Но стоит ли прилагать усилия, чтобы сломать сложившийся порядок вещей? В жизни так много гораздо более приятных занятий!
Женщины в Ла-Рошели оказались весьма уступчивыми, и в городе не было более популярной фигуры, чем принц Беарнский.
После прибытия в армию Жанны и представления ею солдатам двух юных лидеров гугенотам стала улыбаться удача. И не так уж важно, что это объяснялось в большей степени медлительностью и отсутствием должного единства в рядах католиков, сердца солдат наполнились надеждой, а новые победы только сильнее их вдохновляли. К ним присоединились немецкие наемники, которых под гугенотскими стягами насчитывалось двадцать пять тысяч человек. Противостоял им герцог Анжуйский, под его знаменами было не меньше тридцати тысяч солдат. Но гугеноты во главе с мудрыми Колиньи и Андело, юными Генрихом Наваррским и Конде чувствовали себя непобедимыми. И фортуна долгое время была к ним благосклонна.
Солдатская жизнь не так уж плоха, думал Генрих. Казалось, он уже давным-давно лежал в огороженном садике рядом с Флореттой. Их ребенку должно было быть уже около двух лет, и Генрих прекрасно понимал, что у него будет много братиков и сестричек. Это не вызывало у него сожаления. Да и отчего бы? Он знал, что и Флоретта ни о чем не жалеет, иногда представлял, как она прогуливается по Нераку со своим малышом, у которого большие черные глазенки, и спрашивает: «Разве могут быть сомнения, кто его отец?» Этот ребенок не будет испытывать никаких лишений, потому что лучше быть незаконнорожденным сыном принца, чем родным – крестьянина. Такое положение дел всем хорошо известно, а поскольку это так, то стоит ли человеку, которому суждено стать королем, упрекать себя за фривольное поведение?
Адмирал к таким взглядам Генриха относился неодобрительно, но это и неудивительно, поскольку лишь очень немногим людям не свойственно считать свой собственный образ жизни единственно правильным. Сам же принц полагал, что каждый человек должен жить согласно уготованной ему стезе и взгляды одних людей ничуть не хуже, чем у других, хотя и понимал, что эта либеральная позиция уже принесла и будет приносить ему в дальнейшем неприятности.
Колиньи попросил его об аудиенции. Эта просьба прозвучала как распоряжение, хотя адмирал вроде бы должен был подчиняться принцу и выполнять его приказания, но на самом деле Генрих воспринимал его предложения как приказы.
Каким прекрасным человеком был Колиньи! Высокий, подтянутый, твердый в мыслях и суждениях, с бесстрашным взором ясных глаз, как будто не боялся ни людей, ни Бога.
«Своего Бога! – подумал Генрих. – А почему его? Разве Бог не один? Герцог Анжуйский, Гиз и их сторонники тоже поклоняются Богу, который кажется им единственно верным, как и тот, в которого верит Колиньи. А почему у меня нет такой уверенности в моей правоте, как у них? Как было бы хорошо, если бы истина была одна и можно было сказать: «Только это правда».
Сосуществование столь разных точек зрения лишь все запутывало, и разобраться во всем этом было весьма непросто. Генрих уже начал подумывать, что лучше всего позволить эмоциям руководить им и ни к чему особенно не привязываться – ни к вере, ни к женщине.
Колиньи поцеловал его руку:
– Рад видеть, что у вас все в порядке, мой принц.
– Как и у вас, мой адмирал.
Это было правдой. Старик выглядел весьма неплохо. Поговаривали даже, что он намеревается снова вступить в брак. Почему бы нет? Он вдовец, его дети давно выросли. В некоторых районах Ла-Рошели ходили слухи, что Жаклин д'Антремон преклоняется перед Колиньи и лелеет надежду стать его женой. Она очень богата; ее деньги были бы для него совсем не лишними. Может, если адмирал снова вступит в брак, то поймет, что жизнь в кругу семьи в его возрасте человеку подходит больше, чем походная?
Генрих не стал бы его винить, если бы старик принял такое решение. Ему вообще было не свойственно кого-то за что-то осуждать.
– Ваше высочество, слухи, которые до меня дошли, нельзя назвать приятными.
– Неужели, мой адмирал? Это весьма прискорбно.
– Неприятнее всего, что дело касается вашего высочества.
Генрих вскинул брови, но адмирал не отвел взора. Молодой человек не выглядел раскаивающимся; губы его были слегка поджаты и готовы к улыбке.
– Боюсь, могу предположить, что случилось, – проговорил Генрих.
– Ваше высочество, мы – гугеноты. Будь вы рядом с нашими врагами, они наверняка получили бы удовлетворение в связи с вашими похождениями. Вы знаете, что я имею в виду.
– Увы, – подтвердил Генрих, – но женщины-гугенотки так милы!
– Как принц и наш вождь, вы должны относиться к ним бережно.
