К утру она установила, что д'Амбуаз вечером выехал на своем автомобиле, но его ударил ножом собственный шофер и бросил, полумертвого, на пустынной улице. А Мюсси и Каоршу позвонили якобы от герцога и сообщили, что все отменяется.
На следующей неделе, махнув рукой на расследование, не обращая внимания на вызовы к следователю и даже не прочитав в газетах заявления Люпена насчет «бегства в Варен», герцог, его дочь и камердинер тайком сели в вантский поезд и уже вечером были в старинном феодальном замке на полуострове Сарзо. Тотчас же с помощью бретонских крестьян, подлинных средневековых вассалов, была организована оборона. На четвертый день в замок прибыл Мюсси, на пятый — Каорш, а на шестой — д'Амбуаз, чья рана оказалась не столь опасной, как думали сначала.
Выждав еще два дня, герцог, которому удалось осуществить задуманное бегство несмотря на Люпена, открыл вторую часть того, что он называл своим планом. В присутствии троих кузенов не терпящим возражений тоном он объявил Анжелике следующее:
— Вся эта история мне порядком надоела. Я вступил в изнурительную борьбу с человеком, которому нельзя отказать в дерзости. Теперь я желаю поставить точку, чего бы мне это ни стоило. Есть лишь одно средство, Анжелика: вы должны избавить меня от ответственности, перейдя под защиту одного из ваших кузенов. В течение месяца вам придется стать женой де Мюсси, де Каорша или д'Амбуаза. Выбирайте, кого хотите. Решайте.
Четыре дня Анжелика плакала, пытаясь смягчить сердце отца. Но что проку? Она чувствовала, что он непреклонен и в конце концов ей придется покориться его воле. И она согласилась.
— Выбирайте сами, отец, я никого из них не люблю. Мне все равно, с кем быть несчастной!
Герцог пытался убедить дочь самой сделать выбор, но тщетно. И тогда, устав спорить, он выбрал д'Амбуаза, поскольку тот был обладателем самого крупного состояния из всех троих.
Незамедлительно было сделано оглашение о предстоящем бракосочетании.
Охрану замка усилили, тем более что молчание Люпена и прекращение газетной кампании тревожили герцога де Сарзо-Вандома. Он понимал: враг готовится нанести удар и с помощью какой-нибудь уловки попробует расстроить свадьбу.
Однако все было тихо. За два дня до церемонии, накануне, в день церемонии — ничего. Бракосочетание состоялось в мэрии, венчание — в церкви. Все было кончено.
Только после этого герцог смог облегченно вздохнуть. Несмотря на печаль дочери и смущенное молчание зятя, несколько тяготившегося двусмысленным положением, герцог с довольным видом потирал руки, словно после блестящей победы.
— Можно опустить подъемный мост! — объявил он Гиацинту. — Пусть входит кто угодно! Бояться этого негодяя больше не приходится.
После завтрака герцог угостил крестьян вином и даже выпил с ними вместе. Крестьяне пели и плясали. Около трех он вернулся в замок.
Был час послеполуденного отдыха. Через анфиладу комнат герцог дошел до кордегардии, но вдруг замер на пороге и воскликнул:
— Что ты тут делаешь, д'Амбуаз? Что это за шутки?
Перед ним стоял д'Амбуаз в штанах и куртке бретонского рыбака, причем они были велики для него, грязные, в прорехах и заплатах.
Герцог остолбенел. Он долго и удивленно всматривался в лицо этого человека — знакомое и в то же время пробуждавшее какие-то смутные воспоминания давно прошедших дней. Потом вдруг подошел к выходившему на эспланаду окну и позвал:
— Анжелика!
— Да, отец? — отозвалась та.
— Где твой муж?
— Вот он, — ответила Анжелика и указала на д'Амбуаза, который, сидя невдалеке, что-то читал, попыхивая сигаретой.
У герцога подкосились ноги, и он опустился в кресло.
— Похоже, я схожу с ума!
