Иоланда нервно крутила кольцо на пальце.
– Его послушать, так все было нормально, а на самом деле он очень переживал.
– Нет, нет, Иоланда, ты не права. Я всегда желал ей всего самого лучшего.
– Питер не любит ссор. Он ни с кем не ругается, а с ней-то тем более не стал бы. Хотя, после всего, что они сделали...
– Насколько я понимаю, Изабелла выступила с идеей проектирования миниатюрных домов еще тогда, когда работала у вас.
– Совершенно верно.
– А как же насчет... ну, того, что называется... интеллектуальной собственностью? Разве право на эксплуатацию этой идеи принадлежит не вам?
Питер начал отвечать, но в разговор вмешалась Иоланда:
– Конечно, все принадлежит Питеру. Просто он даже не решился попросить Изабеллу подписать бумагу о соблюдении его прав. Она ушла и все забрала с собой. Он не сказал ни слова, хотя я умоляла его настоять на своем. Фактически Изабелла похитила у него миллионы, да, миллионы, я не преувеличиваю...
Следующий вопрос я формулировала более аккуратно. Как я успела убедиться, Питер со своей основательностью вряд ли годится в свидетели. Более полезной может быть Иоланда, надо только выбрать правильный тон.
– Наверное, вы были вне себя от возмущения? – осторожно спросила я.
– Конечно! Она этого вполне заслуживала. Самовлюбленная, нахальная... – Она проглотила конец фразы.
– Да-да, я слушаю вас, – сказала я.
– Иоланда, – промолвил Питер, бросая на жену предостерегающий взгляд.
– Я не хотела плохо отзываться о ней, – взяла она себя в руки.
– Вы можете говорить все, что считаете нужным. Насколько я понимаю, Изабелла любила крайности...
– Крайности! Это слишком мягко сказано. Она была просто-напросто нечестным человеком!
– Я не думаю, что мы имеем право на такие обобщения, – наклонился Питер к жене. – Ты можешь относиться к ней по-всякому, но нельзя не признать, что она была чрезвычайно одаренным человеком.
– Да, это правда, – согласилась Иоланда, покрывшись румянцем. – И, как я понимаю, она не всегда была виновата. Порой мне даже бывало жаль ее. У нее были расшатанные нервы, она часто срывалась. У этой женщины имелось все, не было только счастья. Дэвид присосался к ней, как клещ, и выпил из нее всю кровь.
Я подождала, надеясь, что она продолжит рассказ, но она молчала. Я взглянула на Питера.
– Вы тоже так считаете?
– Не мне судить.
– Я и не прошу вас судить. Мне просто нужна ваша точка зрения, чтобы понять кое-какие вещи.
Он помолчал и сказал после паузы:
– Мне кажется, она была несчастным человеком. Не знаю, что можно добавить к этому.
– Как долго она работала у вас?
– Чуть больше четырех лет. Это было что-то вроде стажировки.
– Симона сказала, что у нее не было архитектурного образования.
– Верно. У нее не было образования, но были великолепные идеи. Энтузиазм перехлестывал через край. Она была, если можно так выразиться, столь же талантлива, сколь несчастна.
– У нее бывали периоды депрессии?
– Да, она не могла с ними справиться, поэтому злоупотребляла спиртным, – сказал он.
– Она пила, потому что была алкоголичкой, – вмешалась Иоланда.
– Мы же не знаем всего, – добавил Питер.
Иоланда принялась хохотать, картинно изображая приступ смеха.
– Мужчина никогда не согласится, что у красивой женщины могут быть изъяны.
Мне снова стало не по себе.
– А что за человек Дэвид Барни? Он ведь тоже архитектор. Способный человек?
Иоланда безапелляционно заявила:
– Он плотник, но с большими претензиями.
Питер пропустил ее реплику мимо ушей.
– Он очень хороший технический специалист.
– Технический специалист?
– В этой характеристике нет ничего плохого.
– Он – ответчик. Вы можете говорить о нем все, что считаете нужным.
– Мне бы не хотелось говорить на эту тему. В конце концов, мы – коллеги, хотя я уже на пенсии. Но у нас маленький город. Не мне судить о его квалификации.
– Что вы можете сказать о нем как о человеке?
– Я над этим никогда не задумывался.
– О Боже, Питер! Почему ты не расскажешь всю правду? Ты же его терпеть не мог. И никто не мог с ним нормально ладить. Он нечестный, низкий человек. Он только и думает, как бы провернуть очередную махинацию...
– Иоланда...
– Я знаю, что я Иоланда! Меня спросили, и я отвечаю. Ты так заботишься о том, чтобы, не дай Бог, не обидеть кого-нибудь, что забываешь говорить правду. Дэвид Барни – это паук. В свое время Питер предложил им войти в его бизнес, хотя я категорически возражала. Я старалась быть объективной. Изабелла принесла с собой много прекрасных идей, и мы это очень ценили. Но, как только она начала крутить этот роман с Дэвидом... он оказывал на нее плохое влияние.
Я повнимательней присмотрелась к Иоланде. Она прекрасно справилась бы с ролью свидетельницы, если бы чуть внимательней выбирала выражения.
– Так в чем конкретно состоял вклад Изабеллы в ваш бизнес?
– Она была богатым человеком и вращалась в респектабельных кругах. Люди прислушивались к ее мнению, так как считали, что у нее изысканный вкус. У нее в самом деле был свой стиль. Все стремились подражать ей.
– Когда они с Дэвидом вышли из фирмы, то забрали с собой много клиентов?
– Это обычная практика, – пробурчал Питер. – Неприятная, но в бизнесе встречается на каждом шагу.
– Это была катастрофа, – не согласилась с ним Иоланда. – Вскоре Питеру и пришлось уйти на пенсию. В последний раз мы виделись с ними у них на обеде. Это было в день Труда.
– Как раз в тот день, когда у Дэвида исчез пистолет?
Супруги обменялись взглядами. Питер закашлялся.
– Мы узнали об этом позже, – сказал он.
– Нет, мы услышали об этом в тот же день. Наверху в спальне хозяев разыгрался страшный скандал. Точно сказать нельзя, но, видимо, поводом к нему послужило именно исчезновение пистолета, – опять вмешалась Иоланда.
– Как вы думаете, кто мог взять его?
– Ну конечно, ОН САМ его и похитил! – воскликнула Иоланда, не раздумывая ни секунды.

