Джоан. Ну нет! Стоит Плутосу услышать, как ты поешь, и он назначит тебе муки почище Танталовых! Будешь стоять в воде до самого носа – тогда уж не пикнешь!
Панч. Да я ведь не собираюсь тягаться с Орфеем, голубушка.
Кабы у меня кто жену забрал, я бы только спасибо сказал!
Ах, Джоан, Джоан, Джоан, голос твой, как барабан!
Ах, Джоан, Джоан, Джоан, ты нахальна, как цыган!
Да, счастливей всех стократ
Тот, кто холост, не женат:
Ведь кому нужна жена, злющая как сатана?!
Джоан.
Ах, Панч, Панч, Панч, ты урод, ты горбач,
Брюхо круглое, как мяч.
Драться вздумаешь со мной,
На меня идти войной –
Я тебе не спущу, в студень брюхо превращу!
Панч.
Джоан, ты ужасней любого недуга,
Лучше петля, чем такая подруга!
Джоан.
Лучше, Панч, на себя полюбуйся:
Шея-то длинная, как у гуся.
Панч.
Ведьма, стерва, заездила мужа!
Джоан.
Сукин сын ты, а то и хуже!
Оба.
Чтоб тебя вздернули, утопили в луже!
Панч.
Мы враги, как в высшем свете,
Так зачем нам клички эти:
«Сука», «тварь», «исчадье ада»?
Враждовать по-светски надо!
Джоан.
Дорогой!
Панч.
Ангел мой!
Оба.
О души моей отрада!
Танцуют и уходят.
Лаклесс. А теперь, милостивые государи, появляется Харон с поэтом. Между ними идет спор, потому что поэту и здесь охота прокатиться на дармовщинку.
Входят Харон и поэт.
Харон. Нечего мне, сударь, зубы-то заговаривать: платите, и все! И чем только эти писатели на земле занимаются, в толк не возьму! Вас возить – все равно что какого-нибудь служилого. Эти красные мундиры да черные мантии столько раз меня обманывали, что я положил себе за правило брать с них деньги вперед.
Поэт. И что за наказание быть бедняком! Мое тело две недели ждало погребения в том мире. А этот малый целый месяц держал мой дух здесь, пока сам на том берегу загорал на солнышке, и все потому, что денег у меня нет. Слушай, будь любезен, укажи дорогу ко дворцу Ахинеи!
Харон. Ко дворцу Ахинеи? Ха-ха-ха! Да что вам там делать? В этаких-то лохмотьях да к Ахинее! Еще к Аполлону – туда-сюда.
Поэт. Неужто ты, приятель, никогда не возил к Ахинее оборванцев?
Харон. Нет, отчего же, возил, наверно. Только давно это было, сударь, право слово, А если вам действительно туда и вы взаправду поэт, чему подтверждением ваш вид, так у вас должна быть рекомендация от Ахинеиного посредника, мистера Как-его-там, того, что сочиняет прекрасные оды . Ну да ладно, чтоб избавиться от ваших стихов, перевезу я вас за счет матушки Ахинеи. Она платит за всех своих несостоятельных почитателей. Взгляните на этот счетец, сударь! По мне, так она лучшая из всех загробных богинь.
Поэт (читает). «С Ахинеи за перевозку духов с октября месяца сего года . Перевезено:
пять вельмож,
семь обычных придворных,
девятнадцать адвокатов,
одиннадцать советников,
одна сотня поэтов, артистов, лекарей,
аптекарей, ученых мужей и членов
Королевского общества» .
Лаклесс. А вот, милостивые государи, один из Хароновых людей – он ведет сюда мошенника, которого изловил.
Входят лодочник и пономарь.
Харон. Ну, что там у вас?
Лодочник. Изловили мы его наконец! Это мистер Разроймогилл, пономарь, он не одну сотню духов обобрал.
Харон. Попались наконец! Что скажете в свое оправдание, сударь? А? Где каменья и прочие украденные ценности? Где они, а?
Пономарь. Увы, сударь, я всего-навсего мелкий жулик! Каменья-то забирают приходские власти и другое начальство, а мне за труды самая малость перепадает.
