Дома Микешка бывал редко. Авдей Иннокентьевич вдруг загулял с приятелями, а Микешка с утра до ночи разъезжал с Олимпиадой. В станице, да и на прииске о них нехорошо судачили бабы. Шиханские казаки, рубившие по осени чилигу на тугайной гриве, видели доменовский экипаж с Олимпиадой у стогов. Прислуга Доменова проболталась, что кучер Микешка запросто заходит в хозяйкину спальню, а потому освобожден от воинской службы и вон какую шапку получил от Олимпиады в подарок… Слушок наконец вполз в уши самого Авдея Иннокентьевича. Поведал ему об этом в сильном подпитии Роман Шерстобитов, а потом рассказал все Зинаиде Петровне. Поначалу Авдей не поверил. Подняв толстый палец, произнес грозно:
– Ты, Ромка, не смей говорить пакости про мою жену!
– А мне-то что? – возразил Шерстобитов. – Я продаю за что купил…
– Знаю я тебя, купца! – Авдей приблизил к его носу кулак, обросший редкими рыжими волосинками. – Ты, поганец, сам в Париж сманивал ее. Мне ведь, шалопут, все ведомо!
Как ни хорохорился Авдей, но червячок ревности в душу залез. Он как-то мгновенно отрезвел. Быстро покинув собутыльников, помчался домой и ворвался в спальню жены. Пьяного она его сюда не пускала. Сейчас ему казалось, что вся комната, вместе с коробочками из-под пудры и разными флакончиками, с пышной постелью, скрытой за тяжелой полубархатной занавесью, источала слащавый, дурманящий голову запах. Слоняясь из угла в угол, он неистовствовал, разыскал за этажеркой чуть начатую бутылку вина и прямо из горлышка выцедил ее до дна. Жену он встретил, как встречают все ревнивые мужья, одним и тем же вопросом: где была и что распроделывала?..
– Где была, там меня уж нету, – снимая шубу, ответила Олимпиада и тут же напала сама: – А ты все еще не набражничался?
– Я бражничаю на виду, а ты… – сказать все, что он только передумал в своем воображении, Авдей не мог: не поворачивался язык.
– А что я? – приближаясь к нему, спросила Олимпиада. Она глядела на мужа прищуренными глазами.
– Да мало ли что… – насупившись, бормотал Авдей.
– Нет уж, миленький, говори. А нет, так я пойду и лягу. У меня голова трещит.
– Ты вон обормота кучера в спальню к себе пущаешь, вот что про тебя говорят, – разом выпалил Доменов и засопел еще сильнее.
– Ах вон оно что! – Олимпиада облегченно вздохнула.
– А что – не так?
– Гуляй каждый день с Ивашкой Степановым да с зятьком любезным, не только кучера – каторжанина приведу тебе назло. Подойди вон к зеркалу и глянь на свою образину. На кого похож! Под глазами мешки, весь всклокоченный, как старое, растрепанное помело! Сам бражничает, а я тут помирай одна от скуки. Все. Завтра же ноги моей здесь не будет!
– Ладно, ладно, я ведь так только, – примирительно заговорил Авдей. – Поедем вместе.
– Куда еще? – спросила она сквозь слезы.
– Да хоть в Питер!
– Ой! Авдеюшка! – Олимпиада бросилась к нему и обняла за шею. Прижавшись лбом к его небритой щеке, добавила: – Ох как от тебя винищем-то разит!
