Трифонов остался мрачен, но, отстранив Сергеева, снова вышел вперед, в авангард.
За проходной открылся внутренний дворик, который был полон мертвых собак – окоченевшие псы валялись здесь буквально друг на друге – мешанина лап, хвостов и оскалившихся пастей. Казалось, тут были все недолгие герои ночного расстрела.
Совсем рядом сквозь снегопад просматривалось закопченное кирпичное основание дымовой трубы, а над головой ярко горели два красных глаза.
Дворик ограничивал приземистый двухэтажный дом, ранее беленный, но сейчас пугающий уродливой краснокирпичной кладкой. Узкие окошки-бойницы – здесь были кельи для монахов, потом убогие квартирки инвалидов, а потом – комнаты для допросов.
– А здесь я нашел заточку и пырнул ею того сектанта, которого вы убили, – сказал Мельников. – Хорошая была заточка.
– Нам направо. – Трифонов свернул в сторону, обходя дом и петляя между мертвых собак, остановился у массивной двери.
– Погреб? – спросил Мартиков.
– Нет, не погреб, – сказал Степан, – бункер. Он довольно глубокий и в пещеры проход имеет.
Трифонов кивнул на проем:
– Нам сюда. Вниз.
– Да, вниз, – добавил Стрый, – здесь мы... собирались.
– Ведь в самое гнездо прем, – покачал головой Сергеев и, высвечивая впереди себя фонарем, пошагал вниз. Никиту он вперед не пустил.
Цепочкой спустились в длинное бетонное помещение со столом в середине, которое так хорошо знал Стрый. Здесь было темно и холодно, по углам намерз лед.
Тут их ждали.
Влад остановился, разинув рот, в глазах читался немой вопрос. Позади Дивер чертыхнулся.
Босх встал из дальнего от входа кресла, из соседнего поднялся Кобольд, вскочил легко, словно и не прыгал никогда из окошка. И... тут был Николай Васютко с сумрачно серьезным лицом.
Они все были здесь. Как будто никто и не убивал их, и не оставил лежать на улице Школьной. Хотя нет – здесь не было Стрыя и брата Рамены. Рябов безумно ухмылялся, в руках у вернувшихся блестели ножи.
Стрый потрясенно глядел на Николая, тот посмотрел в ответ, ухмыльнулся.
– Колька... – вымолвил Стрый, – ты?
– Я! – прошелестел Пиночет и мягким скользящим движением рванулся вперед. Нож в его руках целил в горло бывшему напарнику. Босх, Кобольд – все они бросились на замерших своих убийц. Они двигались быстро, слишком быстро для человека.
Дивер с руганью оттолкнул оторопевшего Стрыя и всадил очередь в подбежавшего Николая. Того отшвырнуло назад, он сбил Кобольда, и оба мешками повались на пол. Влад начал стрелять, целя в Босха, ощущая чудовищное дежавю.
Николай поднялся. Судя по его виду, хуже ему не стало.
– Они мертвые!!! – заорал Стрый. – МЕРТВЫЕ!!!
– В сторону! – орал Дивер. – Выстраивайтесь в цепочку!
Топтавшиеся позади Степан и Мартиков, наконец, пробились вперед, стали беспорядочно стрелять в корчившихся врагов. Те поднимались, снова падали, пули кромсали их. Помещение быстро наполнялось сизым пороховым дымом и пахнущей пряностями пылью, что исходила от вновь оживших последователей Плащевика. У Влада кончились патроны, и поднырнувший под выстрелы Кобольд оказался совсем рядом – ножом он орудовал так, что позавидовал бы и спецназовец со стажем. Дивер неуловимым движением сместил ствол правее и ниже и выстрелил в упор. Частицы горящего пороха осели на мертвом драгдилере, и тот неожиданно... заполыхал. Яркое жаркое пламя моментально объяло его, и Кобольд с низким стоном отшатнулся назад, осел исполинской полыхающей куклой.