7

Я ненадолго заехала в свой офис и кое-что напечатала. На автоответчике мигала сигнальная лампочка. Я прослушала сообщение. Звонила Ре Парсонс, у нее был голос человека, который страшно торопится. Я набрала ее номер и в ожидании ответа перебирала свои записи. Где я возьму свидетеля, видевшего Барни на месте преступления? Лонни, конечно, шутил, когда предложил мне заняться этим. Но, если я найду такого человека, вот шуму-то будет! Четыре гудка... пять. Я уже собиралась повесить трубку, когда кто-то ответил на другом конце линии.
– Алло?
– Добрый день. Это Кинси Милхоун. Мне нужно поговорить с Ре Парсонс.
– Это я и есть. Кто говорит?
– Кинси Милхоун. Я оставляла вам сообщение...
– О, да, вспомнила, – прервала она меня. – Вы по поводу Изабеллы. Я не совсем поняла, что вам нужно.
– Видите ли, пару месяцев назад вы беседовали с Морли Шайном.
– С кем?
– С детективом, который занимался этим делом. К несчастью, у него случился сердечный при...
– Я никогда ни с кем на говорила про Изабеллу.
– Как? Вы не беседовали с Морли? Он работал на адвоката, которого нанял Кеннет Войт.
– В первый раз про это слышу.
– Извините. Наверное, мне дали неточные сведения. Да, я же не объяснила вам, кто я такая. – Я коротко изложила суть дела, которым занимаюсь. – Обещаю, что отниму у вас совсем немного времени. Но нам обязательно надо встретиться.
– У меня сейчас нет ни минуты свободной. Более неудобного момента просто нельзя придумать, – раздраженно проговорила она. – Дело в том, что я – скульптор, через два дня открывается моя выставка. Я вся в делах.
– Может быть, мы выпьем по чашке кофе или по бокалу вина сегодня вечером? В любое удобное для вас время.
– Неужели обязательно сегодня? Нельзя подождать неделю?
– До суда осталось совсем мало времени.
– Простите, может быть, вы найдете мои слова странными, но со времени ее смерти прошло шесть лет. Что бы ни случилось с Дэвидом Барни, ее уже не вернешь. К чему же такая спешка, я не понимаю.
– Если по большому счету, – сказала я, – то в любых наших действиях не так уж много смысла. Как ни старайся, конец один. Да, она умерла, но ее смерть не должна остаться бесследной.
В трубке воцарилось молчание. Я понимала, как ей муторно возвращаться к прошлому, но у меня не было другого выхода. Пришлось нажать.
Она смягчилась и неохотно уступила.
– О Боже! У меня же сегодня еще занятия по рисунку для взрослых. С семи до десяти. Если бы вы заехали в школу, мы могли бы поговорить, пока люди будут рисовать. Это все, что я могу вам предложить.
– Великолепно. Я согласна. Спасибо за помощь.
Она сказала мне, куда ехать: комната десять, вход со двора.
– До встречи.