Спустя неделю они были уже в Петербурге, в номерах самой дорогой Европейской гостиницы. Авдей Иннокентьевич знал из верных источников, что сейчас в столице находится главный управляющий Ленскими приисками Иннокентий Белозеров, что он устраивает в высоких финансовых кругах выпуск новых акций на сумму в несколько миллионов рублей. На первых двух выпусках Доменов нажил огромный барыш. Старый и опытный уральский хищник появился в Петербурге не ради каприза молодой жены. Он чуял, что новые акции будут раскупаться нарасхват. Нужно было не упустить момента и снова положить в карман добрый куш. Накануне он тайком отвез во дворец очередного «золотого петушка» в несколько фунтов весом, а сегодня с утра был принят Белозеровым, которого знавал еще, когда тот был простым чиновником. Сейчас тот жил в роскошном особняке барона Альфреда Ринцбурга, ворочал огромными капиталами и бесконтрольно владычествовал во всем приленском крае. Белозеров встретил уральского золотопромышленника внешне радушно и приветливо. Ему было известно, что Доменов скупил на большую сумму акции «Ленского товарищества», но сколько, Белозеров точно не знал: все операции Доменов проводил через подставных лиц.
Рабочий кабинет, куда провел Белозеров Доменова, был огромен и увешан большими, в тяжелых рамах картинами. Над столом во весь рост висел портрет императора Николая Второго. Над мраморным камином – распятие, а рядом какой-то святой с постным, недовольным лицом. На массивном письменном столе лежало много всяких бумаг и бумажек. Здесь были счета магазинов и фирм, таблицы биржевых курсов, каталоги, прейскуранты… «и, наверное, донесения многочисленных шпионов», – подумал Авдей Иннокентьевич. Он-то уж эту механику знал не хуже хозяина.
– Рад тебя видеть, очень рад! – Белозеров погладил бородку, обрамлявшую выпуклые скулы, мысленно стараясь угадать, зачем пожаловал этот уральский промышленник.
– Благодарствую, Иннокентий Николаич. Поимел я желание лично выразить и засвидетельствовать мое почтение, – ответствовал Доменов.
– Тронут весьма. Надолго, ли в столицу? – спросил Белозеров.
– Еще и сам не знаю, покамест не расхомутаюсь с делами…
Белозеров знал, что трезвый Доменов – это непроницаемая маска. Вскоре лакей пригласил их в столовую. Там на столе, словно на выставке, уже стекленели полдюжины графинчиков с разноцветной жидкостью. Чем чаще пробовали настойки, тем двусмысленнее становился их разговор. Обмениваясь пустяковыми новостями, подпускали друг другу шпильки. Наконец Авдею это надоело.
– Слыхал я, Иннокентий Николаич, новые бумажки выпущать собираетесь?
– Какие такие бумажки? – делая удивленное лицо, спросил Белозеров.
– Ну акции, не все ли равно. – Авдей Иннокентьевич пожал плечами и опрокинул в рот очередную рюмку.
– Золотое дело, сам знаешь, вещь капризная. Тайну блюсти требует, – неопределенно ответил Белозеров.
– А ты думаешь, я ваших секретов не знаю? – Авдей проколол вилкой скользящий на тарелке грибок, готовясь бросить его в рот, ждал ответа.
– Всех тайн, господин Доменов, знать нельзя. Твоих, например, мы вот, грешные, не знаем! – взмахнув широкими рукавами пиджака, ответил Белозеров. – Ты вон Синий Шихан прибрал к рукам, а как – мы не ведаем…
– А я вот ведаю, как вы умеете своими акциями народ объегоривать! – ввернул Доменов.
– Тебе-то, Авдей Иннокентич, непристойно так говорить, – упрекнул Белозеров.
– В прошлом году вы четвертый раз выпустили почти на десять миллионов рублей, а где они, ети денежки?
– Как это где? – опешил Белозеров, еще не зная, что Петр Шпак, посланец Авдея, давно проник в финансовые дела «Ленского товарищества» и сообщил Доменову всю подноготную.
– Будто ты и не знаешь? – Авдей кинул в рот грибок и с хрустом раскусил его.
– Не ведаю, о чем ты толкуешь…
– Ах так! Тогда я тебе разжую, как сей соленый рыжик… Ваш запасный капитал и капитал погашения абсолютно пусты и значатся только на бумаге.
– Не городи ересь, Доменов. – Голос Белозерова дрогнул. Но он взял себя в руки и приготовился слушать.