Босх и Николай все еще пытались добраться до вошедших, но попытки эти уже были бесполезны. Не прошло и минуты, как оба прилегли на пол – Босх отдельными частями.
Влад выронил автомат, и он загромыхал по бетону.
– Это как...
Мельников отстранил его и, прохромав вперед, пнул ногой тело Босха.
– Смотрите! Морок! Это морок!
– Какой еще... – начал было Дивер, но, вглядевшись повнимательнее, замолк. Там, где только что лежали тела убитых врагов, теперь валялись груды грязного дурнопахнущего тряпья. Влад подошел, всмотрелся.
Это были куклы – грубые подобия человека в натуральную величину, собранные из мусора. Здесь была дрянная, разорванная одежда, какие-то тряпки, битое стекло и мятая жесть. Костяные пуговицы на уродливых головах изображали глаза. Чуть ниже, там, где полагается быть рту, шла прихотливая вязь букв. На кукле, к которой наклонился Влад, было филигранно выписано – «Босх». Чуть дальше лежал «Пиночет». Не оставалось сомнений, что на полыхающем сейчас жарким пламенем чучеле неизвестные вывели «Кобольд».
– Куклы, чучела!
– Это морок. Сделали чучела и придали им подобия убитых, – сказал Дивер, – я теперь понял. Вот только как они...
– Гляньте-ка! – позвал Владислав.
Он наклонился и аккуратно двумя пальцами подцепил что-то с уродливо искривившейся шеи чучела Босха. В свете фонаря ярко блеснуло – золотая цепь, инициалы А. П. К.
– Стрый, не знаешь, кем был Босх по отчеству? – спросил Влад.
– Вроде Петрович... ну да, Петрович.
– Его вещица.
– Так и должно быть, – сказал Дивер, – чтобы оживить их, надо вручить чучелам что-нибудь из вещей покойников. Давайте-ка посмотрим!
Поворошили немилосердно воняющие гнильем куклы.
У Николая нашли старинные позолоченные часы с промятой крышкой. Влад приложил к уху, потряс, сказал:
– Не работают.
– Конечно, не работают, – тихо произнес Стрый, забирая часы и глядя на инициалы на внутренней стороне крышки. – Н. В и Е. М. Это мы. Когда нам было лет по десять, он стащил часы у старого деда, нашего с ним соседа. Этим часам, наверное, лет сто, но уже двадцать лет, как они не ходят. Николай... очень гордился этими часами. И... мы тогда друзья были – не разлей вода, вот и выцарапали на крышке свои инициалы. В знак вечной дружбы. – Он горько ухмыльнулся. – Я думал, он их продал, когда... когда начался тот морфиновый угар. Он все продал, даже мебель. А часы сохранил. Ценил. Помнил... – Стрый моргнул, а потом вдруг резко вскинул голову: – А эти взяли их!! Чтобы начинить ими куклу! Твари! Твари!!!
– Тихо, Стрый, – Дивер встряхнул Малахова за плечо. – Отомстишь, успеешь...
Стрый только головой качнул и сунул часы во внутренний карман, поближе к сердцу.
А через пять минут стало понятно, отчего так воняет догорающее чучело Кобольда. Среди ветхой ткани горел еще пластиковый пакетик с димедролом – капсулы шипели и плавились, распространяя вокруг смрад.
– Вот что у тебя самое дорогое, – мрачно сказал Стрый, – вот что у тебя было за душой, Кобольд. Горстка таблеток – единственно, что ты любил. Шакал! – внезапно свистяще выговорил он и сильно пнул чадящее чучело. То поднялось в воздух и глухо ударило о противоположную стену. Пакет с димедролом выпал и остался дотлевать на бетоне.
– Вот так бывает... – сказал Владислав. – Аж сердце захолонуло, как их увидел. Всегда мертвяков да духов боялся.
– Успокойся, Владик, – произнес Дивер, – это, наверное, капкан был. Тот, про который Никита рассказывал.
Ножи тоже были настоящими – каждое мертвое чучело имело при себе лезвие, покрытое рунами.
