Дело происходило в декабре, и солнце было заслонено туманной дымкой. Это придавало загадочность всему на этой маленькой станции со странным названием и платформой, окруженной плотной стеной деревьев. На платформе было малолюдно, и я сразу заметила крупного человека в цилиндре и пальто с золотыми галунами.
Он так уверенно шел вдоль платформы, и от него исходило такое чувство уверенности в себе, что когда он приблизился ко мне, я произнесла:
— Простите, вы случайно не мистер Сильвестер Мильнер?
Он остановился, озадаченный какой-то мыслью, и разразился рыком, означавшим смех:
— Не, мисс, — прокричал он. — Я кучер! — Затем пробормотал, обращаясь сам к себе:
— Мистер Сильвестер Мильнер — это было бы недурно! Ну ладно, — продолжил он, — это твой багаж? Ты прямо из школы? Ну, поехали.
Он внимательно оглядел меня с головы до ног.
— А ты не похожа на свою мать, — прокомментировал он. — Не сказал бы, что ты ее дочь!
Затем с резким криком он повернулся к человеку, который томился от безделья, прислонившись к стенке небольшого киоска:
— Эй, Гарри, ну давай!
И Гарри взял мой багаж. Мы составили маленькую процессию, причем я следовала за кучером, вышагивавшим с чванливой миной, которая должна была, судя по всему, свидетельствовать о том, что сей джентльмен — очень важная персона.
Мы подошли к рессорной двуколке, сначала туда забросили мой багаж, потом наверх вскарабкалась я, и тогда кучер с тяжелым вздохом взялся за поводья.
— Такой, как я, не должен был бы возить такие мелочи, так что с твоей мамочки причитается…
— Спасибо, — сказала я, — мистер… э?..
— Джефферс, — подсказал он. — Меня зовут Джефферс, такое у меня имя.
И мы тронулись в путь.
Мы ехали заросшей кустарником узкой дорогой, вьющейся вдоль опушки леса, деревья в котором казались мрачно загадочными.
Здешние места сильно отличались от наших гористых. Это был тот самый лес, напомнила я себе, в котором охотился Вильям Завоеватель и где его сын Вильям Руфус погиб загадочной смертью.
Я сказала:
— Довольно странно называть это место новым лесом.
— Что? В каком смысле?
— Как же лес может быть новым, если ему уже лет восемьсот от роду?
— Представь себе, когда-то он же был новым, — отреагировал Джефферс.
— Говорят, что он был заложен на человеческой крови…
— У тебя забавные сведения о наших краях, мисс…
— Так это ведь не я говорю. Мужчин заставляли покидать дома и закладывать этот лес. Но если кто-нибудь убивал оленя или кабана, то ему либо отрубали руку, либо выкалывали глаза. А то могли без всякого суда повесить на дереве.
— Здесь не водятся кабаны уже очень давно, мисс. И я лично таких рассказов о нашем лесе никогда не слышал.
— Ну и что? Зато я слышала. Мы же изучали по истории период норманнского завоевания. Он мрачно кивнул.
— Ты собираешься провести все каникулы у нас? Честно говоря, я удивился, когда узнал, что на это было дано разрешение. Но твоя матушка топнула ножкой и раздобыла разрешение. Мистер Мильнер дал согласие, и это меня удивило.
— А почему вас это удивило?
— А потому, что он из тех, кто не переносит присутствия детей в доме.
— А вообще какой он?
— Да, это вопрос. На него так сразу и не ответишь. Я думаю, что вряд ли кто-нибудь однозначно определит, каков мистер Сильвестер Мильнер.
— Ну, он хоть молод?
Он внимательно посмотрел на меня.
— По сравнению со мной… он не так, чтобы очень стар. Но если речь о тебе, то он весьма не молодой джентльмен.
— Ну, а если его ни с кем не сравнивать, лет-то ему сколько?
— Господи, мисс, ты прямо создана для вопросов! Ну откуда же мне знать, сколько лет мистеру Сильвестеру Мильнеру?
— Ну, примерно-то вы предположить можете?
— Нет, нет смысла гадать. Как пить дать, ответ не будет верным…
Я поняла, что из этого человека никаких сведений о Сильвестере Мильнере мне не вытянуть, и переключилась на изучение окружающего нас пейзажа.
Сумрак декабрьского раннего вечера и этот лес в моем воображении стали рисовать образы тех, кто здесь охотился и кого норманнские короли ловили и пытали.
К тому времени как мы добрались до усадьбы Роланд, я чувствовала себя так, словно должно произойти что-то необычное.
Мы повернули на дорогу, где росли хвойные деревья. Этот отрезок пути был длиной примерно в полмили, и, казалось, прошло немало времени до того момента, как мы достигли газона, за которым и виднелся дом.