– Мой адмирал, разве не было бы проявлением невоспитанности отказываться от того, что предлагается с такой готовностью?
– Насколько можно судить, ваше высочество стремится получить без особого труда то, что должно сохраняться неприкосновенным как теми, кто может это предложить, так и теми, кто может этим воспользоваться. Для вождя это большая ошибка.
– Конде был великим полководцем.
– Конде имел успех во многих делах. Он был великим несмотря на свои недостатки, а не благодаря им.
Генрих грустно улыбнулся:
– Мы такие, какими нас создал Господь.
– Такую мораль исповедуют грешники.
– Значит, мой адмирал, я грешник. И всегда понимал это.
– Тем больше причин, ваше высочество, чтобы сохранять твердость. – Глаза Колиньи стали холодными. Он был не склонен шутить, предлагая Генриху другую линию поведения. – Ваша мать, королева, была бы рада, обнаружив с вашей стороны больший интерес к духовной жизни города. Вы ни разу не были в университете?
– Нет. Мне не приходило в голову, что это входит в мои обязанности солдата.
– Это входит в обязанности вождя. Хотя университет и получает со стороны вас, меня и принца Конде денежную помощь, но этого недостаточно, вам следовало бы поинтересоваться тем, что там происходит. Я попросил профессора Пьера де Мартина принять вас и рассказать, какая научная деятельность ведется в его учебном заведении. Он преподает греческий и древнееврейский языки. Я сказал, что вы в ближайшее время нанесете ему визит.
Лицо Генриха приняло унылое выражение.
– Вы уверены, что это необходимо, мой адмирал?
– Я уверен, что проявление интереса к духовной жизни города – важнейшая часть ваших обязанностей.
Когда Генрих ехал по улицам Ла-Рошели, прохожие восторженно его приветствовали. Он был очень популярен, особенно среди молодежи. Те, что постарше, относились к нему без особой горячности, но, видя его, находили его поведение извинительным. Он еще очень молод, говорили люди, позже станет сдержаннее. Но при этом горожане предупреждали дочерей, чтобы они не попадались на глаза принцу.
Однако эти предостережения зачастую оказывались бесполезными. От цепких глаз Генриха не могло ускользнуть ни одно милое личико; и было выше человеческих возможностей не ответить на его радушную улыбку. Иногда за этим следовали свидания, которые всегда заканчивались уступкой, потому что принц бывал достаточно настойчив; и если такая встреча имела серьезные последствия и на свет появлялись дети, он никогда не отрицал своей ответственности за это.
В тот день у Генриха было неважное настроение. Светило солнце; по пути ему попалось несколько хорошеньких девушек, они улыбались ему в ответ, и он мог бы хорошо провести с ними время. Однако был вынужден ехать в университет, чтобы там в каком-то темном углу пить и внимать восторженным рассказам старика профессора о древнееврейском и греческом языках.
Он будет вынужден демонстрировать свой интерес и задавать вопросы. Хуже всего, что ему придется внимательно выслушивать ответы. Генрих почти пожалел, что сегодня ему не предстоит участвовать в очередной битве, – все же это лучше общения с престарелым профессором.
У дверей университета Генрих отпустил своего слугу, сказав ему:
– Нет причин, приятель, чтобы ты мучился вместе со мной.
Встретили его с почтением и тотчас же проводили в помещение, которое занимал профессор Мартин. Там, как он и предполагал, оказалось темновато и душновато, а профессор выглядел не вполне здоровым.
– Ваше высочество, – промолвил Мартин, – то, что вы проявили интерес к моей работе, чрезвычайно радостно, и ваше особое покровительство – большая честь для нас. Изучение греческого и древнееврейского языков весьма полезно, наверняка вы придерживаетесь такого же мнения, и я испытываю гордость за успехи моих студентов.
Генрих кивнул. Его одолевала дремота и мучило предположение, что здесь придется остаться весьма долгое время. Вопросы, которые он подготовил и теперь задавал, получали со стороны профессора немедленные ответы, и вскоре беседа стала заходить в тупик. Однако когда Генрих замолчал, Мартин продолжил свой рассказ. Потом, заметив, что принц с трудом сдерживает зевоту, произнес:
– Вашему высочеству нужно немного перевести дух. Моя супруга принесет нам вина и закуску. Я ее сейчас позову.
«Вино и крендели! В компании профессора и его старой перечницы. Как только закончу с этой трапезой, постараюсь немедленно уйти, – решил Генрих. – И никто, даже сам адмирал, не заставит меня снова посетить это заведение».
Профессор вернулся:
– Жена сейчас все принесет. Но разрешите сначала представить ее вам.
Генрих вздрогнул, подумав, что задремал в этой затхлой комнатенке и ему снится сон. Жена профессора оказалась лишь ненамного старше Генриха. Ее темные глаза блестели; густые черные волосы выбивались из прически; красное платье было ярче, чем этого можно было ожидать от профессорской жены; под ним была хорошо видна изящная талия, а грудь и бедра плавно играли под тонкой тканью.
