- однако в конце, там, где в распоряжении автора оставалось пять или шесть страниц, а иногда даже десятка два, на которых можно было развернуться, - он пускался окольными путями и, по правде говоря, с гораздо большим одушевлением, - словно ловя случай опростать себе руки для более резвых выпадов против порока, нежели те, что ему позволяла теснота церковной кафедры. Такие выпады, при всей их беспорядочности и сходстве с ударами, наносимыми в легкой гусарской схватке, все-таки являются вспомогательной силой добродетели. - Почему же тогда, скажите мне, мингер Вандер Блонедердондергьюденстронке, не напечатать их вместе со всеми остальными?
Глава XII
Когда дядя Тоби обратил все имущество покойного в деньги и уладил расчеты между Лефевром и полковым агентом и между Лефевром и всем человеческим родом, - на руках у дяди Тоби остался только старый полковой мундир да шпага; поэтому он почти без всяких препятствий вступил в управление наследством. Мундир дядя Тоби подарил капралу: - Носи его, Трим, - сказал дядя Тоби, - покуда будет держаться на плечах, в память бедного лейтенанта. - А это, - сказал дядя Тоби, взяв шпагу и обнажив ее, - а это, Лефевр, я приберегу для тебя, - это все богатство, - продолжал дядя Тоби, повесив ее на гвоздь и показывая на нее, - это все богатство, дорогой Лефевр, которое бог тебе оставил; но если он дал тебе сердце, чтобы пробить ею дорогу в жизни, - и ты это сделаешь, не поступясь своей честью, - так с нас и довольно.
Когда дядя Тоби заложил фундамент и научил молодого Лефевра вписывать в круг правильный многоугольник, он отдал его в общественную школу, где мальчик и пробыл, за исключением Троицы и Рождества, когда за ним пунктуально посылался капрал, - до весны семнадцатого года. - Тут известия о том, что император двинул в Венгрию армию против турок, - зажгли в груди юноши огонь, он бросил без позволения латынь и греческий и, упав на колени перед дядей Тоби, попросил у него отцовскую шпагу и позволение пойти попытать счастья под предводительством Евгения. Дважды воскликнул дядя Тоби, позабыв о своей ране: - Лефевр, я пойду с тобой, и ты будешь сражаться рядом со мной. - И дважды поднес руку к больному паху и опустил голову, с горестью и отчаянием. -
Дядя Тоби снял шпагу с гвоздя, на котором она висела нетронутая с самой смерти лейтенанта, и передал капралу, чтобы тот вычистил ее до блеска; - потом, удержав у себя Лефевра всего на две недели, чтобы его экипировать и договориться о его проезде в Ливорно, - он вручил ему шпагу. - Если ты будешь храбр, Лефевр, - сказал дядя Тоби, - она тебе не изменит - но счастье, - сказал он (подумав немного), - счастье изменить может. - И если это случится, - прибавил дядя Тоби, обнимая его, - возвращайся ко мне, Лефевр, и мы проложим тебе другую дорогу.
Жесточайшая обида не могла бы удручить Лефевра больше, чем отеческая ласка дяди Тоби; - он расстался с дядей Тоби, как лучший сын с лучшим отцом, - оба облились слезами - и дядя Тоби, поцеловав его в последний раз, сунул ему в руку шестьдесят гиней, завязанных в старом кошельке его отца, где лежало кольцо его матери, - и призвал на него божье благословение.
Глава XIII
Лефевр прибыл в имперскую армию как раз вовремя, чтобы испытать металл своей шпаги при поражении турок под Белградом, но потом его стали преследовать одна за другой незаслуженные неудачи, гнавшиеся за ним по пятам в продолжение четырех лет подряд; он стойко переносил эти удары судьбы до последней минуты, пока болезнь не свалила его в Марселе, откуда он написал дяде Тоби, что потерял время, службу, здоровье, словом, все, кроме шпаги, - и ждет первого корабля, чтобы к нему вернуться.
Письмо это получено было недель за шесть до несчастного случая с окошком, так что Лефевра ждали с часу на час; он ни на минуту не выходил из головы у дяди Тоби, когда отец описывал ему и Йорику наставника, которого он хотел бы для меня найти; но так как дядя Тоби сначала счел несколько странными совершенства, которых отец от него требовал, то поостерегся назвать имя Лефевра, - пока характеристика эта, благодаря вмешательству Йорика, не завершилась неожиданно качествами кротости, щедрости и доброты; тогда образ Лефевра и его интересы с такой силой запечатлелись в сознании дяди Тоби, что он моментально поднялся с места; положив на стол трубку, чтобы завладеть обеими руками моего отца, - Прошу позволения, брат Шенди, - сказал дядя Тоби, - рекомендовать вам сына бедного Лефевра. - - Пожалуйста, возьмите его, - прибавил Йорик. - У него доброе сердце, - сказал дядя Тоби. - И храброе, с позволения вашей милости, - сказал капрал.