Он выглядел строго и величаво, было видно, что строили его во времена короля Георга. Дом поразил меня с первого взгляда своей надменностью и аскетичностью. Возможно, потому, что в своем воображении я представляла сооружение в виде замка, с зубчатыми стенами, башенками и узкими прорезями вместо окон. Эти прорези, напоминающие бойницы, в этом здании были симметрично расположены на уровне первого этажа. На следующем они были уже заметно выше, зато опять уменьшались на очередном, а наверху были квадратной формы. Это производило своеобразное впечатление — как будто бы элегантность архитектуры восемнадцатого века была приближена, насколько возможно, к готике более ранних периодов.
Над основной входной дверью было великолепное веерообразное окно, а две колонны поддерживали портик.
Позднее я восторгалась зарослями жимолости на стенах по греческому образцу, но сейчас мое внимание привлекли два каменных дракона в китайском стиле, сидевшие у основания колонн. Они выглядели довольно свирепо и к тому же явно выбивались из всего остального окружения, выдержанного в чисто английском стиле.
Дверь открыла девушка в черном шерстяном платье и белой наколке, ее передник был накрахмален так, что казался жестяным. Видимо, она загодя услышала звук подъезжающей двуколки.
— Вы та юная леди из школы, — констатировала она. — Заходите, а я оповещу мадам, что вы уже здесь.
Мадам! Вот как тут титуловали мою матушку!
Я внутренне усмехнулась, и вдруг меня стало окутывать удивительно приятное чувство спокойствия.
Я стояла в холле и глазела по сторонам.
С потолка, украшенного достаточно скромными лепными узорами, свисала люстра. На второй этаж вела винтовая чугунная лестница, очень изящная. Я стала прислушиваться. Кроме звука тикающих часов, ничто не нарушало тишину.
Что-то уж очень тихо, просто подозрительно тихо, отметила я про себя.
И в этот момент на лестнице возникла мама. Она сбежала ко мне вниз, и мы слились в крепком объятии.
— Мое дорогое дитя, наконец-то ты со мной. Я дни считала… Где твои вещи? Я распоряжусь, чтобы их отнесли в твою комнату. Прежде всего, следуй за мной. Нам есть о чем поговорить.
Она выглядела не так, как раньше. Ее платье из черного шелка при каждом движении шелестело как листья на ветру. Она была в капоре и вообще держалась весьма уверенно.
Домоправительница этого весьма величественного особняка весьма отличалась от мамы, обитавшей в нашем маленьком домике.
Она, как я думаю, старалась сдержать свои эмоции, когда мы, крепко взявшись за руки, поднимались по лестнице. Неудивительно, что я не слышала, как она появилась в первый момент: толстые ковры скрадывали любой шорох. Мы шли и шли вверх по лестнице. Она была расположена так, что с любого пролета можно было увидеть внизу холл.
— Какой поразительный дом, — прошептала я.
— Он очень уютный, — ответила она.
Ее комната была на втором этаже, вся в тяжелых шторах; мебель была изящной, и хотя тогда я была не в состоянии оценить, позднее я узнала, что кабинетный гарнитур был работы Хепплуайта — гнутые удивительно красивой формы кресла и стол.
— Мне хотелось поставить свою мебель, — заявила мама, перехватив мой взгляд. На ее лице была унылая гримаса. — Но мистер Сильвестер Мильнер был просто потрясен моим старьем. А ведь оно было таким родным…
Эта мебель была красивой и элегантной, как раз под стиль этой комнаты. Я не могла не признать соответствия, но все же не было чувства «домашности», как в нашем старом доме.
Камин был разожжен, и стоявший на его решетке латунный чайник посвистывал.
Мама закрыла дверь и улыбнулась. Она еще раз стиснула меня в объятиях. Затем как бы выскользнула из образа надменной домоправительницы и стала просто моей мамой.
— Рассказывай все, как есть, — потребовала я.
— Чайник вот-вот вскипит, — ответила она, — и мы поболтаем за чашкой чая. Мне кажется, я не видела тебя целую вечность!
Чашки были уже на подносе, она кинула три ложки заварки в фарфоровый чайничек.
— Пусть настаивается. Итак, — продолжила она, — кто бы мог подумать, что все образуется так хорошо… даже очень хорошо.
— А что можно сказать о нем?..
— О ком?
— О мистере Сильвестере Мильнере.
— Его сейчас нет.
Лицо мое стало таким кислым, что она засмеялась.
— Это же прекрасно, Джейн. Весь дом в нашем распоряжении.
— Но я хотела увидеть его!
— А я-то надеялась, что ты хотела видеть меня… Я подошла к ней и поцеловала ее.
— Ты устроилась… и правда счастлива? — спросила я.
— Лучше просто и быть не может. Я верю, что все это для нас устроил твой отец.
С самого момента смерти отца она верила, что он с небес опекает нас и поэтому с нами не может случиться ничего дурного.
В ней странным образом смешивались сильные оккультные чувства и крепкий здравый смысл, и хотя она твердо была убеждена, что мой отец ведет нас по самому правильному пути, она же и выбирала самый оптимальный вариант действий.
Было очевидно, что ей нравится ее положение в усадьбе Роланд.