Когда она вошла, Генрих приподнялся и поднял руки в знак приветствия.
– Профессор рассказывал мне о древнееврейском и греческом языках, – сказал он.
– К сожалению, ваше высочество, я вряд ли могу к этому что-то добавить. С древними языками я почти не знакома.
– Но очевидно, вы обладаете познаниями в других областях?
– Вы весьма любезны, ваше высочество.
Ее черные глаза блестели. Генрих понял, что она обладает живым умом и он вызвал у нее не меньший интерес, чем она у него.
– Ваше высочество позволит мне принести вино? – спросила она.
– Конечно, – ответил он. – Но я не могу допустить, чтобы вы принесли его сами.
– Его принесут слуги, ваше высочество, – вступил в разговор профессор.
– По-моему, мадам де Мартин предпочла бы принести его сама, а я мог бы ей помочь.
Повернувшись к мужу, мадам де Мартин сказала:
– Наверное, будет не совсем хорошо, если наши слуги появятся перед его высочеством. Я сама принесу вино.
– А я помогу его принести, – добавил Генрих.
– Ваше высочество, – промямлил Мартин, но Генрих сделал знак рукой, чтобы он замолчал.
– Вам лучше остаться здесь, профессор, – веселым голосом проговорил принц. – Мадам, я следую за вами.
Итак, уже через несколько минут он оказался с ней наедине. Они стояли в крохотном чуланчике, и их внимание занимал не столько уставленный блюдами поднос, сколько они сами.
– Я не мог и подумать, – сказал Генрих, – что встречу здесь столь красивую женщину.
Мадам де Мартин опустила взор:
– Вашему высочеству следовало узнать в университете нечто такое, что ему ранее не было известно.
– Я бы давно нанес сюда визит, если бы знал, что меня здесь ждут такие уроки.
– Очень рада, что ваш приезд сюда оказался не бесполезным.
– Хочется верить, что так. – Генрих сделал шаг и приблизился к ней. «Бедная девочка, – с сожалением подумал он, – она такая красивая, а ей приходится коротать дни со стариком профессором».
– Ваше высочество испытывает интерес к наукам?
– Очень большой. Полагаю, и вы могли бы меня кое-чему научить. – Она вскинула брови, а Генрих продолжил: – Не сомневаюсь в этом.
– Мы должны вернуться к моему мужу.
Она сделала попытку поднять поднос, но Генрих положил ладонь ей на руку и почувствовал столь сильное влечение к ней, какого, как ему показалось, никогда прежде не испытывал. В его распоряжении было совсем мало времени. Как встретиться с ней еще раз? Он протянул руку и повернул ее лицом к себе.
– Я должен еще раз вас увидеть… вскоре, – промолвил он. – Где?
– Я почти все время дома, – ответила она.
– Но могу ли я вас навестить?
– Вы можете прийти якобы к мужу, когда его не будет дома.
– Когда это возможно?
– Завтра. В пять часов его не будет.
В их глазах заблестели огоньки. «Она испытывает столь же сильное желание, как и я», – взволнованно подумал Генрих.
– Завтра в пять часов я приду к профессору. Мадам де Мартин улыбнулась:
– Только не нужно, чтобы он раньше времени узнал об этой чести.
Ее хитрость не уступала ее чувственности. Удача улыбалась Генриху.
Он вернулся в комнату, держа в руках поднос. Профессор был в шоке: наследник беарнского трона взял на себя такой труд, который, на его памяти, не брал на себя ни один его гость.
Принц весь искрился веселостью, как вино, которое они пили. Он заметил, что ему не приходилось пробовать ничего подобного, а крендели – просто восхитительны. Потом сообщил, что подумывает в ближайшее время нанести им еще один визит.
Мадам де Мартин при этих его словах потупила взор.
«Адмиралу, – решил Генрих, – мой интерес к университету должен понравиться».
Сюзанна де Мартин оказалась великолепной любовницей. Она была столь же красива, сколь и образованна, будучи на несколько лет старше Генриха, превосходила его опытностью и не уступала ему в чувственности.
Сложившаяся ситуация Генриха более чем устраивала. Он не мог не улыбнуться, когда Колиньи выразил одобрение в связи с его столь неожиданным интересом к университету.
– Это должно произвести хорошее впечатление на горожан, – заметил адмирал, – весьма вероятно, что легкомыслие вашего высочества вызывало у них легкое недоумение.
– Слыть за добродетельного весьма приятно, – скромно заметил Генрих.
Что тут плохого? Конечно, они водят за нос профессора, но раз его, как кажется, интересуют лишь греческий и древнееврейский языки, скорее всего, он не будет особенно огорчен, если каким-либо образом узнает о проделках жены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52