– Всю вашу наличность слопали дивиденды. Ты хорошо знаешь, что выплачено десять миллионов рубликов. Вы сейчас, голубчики, изворачиваетесь за счет милости кредиторов! В текущий оборотный капитал не отчислили ни копейки, резерва для выплаты будущих дивидендов у вас нет. Правители «Лена Рольдфильс» из деловых людей превратились в спекулянтов, а это никогда к добру не приводило, – уже более серьезным и трезвым тоном объявил Доменов.
– Напрасно пугаешь, Авдей Иннокентич, – поражаясь его осведомленности, проговорил Белозеров.
– Разве я пугаю? Я правду говорю. Вы хотите новым выпуском залатать кое-какие прорехи, играете на понижение, а потом вздуете на триста процентов. Знаю я все ваши махинации и, ежели хотите, выпущу вас в трубу. Но я, конечно, этого не сделаю.
– Не сделаешь потому, что сам черпаешь из нашей драги лопатой, – засмеялся Белозеров, с облегчением почувствовав, что они с ним, по сути дела, одного поля ягодки. – Сколько, на какую сумму имеешь наших доходных бумажек? – спросил Белозеров.
– Это мое дело.
– Могу все купить по последнему курсу.
– Зря важничаешь, голубь мой. На приисках-то ваших не ахти какие дела…
– Ты лучше о своих делах думай, а наши предоставь уж нам, грешным, – обиженно проговорил Белозеров.
– Да ведь нигде на золотых приисках нет столько беспорядков, сколько у вас на Витиме и на Олекме. Эта ваша зараза и к нам на Урал проникает. Мало того, что у вас там люди, как скоты, живут, вы еще и несусветную спекуляцию развели!
– Если поверить, то на твоих шахтах вроде как рай божий… – поджав губы, зло усмехнулся Белозеров.
– Рай не рай, но я становым воли не даю. А у вас они там цари и боги! А рабочие живут в промерзлых стенах.
– А ты что хочешь, чтобы я для них дворцы строил?
– Зачем дворцы? Не нужно только забывать, что они тоже люди-человеки и в условиях вечной мерзлоты добывают песочек волшебный… А у вас там даже с брюхатыми бабами не считаются. А урядники так это чистые кобели.
– По своим судишь?
– Не без этого, конешно… Но я своим за это в зубы даю!
– Щедро! – захохотал Белозеров. – У тебя, наверно, и социалистам тоже рай…
– Я, голубь, и с этой публикой компанию вожу. Когда они у меня под руками, я все ихние намерения насквозь вижу…
– Какой прозорливый!
– Уж какой есть, милок. Я ведь тебе дело говорю, а ты посмеиваешься. Еще раз толкую, что люди нам золотишко моют, а ты их коровьими челюстями кормишь, вместо денег талоны даешь. А приказчики твои заставляют принудительно покупать по этим талонам ненужные товары по удороженным ценам. Гляди, как бы такие махинации не стали себе дороже…
– Да ты-то о чем хлопочешь, любезный? – не вытерпел Белозеров.
– Раз я акционер, значит, свой вклад в деле имею, – резонно возразил Доменов.
– Сиротская поди доля, – подзадорил Белозеров.
– Какая бы ни была, голубок, но доля.
– Какая же все-таки? – допытывался Белозеров.
– Да уж не столько, сколько у Путилова или Вышнеградского, не говоря уж о лорде Гаррисе. Он-то поди купил вас и с крохами и потрохами…
– Он, как и ты, сам хозяин своим деньгам.
– Я в его карман не лезу, а он в нашем постоянно ручки греет. Плохие мы патриоты, вот кто мы! – сердито заключил Авдей Иннокентьевич.
– Отчего же плохие? – ленивым голосом спрашивал Белозеров. Он уже больше не боялся этого уральского самодура, как о нем говорили. – Почему же плохие? – поцеживая из рюмки настойку, переспросил Белозеров.
– Потому, что переоцениваем сами себя и наши возможности! – повысив голос, резко проговорил Доменов.