Харон. Ничего, здесь вы получите по заслугам, сударь! (Лодочнику.) Веди его на суд к Миносу ! Как переправишь на ту сторону – в кандалы его и на галеры!
Лодочник уводит пономаря.
Поэт. Кто знает, может, этот мошенник и меня обобрал. Я забыл проверить, все ли при мне было, когда я отправился в мир иной.
Харон. А разве с вами погребли какие-нибудь ценности?
Поэт. Несметное богатство: шесть томов моих творений.
Лаклесс. Большинство нынешних поэтов, умирая, уносит в могилу свои стихи. А вот сюда спешит дух усопшего директора акционерного общества.
Входит директор акционерного общества.
Директор акционерного общества. Мистер Харон, мне нужна лодка, чтоб переправиться на тот берег.
Харон. Что ж, сударь, сыщем для вас местечко. Отчего же не перевезти вас, коли вы не адвокат?! Вот адвокатов велено больше не возить. В преисподней их уже пруд пруди!
Директор акционерного общества. Нет, милейший, я – директор!
Харон. Директор? Это кто же такой?
Директор акционерного общества. Директор акционерного общества, дружок! Мне странно слышать, что вам неизвестна такая должность. Я был убежден, что мы ужо знамениты в здешних местах!
Харон. Простите великодушно, сударь! Пожалуйте в лодку! Располагайтесь!
Директор акционерного общества. Но мне нужна вся лодка: сейчас прибудут два моих фургона, груженных сокровищами.
Харон. Если я повезу такой груз, то лишусь места.
Директор акционерного общества. Пустяки! Я возьму тебя в долю, и, ручаюсь, мы обставим самого черта! Он об меня уже на том свете чуть было зубы не обломал. Тебе небось неведомо, что такое ссуда под залог груза? Так вот: вези – озолочу!
Харон (лодочнику). А ну, забирай этого субъекта! В кандалы его и на галеры! Да поскорей!
Лодочник. Глядите, хозяин, вот из Англии катит к нам целый фургон духов: всем на выборах башку проломили!
Харон. Снаряжай побыстрей вторую лодку! Да смотри, хорошенько проверь у духов карманы, чтоб они чего неположенного не провезли. А то в прошлый раз у одного сапожника я нашел в кармане банковский билет – тоже с выборов ехал!…
Лодочник. Ой, а из Лондона сколько пассажиров валит! Ну тьма-тьмущая, и все, хозяин, ко двору Ахинеи.
Харон. Небось чума у них там, а может, молодых врачей из университетов повыпустили.
Лаклесс. А теперь, милостивые государи, я представлю вам такое собрание, какого вы нигде, кроме нашего театра, не сыщете – обойдите хоть всю Европу! А ну давай – выдавай! Вот полюбуйтесь!
Входят дон Трагедии, сэр Фарсикал Комик, Оратор, синьор Опера, мсье Пантомим и миссис Чтиво.
Поэт. Ба, кого я вижу?! Дон Трагедио, мое вам почтение! Сэр Фарсикал!
Досточтимый Оратор! Как я счастлив вас видеть! Милый синьор Опера! Мсье
Пантомим! Ах, минхер ван Требл! Миссис Чтиво, и вы тут, в загробном
царстве?! Какой печальной случайности я обязан вашим обществом?
Дон Трагедио.
Таилась смерть в трагедии моей:
Она скончалась – я вослед за ней.
Сэр Фарсикал Комик. А меня сгубила пастораль . Я скончался под рулады свиста. Жисть ты моя, злосчастная!
Оратор. О, магглтонская собака меня сразила клеветой !
Синьор Опера.
Всеобщие вопли,
Рулады солиста,
От воя и свиста
Дрожала земля,
Зал шикал и хлопал,
Я грянулся об пол,
Когда выводил я свои тру-ля-ля.
Поэт. А с вами, мсье Пантомим, что стряслось?
Пантомим делает знаки, указывая на шею.
Он сломал шею, бедняжка! А вы, минхер ван Требл, что вас привело сюда? А вас, миссис Чтиво?
Миссис Чтиво.
Девицу пожалейте –
Удел ей высший дан;
Но, право, легче плети,
Чем девственницы сан.