* * *

Домой я попала в 17.35. На кухне у Генри горел свет. Я прошла черным ходом на его половину, стараясь разглядеть через стеклянную дверь, что там происходит. Генри сидел в своем кресле и потягивал "Джек Дэниел", уткнувшись в газету. На плите варился ужин. Судя по головокружительному запаху, предполагалось нечто с луком и колбасой. Генри отложил газету в сторону: "Входи, входи".
Я открыла стеклянную дверь и вошла. Кроме большой кастрюли с кипящей водой, на плите стояла сковородка с кипящим томатным соусом.
– Как дела, старина? Не знаю, что ты там готовишь, но запах восхитительный.
Генри всегда был красавцем, но в свои восемьдесят три года он приобрел необычайную элегантность – высокий, подтянутый, седые волосы и пронзительно голубые глаза на худощавом лице.
– Вот, готовлю жаркое на ужин. Уильям приезжает сегодня вечером.
Брат Генри был старше него на два года и летом перенес инфаркт. Генри собирался поехать к нему в Мичиган, но решил подождать, пока тот поправится. Недавно Уильям позвонил и сказал, что хочет приехать сам.
– Да-да. Я и забыла. Вам предстоят веселые деньки. Он надолго приезжает?
– Я согласился на две недели, может, чуть больше, если выдержу. Хлопот, конечно, будет много. Физически он уже поправился, но у него теперь началась депрессия. Льюис говорил, что он совсем свихнулся и думает исключительно о своем драгоценном здоровье. Я уверен, что Льюису это надоело и он хочет пару недель передохнуть.
– За что же он так с тобой?
– Не знаю. Ума не приложу. Он иногда любит припомнить старое. Как-то я отбил у него девчонку в 1926 году, наверное, теперь он решил отомстить. Не знаю. У него хорошая память, и он не знает снисхождения.
Другому старшему брату Генри – Льюису – было уже восемьдесят шесть. Брату Чарли стукнул 91, а сестричке Нелли 31 декабря должно было исполниться 94.
– Может, это и не идея Льюиса, – продолжал Генри. – Вполне вероятно, Уильяма отослала Нелли. Она никогда его особенно не любила. Теперь он надоедает ей со своими разговорами о смерти. Представляю, как ей неприятно слышать об этом накануне дня своего рождения. Ее просто трясет от его болтовни.
– Когда прилетает самолет?
– В восемь пятнадцать, если долетит, конечно. Я решил, что угощу его здесь салатом и жарким, а потом мы, может быть, сходим к Рози, выпьем пивка. Хочешь поужинать с нами? На десерт я приготовил пирог с вишнями. Вообще, я испек целых шесть пирогов. Но пять я должен отнести Рози, чтобы расплатиться за мой долг в баре.
"Рози" Генри называл таверну, которую содержала венгерка с непроизносимой фамилией. С тех пор как Генри оставил работу в пекарне, он стал заниматься бартером – делал выпечку для семейных торжеств во всей округе, и она пользовалась бешеной популярностью.
– Извини, не смогу, – сказала я. – На семь часов у меня назначена встреча, и она может затянуться. Скорее всего, я тоже заеду к Рози, но пораньше, чтобы перекусить.
– Может, завтра присоединишься к нам? Я пока не знаю, что мы будем делать, но скорее всего останемся дома. Те, у кого депрессия, обычно не любят выходить на улицу. Буду сидеть и смотреть, как Уильям глотает свой "Элавил".

* * *

Дом, в котором располагалась закусочная Рози, выглядел так, словно в нем размещался бакалейный магазин. На окнах красовалась реклама дешевого пива, над входом была неоновая вывеска. Закусочная ютилась между ремонтной мастерской и прачечной самообслуживания. Клиенты прачечной в ожидании своей партии белья потягивали у Рози пиво и курили. Полы в закусочной были деревянными. Деревянные скамьи у столов, обструганные кое-как, требовали осторожности: неловкое движение – и вынимай занозу. Восемь-десять столов с пластмассовыми крышками страдали хронической хромотой. Обед у Рози обычно начинался с того, что вы освобождали себе место, отодвигая в стороны спичечные коробки, салфетки и стаканы. Свет от люминесцентных ламп тоже не способствовал уюту.
Обед прошел, как обычно, – я заказала то, что посоветовала Рози. Надо видеть эту Рози: ей шестьдесят, она приземистая, с пышным бюстом – ярчайший представитель бифштексной мафии. В меню первенствовал "гуляш" – в переводе с венгерского на английский, поджарка из рубленого мяса.
– Я вообще хотела заказать только салат, Рози, мне надо последить за своим питанием – ем всякую дрянь дома.
– Салат вы тоже возьмете. Но "гуляш" должен быть на первом месте. Я готовлю его по старинному рецепту. Вам понравится, – пообещала она. Рози уже занесла заказ в свою тетрадку. Наверное, там есть сведения обо всей еде, которую я поглотила в этой закусочной. Однажды я пыталась туда заглянуть, но получила карандашом по носу.
– Рози, но я даже не знаю, что такое этот "гуляш"!
– Спокойно. Я тебе все расскажу.
– Расскажи немедленно, я не могу терпеть.
Она заняла позицию, чтобы начать свой сольный концерт, и даже проследила, чтобы ступни стояли правильно. Она ужасно любит напыщенный английский, вероятно, думает, что это прибавляет ей солидности.
– В переводе с венгерского слово "гуля" означает пастуха, который пасет овец. Это блюдо известно с девятого века. Очень вкусное кушанье. Пастухи готовили его с луком, добавляя совсем немного жидкости. Ни в коем случае нельзя использовать паприку! Когда вся жидкость выкипит, мясо подсушивается на солнце и хранится в мешках, изготовленных из овечьего... как сказать...
– Из кишок?
– Нет, из желудка.
– Понятно. Я беру его. Дальше можно не рассказывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34