Тут человек в рыбацкой одежде упал перед ним на колени и заговорил:
— Дядюшка, взгляните же! Вы узнаете меня? Я ваш племянник, который когда-то играл здесь и которого вы называли Жако. Ну вспомните же! Смотрите: вот шрам…
— Да, да, — пробормотал герцог, — я тебя узнаю, ты — Жак. Но ведь тот… — Он сжал голову руками. — Нет, это невозможно. Объясни… Я не понимаю… Не хочу понимать…
Герцог замолчал; пришелец затворил окно, а за ним дверь в соседнюю гостиную. Затем, подойдя к старому аристократу, он легонько тронул его за плечо, как бы выводя из оцепенения, и без всяких предисловий начал рассказ:
— Как вы помните, дядюшка, я уехал из Франции пятнадцать лет назад, когда Анжелика отказалась стать моей женой. И вот, четыре года тому, то есть на одиннадцатом году моего добровольного изгнания и пребывания на крайнем юге Алжира, на охоте, устроенной одним могущественным арабским вождем, я свел знакомство с человеком, который своим веселым характером, обаянием, невероятной ловкостью и отвагой, ироническим и в то же время глубоким умом буквально покорил меня. Граф д'Андрези провел у меня полтора месяца. Когда он уехал, мы стали переписываться. Кроме того, я не раз встречал его имя в газетах — в рубриках светской и спортивной хроники. Он собирался опять ко мне приехать, и я уже начал готовиться к приему, как вдруг однажды вечером во время верховой прогулки двое моих слуг арабов набросились на меня, связали, завязали глаза и семь дней и ночей везли по пустынным дорогам, пока не доставили в бухту на побережье, где нас поджидали пять человек. Меня переправили на небольшую паровую яхту, которая тут же подняла якорь. Кто были эти люди? С какой целью они меня похитили? Я терялся в догадках. Меня заперли в тесной каюте с иллюминатором, забранным железной решеткой. Каждое утро через окошечко, выходившее в соседнюю каюту, мне на койку клали фунта три хлеба, ставили котелок с едой и бутылку вина, а вчерашние остатки забирали. Иногда ночью яхта останавливалась, и я слышал, как с нее спускают шлюпку, которая, по-видимому, отправлялась в какую-либо гавань за провизией. Когда шлюпка возвращалась, яхта опять неспешно трогалась в путь, словно на ней плыли для развлечения светские люди, которым спешить некуда. Несколько раз, забравшись на стул, я видел в иллюминаторе побережье, но столь далеко, что уточнить, где мы плывем, не было никакой возможности. Так прошли два месяца. Однажды утром на девятой неделе я заметил, что окошечко прикрыто неплотно, и толкнул дверцу. Соседняя каюта была пуста. Мне с трудом удалось дотянуться до туалетного столика и взять пилку для ногтей. За две недели кропотливой работы я перепилил решетку на иллюминаторе; путь на свободу был открыт. Плаваю я хорошо, однако быстро устаю, поэтому я решил дождаться момента, когда яхта будет находиться недалеко от берега. И только позавчера, взобравшись на свой наблюдательный пост, я увидел близкий берег, а после захода солнца, к своему изумлению, узнал остроконечные башенки и массивный донжон замка Сарзо. Неужели мое загадочное путешествие подошло к концу? Всю ночь мы крейсировали в открытом море. Весь вчерашний день — тоже. Наконец сегодня утром мы приблизились к берегу на расстояние, которое я мог преодолеть, к тому же яхта находилась среди скал, и я имел возможность плыть к берегу, укрываясь за ними. Однако уже собираясь бежать, я заметил, что окошечко, которое, очевидно, не заперли, открылось и дверца стучит о переборку. Из любопытства я выглянул в него. В соседней каюте в пределах досягаемости стоял маленький шкафчик; мне удалось его отворить, и я на ощупь вытащил оттуда связку каких-то бумаг. Это оказались письма, в которых содержались инструкции взявшим меня в плен бандитам. Через час, когда я выбрался из иллюминатора и соскользнул в воду, я знал уже обо всем: о причине, средствах и цели моего похищения, равно как и о мерзких кознях, которые уже три месяца как плетутся вокруг герцога де Сарзо-Вандома и его дочери. К несчастью, я опоздал. Чтобы меня не заметили с яхты, мне пришлось некоторое время таиться в углублении скалы и до берега я добрался лишь к полудню. Потом время ушло на то, чтобы добрести до рыбачьей лачуги, обменяться с ее хозяином одеждой и прийти сюда. Было уже три часа. Здесь я узнал, что утром состоялось бракосочетание.
Старый аристократ молча слушал, с возрастающим ужасом вглядываясь в своего племянника. Несколько раз он вспоминал предупреждение префекта полиции: «Вас накручивают, господин герцог, накручивают». Сдавленным голосом он произнес:
— Говори… Продолжай… Мне трудно опомниться. Я еще не все понимаю… и боюсь.
Племянник продолжал:
— Увы! Восстановить ход событий совсем не трудно. Для этого хватит нескольких фраз. Будучи у меня и слушая признания, которые я столь неосмотрительно ему делал, граф д'Андрези узнал многое: во-первых, что я ваш племянник, но знакомы мы мало, так как я покинул Сарзо еще ребенком и с тех пор мы виделись с вами лишь в течение нескольких недель, которые я пробыл здесь, когда просил руки Анжелики; во-вторых, что, порвав с прошлым, я ни с кем не переписывался; и наконец, между ним и мною есть определенное сходство и, если его подчеркнуть, мы станем неразличимы. Вот на этих трех отправных точках он и построил свой план. Он подкупил моих слуг-арабов, чтобы те предупредили его, если я вздумаю уехать из Алжира. Затем вернулся в Париж, взяв мое имя и приняв мой облик, познакомился с вами, стал каждые две недели бывать у вас — короче, жил под моим именем, ставшим для него одной из тех ширм, за которыми он прячется. Три месяца назад «яблочко созрело», как он выражался в своих письмах, и он начал атаку серией сообщений в прессе, но, боясь, очевидно, как бы какая-нибудь газета в Алжире не раскрыла, что проделывается в Париже под моим именем, он приказал моим слугам напасть на меня, а своим сообщникам — похитить. Нужно ли говорить о том, что касается уже вас, дядюшка?