Как накануне свадьбы
Печально умирать,
Мне жизни не терять бы –
Невинность потерять…
Поэт. Бедная леди!
Харон. Господа хорошие, надвигается шторм – баллов восемь-девять, не меньше. Пожалуйте в лодки!
Все, кроме Лаклесса, уходят.
Лаклесс (публике). Заметьте, друзья, с какой важностью вышагивают эти люди. А сейчас, милостивые государи, появится арапка. Она спляшет вам сарабанду под аккомпанемент кастаньет.
Появляется арапка, танцует, исчезает.
А вот, дамы и господа, возвращается наш поэт, а с ним вместе – книготорговец Карри, состоящий нынче премьер-министром при Ахинее.
Входят книготорговец и поэт.
Поэт. «Это очень странно».
Книготорговец. И тем не менее это правда. Видели вы ее глаза?
Поэт. Скажите лучше – уши! Ведь через них в нее вошла любовь. Внимая пению синьора Опера, она вообразила, что он красавец.
Книготорговец. Она таяла под звуки его голоса, заметили?
Поэт. Мне почудилось, будто предо мной вторая Дидона . Казалось, вся ее душа сосредоточилась во взгляде, а оттуда переместилась в слух.
Книготорговец. Кто бы подумал, что женщина столь великого ума, как
Ахинея, может влюбиться с первого взгляда! Тридцать лет я служил ей верой и правдой на земле, печатая и продавая книги, и не догадывался о том, что она способна на такое сумасбродство.
Поэт. Ах, мистер Карри, она оставалась для вас такой же загадкой, как и для всех прочих мужчин.
Книготорговец. Мне ли было не знать ее? Я ведь каждый день воскурял ей фимиам на Варвик-Лейне и на Патерностер-Роу .
Поэт. Неужели она нынче вечером сочетается браком с синьором Опера?
Книготорговец. Да, сегодня. Пожалуй, это будет самое невероятное событие в нашем загробном царстве со времен похищения Прозерпины . Но довольно об этом! Что нового на земле?
Поэт. Да все по-прежнему, как и при вас. Сочинители голодают, издатели жиреют. На Граб-стрит пиратов не меньше, чем в Алжире. В столице нашей театров побольше, чем в Париже, а остроумия – под стать Амстердаму. Мы повыбрали из Италии всех певцов, из Франции всех танцоров.
Книготорговец. А из ада всех чернокнижников .
Поэт. Лорд-мэр сократил срок проведения Варфоломеевской ярмарки в Смитфилде, и теперь они решили устраивать ее круглый год без перерыва в другом конце Лондона .
Книготорговец. Что ж, все идет как по маслу. Но, кажется, мне пора. Если вы не против, я укажу вам дорогу, сударь.
Поэт. Сударь, я следую за вами!
Оба уходят.
Входит Панч.
Панч. Эй, скрипач!…
Лаклесс. В чем дело, Панч?
Панч. Знаешь, что затеяла моя жена, Джоан?
Лаклесс. Понятия не имею!
Панч. Уговорила трех знатных дам сесть с ней играть в карты, чтоб их черт подрал!
Лаклесс. Да ну? Ха-ха-ха!
Панч. Я решил уйти от нее и открыть свое дело.
Лаклесс. Дело? Но у тебя же нет капитала.
Панч. А я займу у кого-нибудь, а потом его облапошу – вот у меня и появятся денежки!
Лаклесс. Ну, это устаревший способ, милый Панч!
Панч. Ах так! Что же, я подамся в адвокаты. Тут не требуется иного капитала, кроме наглости.
Лаклесс. Однако необходимо изучать законы. Иначе ты помрешь с голоду.
Панч. А я пойду в судьи. Тогда у меня все законы будут в кармане и каждое мое слово будет закон!
Лаклесс. Постыдись, мошенник!
Панч. Ой, я придумал!…
Лаклесс. Что еще?
Панч. Нашел все-таки!… Редкостную профессию!… Ну, Панч, тут ты прославишься!
Лаклесс. Что еще пришло в голову этому дураку?
Панч. Я пойду в парламент!
Лаклесс. Ха-ха-ха! Эко выдумал – у тебя же ни знаний, ни имущества.