– Могли убить? – спросил Дивер у замершего в дверях Никиты.
Трифонов медленно кивнул:
– Дальше будет страшнее.
– А нам не привыкать, – бодро сказал Дивер. Шок его уже оставил. – Дальше идем.
– А этот где? – спросил Владислав. – Сектант?
– Рамена? – Стрый еще раз легонько пнул подделку под Кобольда. – Его, как видишь, нет.
– Ну, ты жив, Стрый, ты с нами. А он...
Дивер стоял у противоположной двери, ведущей в катакомбы, махал рукой. Победа подняла его настроение – Севрюк так и рвался в бой.
– Все равно мы никогда не узнаем, – мрачно сказал Евгений Малахов и зашагал к Диверу.
Влад остался, глядя на разбросанные, издырявленные куклы.
– Столько загадок... – прошептал Влад и пошел к дверям.
– Они были здесь, – четко сказал Хоноров, стоило Сергееву подойти, – ты почувствовал?
– Да, Евлампий, почувствовал. Они меня чуть не убили.
Влад сжал зубы и потащил Хонорова за собой в темноту подземелья.
Широкий коридор уходил куда-то во тьму. Вытертый до полного обесцвечивания линолеум на полу, лампы в жестяных абажурах через каждые пять метров, стальные двери по обеим сторонам. Здесь было теплее, чем на поверхности, – стены плакали прозрачной холодной влагой, и она прокладывала дорожки в бугристом бетоне.
Быстро миновали катакомбы – пустые, темные, множащие звуки шагов негромким эхом.
Ход в пещеры был неприметен и выглядел как еще одна дверь. Не будь с ними Никиты, они, без сомнения, прошли бы мимо этой неприметной, покрытой лишаем ржавчины створки. Но Трифонов уверенно сказал:
– Здесь...
Севрюк подергал ручку – заперта. С отвращением вытер руку от налепившейся пушистой, как кроличья шерсть, плесени. Спросил:
– Дальше что?
Стрый вынул ключи Босха, увесистую связку, и, выбрав наиболее массивный, покрытый ржавчиной, вставил в замочную скважину. Провернул, глухо щелкнуло – и дверь слегка отошла от косяка. Посыпалась пыль.
– Запасливый был Босх, пусть ему вертел кой-куда воткнут там, где он сейчас оказался, – произнес Степан.
– Все для людей делал, – сказал с усмешкой Стрый, толкнул дверь, и она растворилась в узкую штольню с выложенными известняком стенами. Потолок был низок.
Через штольни шли долго – узкие однообразные коридоры, столь похожие друг на друга, что даже Степан, признанный знаток этих мест, зачастую путался и уступал место проводника Никите, который шел уверенно, руководствуясь непонятным своим чутьем. Они не попали ни в тупики, ни в природные ловушки-давилки, появляющиеся, когда потолок штольни уже достаточно обветшал и при малейшем шуме и шорохе был готов обвалиться на голову. В штольнях было тихо и прохладно, и только в глубине породы нет-нет да и скрипело что-то – сдвигались пласты земли. А однажды на полу нашли пустую ржавую банку – шахтерский прообраз керосинок, древний, как Нижний город.
И с каждым новым шагом в глубь земную становилось теплее.
– Ты знаешь, – сказал Владислав Диверу, – эта история с похищенным теплом... Получается, как в сказке про проглоченное солнце.
Дивер усмехнулся, спросил:
– Думаешь, тепло еще будет?
– Будет жарко... если доберемся.
– Тише... – прошептал Никита, – там впереди кто-то...
Сбавили шаг, напряженно вслушивались, но звуки их марша все равно заглушали все остальные.
Прошли еще два десятка метров, и впереди замаячил перекресток – четыре хода, которые под острыми углами соединялись друг с другом. На полу валялся технический мусор, пришедший откуда-то из древних времен, когда разрабатывали эти штольни.
На перекрестке замерли серые звери, глаза их в свете фонаря горели зеленым. С белоснежных клыков капала слюна.