- Лучшие сердца, Трим, всегда самые храбрые, - возразил дядя Тоби. - А первые трусы в нашем полку, с позволения вашей милости, были наибольшими подлецами. - Был у нас сержант Камбер и прапорщик…
- Мы поговорим о них, - сказал отец, - в другой раз.
Глава XIV
Каким бы радостным и веселым был мир, с позволения ваших милостей, если б не этот безвыходный лабиринт долгов, забот, бед, нужды, горя, недовольства, уныния, больших приданых, плутовства и лжи.
Доктор Слоп, настоящий с - - - сын, как назвал его за это отец, - чтобы поднять себе цену, чуть не уложил меня в гроб - и наделал в десять тысяч раз больше шума по поводу оплошности Сузанны, чем она этого заслуживала; так что не прошло и недели, как уже все в доме повторяли, что бедный мальчик Шенди * * * * * * * * * * * * * начисто. - А Молва, которая любит все удваивать, - еще через три дня клялась и божилась, что видела это собственными глазами, - и весь свет, как водится, поверил ее показаниям - «что окошко в детской не только * * * * * * * * * * * но и * * * * * * * * * * * тоже».
Если бы свет можно было преследовать судом, как юридическое лицо, - отец возбудил бы против него дело за эту клевету и основательно его проучил бы; но напасть по этому поводу на отдельных лиц - - которые все без исключения, говоря о несчастье, самым искренним образом сокрушались, - значило жестоко оскорбить лучших своих друзей. - - А все-таки терпеть этот слух молча - было открытым его признанием, - по крайней мере, в мнении одной половины света; опять же поднять шум его опровержением - значило столь же прочно утвердить его в мнении другой половины света. -
- Попадал ли когда-нибудь бедняга сельский джентльмен в такое затруднительное положение? - сказал отец.
- Я бы его показывал публично, - отвечал дядя Тоби, - на рыночной площади.
- Это не произведет никакого действия, - сказал отец.
Глава XV
- Пусть свет говорит что хочет, - сказал отец, - а я надену на него штаны.
Глава XVI
Есть тысяча решений, сэр, по делам церковным и государственным, так же как и по вопросам, мадам, более частного характера, - которые, хотя они с виду кажутся принятыми и вынесенными спешно, легкомысленно и опрометчиво, были тем не менее (и если бы вы или я могли проникнуть в зал заседания или поместиться за занавеской, мы бы в этом убедились) обдуманы, взвешены и соображены - обсуждены - разобраны по косточкам - изучены и исследованы со всех сторон с таким хладнокровием, что сама богиня хладнокровия (не берусь доказывать ее существование) не могла бы пожелать большего или сделать лучше.
К числу их принадлежало и решение моего отца одеть меня в штаны; хотя и принятое вдруг, - как бы в припадке раздражения, в пику всему свету, оно тем не менее уже с месяц назад подвергнуто было всестороннему обсуждению между ним и матерью, с разбором всех «за» и «против», на двух особых lits de justice, которые отец держал специально с этой целью. Природу этих постелей правосудия я разъясню в следующей главе; а в главе восемнадцатой вы пройдете со мною, мадам, за занавеску, только для того, чтобы послушать, каким образом отец с матерью обсуждали между собой вопрос о моих штанах, - отсюда вы без труда составите себе представление, как они обсуждали все вопросы меньшей важности.
Глава XVII
У древних готов, первоначально обитавших (как утверждает ученый Клуверий) в местности между Вислой и Одером, а потом вобравших в себя герулов, ругиев и некоторые другие вандальские народцы, - существовал мудрый обычай обсуждать всякий важный государственный вопрос дважды: один раз в пьяном, а другой раз в трезвом виде. - В пьяном - чтобы их постановления были достаточно энергичными, - в трезвом - чтобы они не лишены были благоразумия.
Мой отец, не пивший ничего, кроме воды, - весь извелся, ломая себе голову, как бы обратить этот обычай себе на пользу, ибо так поступал он со всем, что говорили или делали древние; только на седьмом году брака, после тысячи бесплодных экспериментов и проб, напал он на средство, отвечавшее его намерениям; - вот в чем оно состояло: когда в нашем семействе возникал какой-нибудь трудный и важный вопрос, решение которого требовало большой трезвости, а также большого воодушевления, - он назначал и отводил первую воскресную ночь месяца, а также непосредственно предшествующую субботнюю ночь на его обсуждение в постели с матерью. Благодаря этому, сэр, если вы примете в соображение * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Отец называл это в шутку своими постелями правосудия; - ибо из двух таких обсуждений, происходивших в двух различных душевных состояниях, обыкновенно получалось некоторое среднее решение, попадавшее в самую точку мудрости не хуже, чем если бы отец сто раз напился и протрезвел.
Не буду скрывать, что этот образ действий так же хорошо подходит для литературных дискуссий, как для военных или супружеских; но не каждый автор способен последовать примеру готов или вандалов, - а если и может, то не всегда это полезно для здоровья; что же касается подражания примеру отца, - то, боюсь, не всегда это душеспасительно.
