Андрей Дзю.
На расчётной гиперсветовой скорости, иначе проникнуть в подпространство невозможно, «Антарес» благополучно вошёл в «подвалы» звёздного рукава Ориона. Резко спрямляя обычное пространство и постепенно расширяясь от нескольких световых часов до нескольких световых дней, рукав Ориона вывел «Антарес» за пределы Галактики — в ещё не обследованное человечеством межгалактическое пространство.
По хорошо сформированному подпространственному каналу можно смело идти на любой скорости: гиперсветовой корабль движется по нему, точно луч света в волноводе, автоматически, в безинерционном режиме обходя попадающиеся включения обычного пространства — острова по терминологии лоцманов-гиперсветовиков. Три года на крейсерской гиперсветовой скорости шёл «Антарес» по гигантскому в своей протяжённости рукаву Ориона, ведя компьютерную космографическую съёмку и выставляя лонг-линию для связи с Землёй. По ходу обследования рукава Ориона были один за другим побиты рекорды дальности и длительности непрерывного полёта на гиперсвете. «Антарес», ведомый Андреем Дзю, уносился все дальше от Солнца в неизведанные глубины большой Вселенной, подобно тому, как «Тринидад» Фернандо Магеллана восемью столетиями ранее уходил в неизведанные дали Тихого океана. Имя Магеллана напрашивается тут потому, что между первым кругосветным путешествием под парусами и первым загалактическим полётом землян на гиперсветовом рейдере сложились некоторые аналогии.
На экспедицию Магеллана в Тихом океане обрушилась эпидемия цинги, загадочной в те времена болезни, которую легко можно было принять за грозную кару Божью.
И на экспедицию «Антареса» обрушилась неизвестная болезнь с симптомами болезни Паркинсона. У космонавтов обозначился тремор пальцев, а затем и кистей рук, началось нарушение координации движений. У четырех человек, в том числе у бортового врача Раджива Индры, эти симптомы постепенно подходили к рубежу, опасному для профессиональных занятий, у двух других, включая и командира рейдера Андрея Дзю, они были выражены заметно слабее. Несмотря на все усилия, Индра так и не смог сказать о причинах этой новой астральной болезни ничего определённого. После продолжительных дебатов и голосования экспедиция по рукаву Ориона была продолжена на компромиссных началах. Индра предположил, что неизвестный фактор, вызвавший заболевание экипажа «Антареса», представляет собой некое слабое излучение, не регистрируемое штатной бортаппаратурой. Поэтому он предложил облачиться в скафандры, продолжить полет, понаблюдать, во что выльется эта защитная мера, а потом уже и принимать окончательное решение о продолжении или прекращении экспедиции. К общей радости простейшая защита, предложенная борт-врачом, оказалась на удивление действенной: уже после первой недели пребывания в скафандрах у заболевших появились признаки выздоровления, а через месяц-полтора, в зависимости от тяжести поражения, болезнь окончательно покинула корабль. Конечно, все время жить и работать в скафандрах невозможно. Но методом проб и ошибок, экспериментируя прежде всего на себе самом, Индра установил благоприятный режим корабельного бытия: два часа в сутки можно было безбоязненно проводить без скафандра. И космонавты с максимальной пользой и удовольствием научились использовать это «свободное» время.
Так или иначе, экспедиция по рукаву Ориона была продолжена. Болезнь, поразившая экипаж «Антареса», позже была названа тоннельной болезнью. Поначалу специалисты астральной медицины считали, что тоннельная болезнь обусловлена самою длительностью непрерывного гиперсветового хода. Но предположение это было опровергнуто и углублёнными исследованиями побочных факторов, сопровождающих движение тел с гиперсветовой скоростью, и самою практикой длительных полётов на гиперсвете в обычном пространстве — ничего похожего на тоннельную болезнь при этом не возникало. Не оправдалось и другое предположение — о том, что подпространство изначально, так сказать, «болеет» тоннельным эффектом. Хотя некоторое время полагали, что достаточно специально не защищённому человеку побыть в условиях подпространства достаточно долго, как он заболевает тоннельной болезнью.
Действительность оказалась похитрее этих догадок. Тоннельный эффект оказался очень слабой гравитационной составляющей, формировавшейся на корпусах гиперсветовых кораблей за счёт их взаимодействия с внутренней поверхностью каналов. И сказывалось влияние этой слабой гравитации на человека лишь во время длительных полётов на гиперсветовой скорости.
Между кругосветным плаванием Фернандо Магеллана и загалактическим путешествием Андрея Дзю с товарищами обнаружилась и ещё одна любопытная, но не очень приятная аналогия. Как известно, свой выход в просторы Тихого океана Магеллан начал с открытия и прохода крайне запутанного пролива, который он нарёк проливом Всех Святых. Позже пролив этот получил его собственное имя. Рукав Ориона, по которому «Антарес» шёл к межгалактическим просторам, заканчивался своеобразным горлом, в котором обычное пространство вкупе с подпространством образовывали сложную систему ходов с одним генерализованным руслом. Антаресовцы назвали этот лабиринтоподобный выход проливом Персея, потому что рукав Ориона выходил на продолжение одной из двух главных спиральных ветвей Галактики ветви Персея.
Когда пролив Персея был маркирован, а его тупиковые ветви реперированы запрещающими знаками, проходить его, само собой, стало легче. И все равно проход его оставался ответственной, если не рискованной операцией. Ну, а первопроходцы на «Антаресе» были поставлены и вовсе в критическое положение. Дзю сохранил гиперсветовой ход, ибо он позволял автоматически следовать по изгибам подпространственного канала, но сбросил его до минимума, чтобы предельно сократить дистанцию срочного торможения. И не напрасно! Конечно, вероятность самофокусировки «Антареса» на проливе была существенно выше, чем на его боковых, в том числе и слепых ответвлениях. Но вероятность и есть вероятность. Несколько ответвлений пролива «Антарес», ведомый опытной рукой Андрея Дзю, проскочил благополучно. Но в один из аппендиксов, слепых ответвлений пролива, возле самых ворот в межгалактический простор корабль все-таки затянуло. Не помогли ни бдительность Андрея Дзю, ни пилотажное искусство лоцмана. Чтобы избежать гравитационного взрыва, было выполнено срочное торможение. Собственно, это было не просто срочное торможение, а торможение на грани возможного по мощности двигателей, — аппендикс пролива Персея оказался предательски коротким. Катастрофы удалось избежать, но один из двух маршевых двигателей рейдера, выдержавший нелёгкое испытание непрерывной трехлетней работой, вышел из строя. Да и второй двигатель после этого сверхсрочного торможения работал на пределе технических норм. Точно раненый тигр, припадающий на одну ногу и с ворчанием зализывающий на боку другую рану, «Антарес» кое-как, натужно воя уцелевшим двигателем и потряхивая разболтанным на перегрузках торможения корпусом, выполз из пролива Персея, убрал ход и завис в межгалактическом пространстве на удалении шестидесяти тысяч световых лет от невидимого отсюда Солнца. В смотровой рубке рейдера расшторилось двухметровое овальное окно. И столпившиеся возле него космонавты первыми из людей увидели бархатное небо большой Вселенной и сияющий ярче полной луны диск галактического центра — звёздно-газовый балдж с ослепительной искрой аккреции в сердцевине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24