— Если бы мне пришлось выбирать, то лучшего места просто нельзя было придумать. У меня здесь солидное положение. Горничные уважают меня.
— Я заметила, что они называют тебя мадам.
— Да, это я потребовала такую долю уважения к моей персоне. Дженни, запомни навсегда, что люди воспринимают тебя с той степенью уважения, с какой ты сама к себе относишься. Поэтому я и решила поднять планку.
— А много здесь прислуги?
— Три садовника, причем двое из них женаты и живут в коттеджах на территории усадьбы. Еще есть кучер — мистер Джефферс и его супруга. Они живут при конюшне. Жены двух садовников работают в доме.
Есть еще Джесс и Эми, первая из них — горничная, а вторая — уборщица. Следующий мистер Каттервик, дворецкий, и миссис Коуч — кухарка.
— И ты руководишь ими всеми?
— Я не думаю, что мистер Каттервик и миссис Коуч были бы в восторге, услышав твое определение, что я ими руковожу. Мне так кажется. Мистер Каттервик — славный джентльмен. Он мне рассказал, что ему доводилось работать в имениях и пошикарнее этого. Что касается миссис Коуч, то она полновластно распоряжается всем кухонным хозяйством, и горе тому, кто посмеет вмешаться в ее дела.
Моя мама обладала веселым нравом и чувством юмора. Я думаю, это было одной из главных ее черт, которые привлекли к ней отца. Сам он, в противоположность ей, был тихим и замкнутым, легко ранимым, а она, по его словам, напоминала ему маленького задиристого воробья, готового сражаться за свои права хоть с орлом. Представляю себе, как она управляла этим домом… За исключением кухарки и дворецкого.
— Прекрасный дом, — заметила я, — только немного мрачноватый и таинственный.
— Это все твои фантазии! Он выглядит мрачно потому, что не горят лампы. Сейчас я зажгу.
Она сняла стекло с лампы, стоящей на столе, и поднесла горящую спичку к фитилю.
Мы пили чай, грызли бисквиты, которые мама достала из жестяной коробки.
— А ты виделась с мистером Сильвестером Мильнером, когда обратилась по поводу этого места?
— Естественно, мы виделись с ним.
— Расскажи мне о нем.
Несколько секунд она сидела молча, и в глазах ее было совершенно отсутствующее выражение, как будто она на мгновение впала в обморочное состояние. Это было так необычно для нее, чтобы она хоть и на короткое время теряла дар речи, что я сразу подумала — здесь что-то не так.
— Он… джентльмен, — наконец сказала она.
— А где он сейчас?
— В отъезде, по делам. Он часто уезжает по делам.
— Так зачем же он держит такой большой дом, набитый слугами?
— Ну, это его дело…
— Он, наверное, очень богат.
— Он — купец.
— Купец?
— Он много путешествует по свету, бывает в разных местах… например, в Китае.
Я вспомнила о китайских каменных драконах внизу.
— Обрисуй мне его.
— Его описать не так-то просто.
— Почему?
— Видишь ли, он не такой, как другие…
— Когда мне удастся увидеть его?
— Как-нибудь уж наверняка увидишь.
— На этих каникулах?
— Ну нет, я не думаю, что он вернется в ближайшее время. Хотя мы и сами толком не знаем. Он появляется неожиданно.
— Что, как привидение, что ли? Она рассмеялась.
— Вовсе нет. Я имею в виду, что он просто не предупреждает нас, когда возвратится.
— Он красивый?
— Найдутся те, кто может сказать о нем так.
— А чем он торгует?
— О, он продает много различных вещей. Это было так непохоже на мою маму — такая уклончивость в ответах. А ведь она была самой большой болтушкой из всех женщин, которых я знала. И мое первое ощущение, что с мистером Сильвестером Мильнером что-то нечисто, явно оправдывалось.
— Да, еще кое-что, — добавила мама. — Иногда тебе будет попадаться довольно странно выглядящий человек.
— Что за человек?
— Китаец. Его зовут Линг Фу. Он совсем не такой, как другие слуги. Он путешествует вместе с мистером Мильнером и охраняет его личную сокровищницу. Никто из обитателей этого дома там никогда не был.
Глаза мои сверкнули. С каждой минутой все становилось еще более таинственным.
— А что он прячет в своей сокровищнице? — спросила я.
Мама рассмеялась.
— Ну, теперь тебе достаточно сведений, чтобы разыгралась фантазия? А между тем объясняется все очень просто. Мистер Мильнер собирает редкие и дорогие вещи — драгоценные камни, кораллы, слоновую кость. Он покупает их и перепродает, но часть сокровищ хранится здесь, пока он ищет покупателя. А Линг Фу приглядывает за этими вещами, смахивает с них пыль. Мистер Мильнер объяснил мне, что будет лучше, если этим делом будет заниматься один Линг Фу, других слуг привлекать не стоит.
— А ты была когда-нибудь в этой комнате, мама?
— Да мне, собственно, нечего там делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45