Низкий горловой рык разнесся по штольням, стал многократно дробиться и искажаться, словно в подземелье собрались два десятка маленьких чудовищ.
Дивер прицелился, но теперь уже Мартиков хлопнул по оружию ладонью, отводя ствол:
– Ты что? Это те волки... вон как скалятся, видно – одичали совсем.
Звери сверлили их зелеными глазами, а потом из глубин шахты появился еще один – полупрозрачный, источающий бледно-голубой свет. Тоже оскалил клыки, глядя Мартикову прямо в глаза. Мол – мы больше не вместе, но не подходи, а то не ровен час – вернусь.
– Все равно здесь нельзя стрелять, – сказал Степан Приходских, – крепь дряхлая, в позапрошлом веке делалась. Пальнешь – на голову рухнет.
– Ножики те зря не взяли, – произнес Дивер.
– Вот бы сам и взял, а я к этой погани больше не притронусь, – заметил Стрый, глядя, как волки медленно отходят назад, во тьму. Звери были холеные, откормленные.
Дождавшись, пока звери исчезнут в соседнем тоннеле, Никита Трифонов уверенно вышел на перекресток, как обычно, не сомневаясь – выбрал центральную штольню, там, где на полу просматривались ржавые остатки рельс.
– Здесь они! – сказал вдруг Хоноров.
– Кто?
– Они залезли сюда уже давно. Долго скитались, хотели есть, но выхода так и не нашли. Их же никто не вел.
– Да кто? – спросил Степан.
– Те двое детей, из-за которых закрыли штольни.
Остальные вспомнили старую историю, случившуюся пару десятков лет назад. Тогда в пещерах пропали двое детей. Власти повели себя разумно и велели просто завалить все выходы из пещер на поверхность.
– Они здесь... – сказал Евлампий и был прав.
За следующим поворотом обнаружились два скелета. Кости побелели от старости, а одежда истлела в прах.
Уже много лет эти безмолвные стражи охраняли входы в пещеры. Дети были на верном пути и уже почти смогла выйти из пещер. Благоволи им судьба – они бы смогли пройти лабиринты штолен и выйти на территорию завода, тогда еще работающего и не помышляющего о крахе. Но судьба не благоволила – сила оставила ребятишек как раз на этой границе между пещерами природными и пещерами рукотворными – вечное предупреждение отважившимся зайти сюда сталкерам. Подле одного из скелетов блеклой горсткой угадывались остатки цветов.
– Традиция... – пояснил Степан, – эта как веха, что ли...
И группа оставила скелеты позади. Стены разошлись в стороны, потолок поднялся, пещеры были высоки и обширны.
Никита Трифонов, неслышно шедший впереди, споткнулся на ровном месте и упал бы, если бы Севрюк не подхватил его за шиворот. Лицо ребенка было искажено, глаза закрыты. Душой он был не здесь.
– Они чуют... – мертвенным голосом произнес Трифонов, губы едва шевелились, как у опытного чревовещателя. – Почуяли нас... скоро будут здесь.
– Да кто, Никита? – крикнул Влад. – Чумные, псы, тролли?
– Все... и не только.
Дивер кинул быстрый взгляд на группу. Никита болтался в руке бывшего солдата, как неудачно сделанная кукла-марионетка.
– Нет! – крикнул Влад. – Не успеем!
– Не успеем, говоришь?! – заорал Севрюк, отбрасывая всякую маскировку. – А ну, ПОШЛИ-И!!!
– Куда, псих?! – крикнул Мартиков, но их вояка уже бежал вперед, волоча за собой Трифонова. – Мальца-то куда потащил?!
Влад уже бежал следом за впавшим в неистовство от крушения собственных планов Дивером. Да, это был человек идеи, который, поставив цель, идет до последнего. И странно, на Владислава Сергеева, тихого книжника, тоже стало находить какое-то безумное воодушевление, когда наплевать на все – даже на собственную смерть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58