Мой метод таков: - - -
В случае деликатных и щекотливых обсуждений - (а таких в моей книге, небу известно, слишком даже много), - когда я вижу, что шагу мне не ступить, не подвергаясь опасности навлечь на себя неудовольствие или их милостей или их преподобий, - я пишу одну половину на сытый желудок, - а другую натощак, - - или пишу все целиком на сытый желудок, - а исправляю натощак, - - или пишу натощак, - - а исправляю на сытый желудок, - ведь все это сводится к одному и тому же. - - Таким образом, меньше уклоняясь от образа действий моего отца, чем он уклонялся от образа действий готов, - - я чувствую себя вровень с ним на его первой постели правосудия - и ничуть ему не уступающим на второй. - - Эти различные и почти несовместимые действия одинаково проистекают из мудрого и чудесного механизма природы, - за который - честь ей и слава. - - Все, что мы можем делать, это вращать и направлять машину к совершенствованию и лучшей фабрикации наук и искусств. - - -
И вот, когда я пишу на сытый желудок, - я пишу так, как будто мне до конца жизни не придется больше писать натощак; - - иными словами, я пишу, ни о чем на свете не заботясь и никого на свете не страшась. - - Я не считаю своих шрамов, - и воображение мое не забирается в темные подворотни и глухие закоулки, упреждая грозящие посыпаться на меня удары. - Словом, перо мое движется, как ему вздумается, и я пишу от полноты сердца в такой же степени, как и от полноты желудка. -
Но когда, с позволения ваших милостей, я сочиняю натощак, это совсем другая история. - - Тогда я оказываю свету всяческое внимание и всяческое почтение - и (пока это продолжается) бываю вооружен не хуже любого из вас той добродетелью второго сорта, которую называют осмотрительностью. - - Таким образом, между постом и объедением я легкомысленно пишу безобидную, бестолковую, веселую шендианскую книгу, которая будет благотворна для ваших сердец. - - -
- - - И для ваших голов тоже - лишь бы вы ее поняли.
Глава XVIII
- Пора бы нам подумать, - сказал отец, полуоборотясь в постели и придвинув свою подушку несколько ближе к подушке матери, чтобы открыть прения, - - пора бы нам подумать, миссис Шенди, как бы одеть нашего мальчика в штаны. - - -
- Конечно, пора, - сказала мать. - - Мы позорно это откладываем, моя милая, - сказал отец. - - -
- Я так же думаю, мистер Шенди, - сказала мать.
- Не потому, - сказал отец, - чтобы мальчик был не довольно хорош в своих курточках и рубашонках. - -
- Он в них очень хорош, - - отвечала мать. - -
- И почти грех было бы, - - прибавил отец, - снять их с него. - -
- - Да, это правда, - сказала мать. - -
- Однако мальчишка очень уж скоро растет, - продолжал отец.
- Он, в самом деле, очень велик для своих лет, - сказала мать. - -
- Ума не приложу, - сказал отец (растягивая слова), - в кого это он, к черту, пошел. - -
- Я сама не могу понять, - - сказала мать. - -
- Гм! - - сказал отец. (Диалог на время прервался).
- Сам я очень мал ростом, - продолжал отец приподнятым тоном.
- Вы очень малы, мистер Шенди, - - сказала мать.
- Гм, - промямлил отец второй раз, отдергивая свою подушку несколько подалее от подушки матери - и снова переворачиваясь, отчего разговор прервался на три с половиной минуты.
- - Когда мы наденем на него штаны, - воскликнул отец, повышая голос, - он будет похож в них на обезьяну.
- Ему в них будет первое время очень неловко, - отвечала мать.
- - Будет счастье, если не случится чего-нибудь похуже, - прибавил отец.
- Большое счастье, - отвечала мать.
- Я думаю, - продолжал отец, - сделав небольшую паузу, перед тем как высказать свое мнение, - он будет точно такой же, как и все дети. -
- Точно такой же, - сказала мать. - -
- Хотя мне было бы это очень досадно, - прибавил отец. Тут разговор снова прервался.
- Надо бы сделать ему кожаные, - сказал отец, снова переворачиваясь на другой бок. - -
- Они проносятся дольше, - сказала мать.
- А подкладки к ним не надо, - сказал отец.
- Не надо, - сказала мать.
- Лучше бы их сшить из бумазеи, - сказал отец.
- Ничего не может быть лучше, - проговорила мать.
- За исключением канифасовых, - возразил отец. - -
- Да, это лучше всего, - отвечала мать.
- - Однако должно остерегаться, чтобы его не простудить, - прервал отец.
- Сохрани бог, - сказала мать, - и разговор снова прервался.
- Как бы там ни было, - заговорил отец, в четвертый раз нарушая молчание, - я решил не делать ему карманов.
- - Они совсем не нужны, - сказала мать.
- Я говорю про кафтан и камзол, - воскликнул отец.
- - Я так же думаю, - - отвечала мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74