– Как это прикажешь понимать?
– Плюем рабочим в лицо. Боюсь, что они эти плевки нам же возвратят, и с лихвой…
– Ах вот ты о чем! Дело известное, испытанное…
– Как это испытанное? – спросил Доменов.
– Когда имеешь достаточно сильную команду солдат, и каторжане не страшны, – самодовольно ответил Белозеров и встал. Доменов его утомил, а главное – перестал быть интересным.
Белозеров и Доменов вскоре откланялись и расстались.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В лето 18… года иркутский купец Трапезников привел на якутское кочевое торжище караван с разными товарами для обмена на пушнину. Торговля с кочевниками шла шумно и бойко. В самый разгар обычной ярмарочной сутолоки к купцу протиснулся низкорослый, широкоплечий тунгус в худых оленьих унтах и в старой, облезлой кухлянке. Видно было, что он приехал из далекого стойбища, да и с небогатой добычей. На поясе у него висела жиденькая связка беличьих шкурок, пара невзрачных, сухоголовых соболей, в руках поблескивал какой-то небольшой, угловатой формы предмет.
– Что это у тебя, паря, такое? – заинтересовавшись блеснувшей вещицей, спросил Трапезников.
– Камень поднял на сопка… Хороший камень, тяжелый и светлый… Железный, наверное. Может, купишь, начальник? – спросил тунгус.
– А на кой он мне нужен-то? – разглядывая камень, Трапезников прищурил глаза.
– Жесткий камень, начальник, топор сделаешь или веселую наклепку к ружью, пушнины много потом получишь, – расхваливал тунгус.
– А ну дай поглядеть, – протянул руку Трапезников.
– Пожалыста! Сколько хочешь гляди. Можешь зубами попробовать…
– А ты пробовал?
– Кусил маленько, да зуб не берет. На, гляди! – Тунгус отдал камень.
Трапезников взял, что-то соображая, подкинул тяжелый слиток на широкой жесткой ладони, кивнув владельцу, отвел его за оленью упряжку.
– Где ты, паря, нашел? – сдерживая нарастающее волнение и не выпуская из рук драгоценной находки, спросил Трапезников. В его руках был крупный золотой самородок.
– Не шибко далеко и не шибко близко… Хорошенько на оленях поедем – через три дня там будем.
– Ладно. Я куплю все твои плохие шкурки и этот камень в придачу, – пряча самородок за пазуху, сказал купец.
– Купи, – с равнодушным видом проговорил тунгус, хоть и жаль было ему расставаться с блестящим камешком. Но в чуме не оставалось ни фунта сахара, ни осьмушки чая, мука тоже была на исходе. Детишки скулили, еды требовали, жена молча вздыхала. Как тут не продашь! Правда, уж больно хорошо сверкает камень… – Значит, берешь, начальник?
– Так и быть, все заберу. А ежели, паря, наймешься ко мне в проводники, много товару дам и водки прибавлю.
– Отчего же не наняться, если хорошую цену дашь… Далеко ли ехать-то будем, начальник?
– Потом скажу. Не торопись, паря… Ну как, согласен?
– Только глупый может не согласиться. Однако покажи товар…
– Да не обижу! Пойдем!
– Ну что ж, пойдем, начальник.
Отложили товар и хлопнули по рукам. Вскоре после этой знаменательной сделки Трапезников организовал тайную экспедицию. По суровой, безлюдной приленской тайге проводник тунгус вывел доверенного от купца человека к тому месту, где был найден приобретенный Трапезниковым самородок. Пробный шурф дал богатые результаты. Начались первые, сначала небольшие разработки.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Открытие Трапезникова вызвало среди богатого иркутского купечества настоящую золотую лихорадку. Видные дельцы того времени – Базилевский, Герасимов, Баснин, Катышевцев и другие – быстро создали золотопромышленные компании, организовали многочисленные приисковые партии и отправили их в глубь приленской тайги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44