Панч. Подумаешь! Панча всякий знает – мне в Англии в любой корпорации пособят, а знания тоже можно занять.
Лаклесс. Нет, дружок, так не пойдет. Подыщи что-нибудь другое, для чего ты больше пригоден.
Панч. Тогда я пойду в великие люди: тут уж не надобно никаких талантов!
Лаклесс. Отвяжись, наглец, ты мне надоел! А теперь, милостивые государи, появляются Некто и Никто. Они споют для вас и спляшут.
Входят Некто и Никто.
Некто.
Из всех столичных дураков,
Мошенников и простаков
Я самый видный тип.
Никто.
Таких «Никто» в любых краях,
В любых кругах, в любых слоях
Вы отыскать могли б.
«Никем» зовут повсюду тех,
Кому работа – тяжкий грех,
Кто спит, и жрет,
И пьет, и ржет,
И у кого одна лишь цель –
Ходить из кабака в бордель
И вновь в кабак – и только так!
Лаклесс. На этом, милостивые государи, заканчивается первая интермедия. А теперь, любезная публика, вам покажут великолепное зрелище, равного которому еще не являла сцена. Итак, перед вами двор царицы Ахинеи! Давайте нежную музыку – пошел занавес!
Под нежную мелодию раздвигается занавес, и мы видим богиню Ахинею, восседающую на троне, Оратора в бочке , дона Трагедио и других персонажей кукольного представления.
Ахинея.
Пусть те, кто дивный дар мой чтят,
День этот в праздник превратят.
Лаклесс. Обратите внимание, милостивые государи, как она любит речитатив.
Ахинея. Мсье Пантомим, мы рады вам!
Пантомим выделывает антраша.
Бедняжка, он так застенчив! Я разрешаю вам говорить! При мне позволительны любые речи, кроме тех, которые остроумны!
Лаклесс. Разве вы не знаете, государыня наша Ахинея, что мсье Пантомим немой? И позвольте заметить; он вам будет весьма полезен. Он единственный из ваших почитателей, кто наводит на людей сон, не произнося ни звука. А вот дон Трагедио, уж этот поднимет шум!
Дон Трагедио.
Трагедио – имя мое таково,
Слава сопровождает его,
В Друри-Лейне и в Линкольне-Инне
Громоподобно звучит это имя.
Молнии в гербе моем расцвели;
Мне ни Шекспир, ни Джонсон, ни Ли
Не подарили ни мысли, ни слова.
Славьте новатора снова и снова
Те, кто мои сочиненья прочли!
Ахинея. Мы вдвойне вам рады, добро пожаловать!
Дон Трагедио.
Любезны вы, но, впрочем, в самый раз,
Две драмы – две! – я написал для вас;
И если бы свистать не начал зал,
Я б сорок, целых сорок написал!
Лаклесс (зрителям). Слышали? Это новый шедевр дона Трагедио. Он не только перенимает у других исковерканные слова, но и придумывает свои собственные.
Сэр Фарсикал Комик. Нет, черт возьми, коли на то пошло, я тоже придумываю новые слова и порчу старые. Я заставляю иностранцев говорить на ломаном английском, а англичан – на плохой латыни. В моих пьесах царит такое смешение языков, какого не было при строительстве Вавилонской башни.
Лаклесс. Это тем удивительнее, что автор не знает ни одного языка.
Сэр Фарсикал Комик. То есть, как же – ни одного? Жисть ты моя, злосчастная!
Ахинея. О досточтимый Оратор, я много о вас слышала!
Оратор. Могли бы слышать и меня самого. Меня за сто миль слыхать!
Лаклесс. Слышать-то она вас могла, а вот если еще поняла смысл ваших объявлений, то, право, она догадливее самого Аполлона.
Оратор. Про что вы, сударь? При чем тут догадливость? Мои слушатели хотят, чтобы их развлекали. И они свое получают. А разве бы это было так, когда бы от них еще требовалась догадливость: она среди них в диковинку!
Ахинея. Вы все заслужили мою признательность! (Синьору Опера.) Но вам я отдаю все свое богатство!
Синьор Опера. Вашему величеству известно, какой награды я жду!
Хвалы ожидает философ-простак
И льнет к добродетели или уму;
1 2 3 4 5 6 7 8