Герцога де Сарзо-Вандома била нервная дрожь. Страшная правда, на которую он закрывал глаза, явилась ему во всей очевидности и приняла ненавистный облик его врага. Он схватил собеседника за руки и в порыве отчаяния в упор спросил:
— Это Арсен Люпен?
— Да, дядюшка.
— И ему… ему я отдал в жены свою дочь!
— Да, дядюшка, он украл у меня имя Жака д'Амбуаза, а у вас — дочь. Анжелика — законная жена Арсена Люпена, причем так распорядились вы сами. Одно из его писем свидетельствует об этом. Он перевернул всю вашу жизнь, помутил ваш рассудок, вы днем и ночью только о нем и думали, он ограбил ваш дом, и вы в страхе бежали сюда, где, считая себя защищенным от его уловок и шантажа, приказали дочери взять в мужья одного из кузенов.
— Но почему же она выбрала именно его?
— Выбрали вы, дядюшка.
— Случайно… потому что он богаче…
— Нет, не случайно, а по незаметным, навязчивым и хитрым советам вашего слуги Гиацинта.
— Как? Гиацинт его сообщник? — поразился герцог.
— Нет, не Арсена Люпена, а человека, которого принимает за д'Амбуаза и который обещал через неделю после свадьбы отвалить ему сто тысяч франков.
— Негодяй! Он все подстроил, обо всем подумал!
— Да, обо всем. Даже разыграл лжепокушение, поставившее его вне подозрений, и симулировал ранение, якобы полученное им, когда он исполнял вашу просьбу.
— Но каково его намерение? Зачем все эти низости?
— У Анжелики одиннадцать миллионов, дядюшка. На следующей неделе ваш парижский нотариус введет во владение ими лже-д'Амбуаза, который получит их и тут же исчезнет. Но сегодня утром мы подарили ему от себя пятьсот тысяч франков в облигациях на предъявителя: сегодня в девять вечера около большого дуба он передаст их своему сообщнику, а тот завтра продаст их в Париже.
Герцог де Сарзо-Вандом вскочил и в ярости забегал по комнате.
— В девять вечера, — проговорил он. — Посмотрим, посмотрим… Я сейчас же сообщу в жандармерию.
— Арсен Люпен плевать хотел на жандармов.
— Тогда дадим телеграмму в Париж.
— Да, но пятьсот тысяч франков… А скандал, дядюшка… Только подумайте: ваша дочь, Анжелика де Сарзо-Вандом, вышла замуж за прохвоста, жулика! Нет, ни в коем случае…
— Так что же?
— Что? — Племянник в свою очередь встал и, подойдя к стене, увешанной всевозможным оружием, снял ружье и положил его на стол перед старым аристократом.
— Там, на краю пустыни, дядюшка, когда мы сталкивались с хищным зверем, то не сообщали о нем в жандармерию, а брали карабины и стреляли — иначе он разорвал бы нас в куски.
— Что ты говоришь?
— Я говорю, что приобрел там привычку обходиться без жандармов. Возможно, такой способ восстанавливать справедливость походит на самосуд, но, поверьте, в данном случае этот способ хорош, а главное — он единственный. Когда хищник будет мертв, мы зароем его в каком-нибудь укромном местечке, и все будет шито-крыто.
— А как же Анжелика?
— Скажем ей потом.
— Но что с нею будет?
— Она останется, как оно и есть на самом деле, моей женой, женой подлинного д'Амбуаза. Завтра я уеду и вернусь в Алжир. Через два месяца будет объявлено о разводе.
Пристально глядя перед собой и сжав зубы, побледневший герцог выслушал племянника и почти беззвучно спросил:
— Ты уверен, что сообщники с яхты еще не донесли ему о твоем побеге?
— Это может случиться не раньше завтрашнего дня.
— И значит?..
— И значит, сегодня в девять вечера Арсен Люпен, чтобы попасть к большому дубу, пойдет кружным путем — вдоль разрушенной крепостной стены и развалин часовни. Я буду ждать его в развалинах.
— Я тоже, — просто сказал герцог де Сарзо-Вандом и снял со стены охотничье ружье.
Было уже пять вечера. Герцог долго еще беседовал с племянником, проверял и перезаряжал оружие. А потом, когда стемнело, он провел д'Амбуаза неосвещенными коридорами к себе в спальню и спрятал в смежной каморке.
Остаток дня прошел без происшествий. Подали обед. Герцог старался сохранять спокойствие. Время от времени он украдкой бросал взгляды на зятя и поражался его сходству с настоящим д'Амбуазом. Тот же цвет лица, те же черты, та же прическа. Однако взгляд у этого человека был другой: живее, яснее, а потом мало-помалу герцог обнаружил и другие мелкие, до сих пор не замеченные, подробности, которые доказывали, что этот человек — самозванец.
После обеда все разошлись. Часы показывали восемь. Герцог пошел к себе в спальню и выпустил племянника из-под замка.
1 2 3