Эти точки, лакомые для любого кладоискателя, я наметил за год до тюрьмы, когда мне в руки по случаю попала карта Псковской области 1930 года. В моем архиве имелась псковская карта 1860 года выпуска, и теперь я получил возможность сличить количество оставшихся после Гражданской войны населенных пунктов. Результат несказанно порадовал. К моему удивлению, число деревень за годы советской власти сократилось значительно больше, чем я думал. И хотя логично было предположить, что карта тридцатого года врет, составленная небрежно, как все совдеповские карты, я все же отправился в поиск.
Мертвая деревня, которую я нашел по старой карте, поразила до глубины души. Была весна, середина апреля, трава еще не выросла, и в глубине леса местами лежал снег. За сорными березами и тощей сиренью притаился маленький кирпичный дом с короткой трубой. Только через минуту я сообразил, что это русская печь. Позже в лесу встречались кучи темно-красного кирпича, но уцелевшая печка была только одна, и я вышел аккурат на нее. Впечатление сказки с той минуты поселилось в моей душе. Казалось, вот-вот увидишь избушку на курьих ножках или из-за дерева выйдет Кощей. Это заставляло оглядываться на раскопках. Не успокаивал даже немецкий штык-нож, который я прихва-тил, впрочем, не столько для самозащиты, сколько из суеверных соображений, что в поиск надо взять трофей, который привлечет другие находки. С этой вылазки на Псковщину я начал верить в нечистую силу. С суеверия, впрочем, и начались мои беды.
В ту первую поездку по заброшенным деревням я не нашел ничего ценного. И хотя населенный пункт я выбрал правильно (деревня исчезла с карт после Гражданской, а не Великой Отечественной войны, стало быть люди в ней жили куда состоятельнее, чем на двадцать пятый год советской власти, и могли оставить после себя больше нетленного добра), одиночный поиск без металлодетектора не принес весомого результата. Штампованный медный крест размером с ладонь да серебряная лампадка – вот и все мои находки в тот раз, не считая ржавых лопат, серпов, кос и прочего сельхозинвентаря. Цветной металл я поднял с одного места, вероятно, кто-то, покидая дом, бросил иконостас. Ощутимую прибыль эти находки принести не могли. Лампадку я очистил и сдал как серебряный лом, а крест подарил Леше Есикову. Иногда надо задаривать людей мелочевкой, чтобы судьба послала взамен что-то ценное. Леша заинтересовался и попросил взять с собой. Я взял. Кто ж знал, что он окажется такой сукой?
Одному на селище работать было не под силу, да и скучно. Приглашать же друзей-трофейщиков я не хотел из опаски, что эти вскормленные пеплом великих побед волки пронюхают про мои карты и, учуяв поживу, разграбят все сами, оставив мне жалкие крохи. Леша Есиков куда больше подходил в качестве напарника для секретного предприятия. Он имел мизерный кладоискательский опыт, зато ездил в археологические экспедиции. Мы учились на одном курсе. Только я после окончания университета копал и на это жил, а Леша работал в ларьке. Но он был безопасен. Кроме того, новичкам везет, этого тоже не следовало сбрасывать со счетов.
В первую же поездку Леша зарекомендовал себя раздолбаем. Он и в университетских экспедициях вел себя как мудак, но сейчас, в отрыве от коллектива и бдительного ока старших и более опытных товарищей, проявился во всей красе. Нечаянно столкнул меня в ручей, прожег ботинок на костре, чуть не провалился в заросший колодец и все время насвистывал, как последний идиот. И он же нашел серебряные карманные часы и дутое обручальное кольцо 56-й пробы. Фарт. Мне не попалось ничего, кроме ржавых чугунных утюгов, гвоздей, ножей и керамики. Лешины находки мы продали и нажили денег. Слегка, самую малость. Ровно настолько, чтобы интерес к деревне разгорелся в полную силу. Мне пришла в голову светлая мысль поискать в колодцах. Большая по псковским меркам деревня в три-дцать пять дворов, оставленная в условиях смуты, должна быть напичкана мелкими кладами. Носимые ценности крестьяне наверняка забрали с собой либо зарыли где-нибудь в амбаре или на огороде, где без миноискателя не найти, а вот громоздкое добро вполне могли побросать в колодец, чтобы вернуться за ним, когда минует опасность. Судя по состоянию деревни, опасность хозяев не миновала. Это значило, что колодцы представляли собой сокровищницы зажиточных пейзан.
Версия «зажиточных пейзан», как я окрестил свою гипотезу, привела Лешу в восторг.
– Что же ты раньше молчал? – крикнул он. – Мы бы уже давно на «мерседесах» ездили. Собираемся, я отпуск возьму.
В этом был весь Леша. Он не поинтересовался, как я вышел на эту деревню, да и об остальных местах тоже не любопытствовал. Возможно, ему мешала деликатность или опасение, что я перестану с ним работать, если он будет много спрашивать. Впрочем, Есиков оказался человеком дела и оставил свой ларек. Даже для выпускника исторического факультета он засиделся там слишком долго. Наши приятельские отношения переросли в компаньонские.
Вдвоем мы могли уйти надолго, унести не только палатку и снаряжение, но и большой запас еды. Питались мы тогда гречкой, макаронами и салом. В первые дни был черный хлеб. И еще запас кофе, который хоть и занимал место в рюкзаке, но спину не гнул. И вот, захватив с собой двадцать метров капро нового фала, полиспаст и лебедку, мы отправились на зачистку колодцев. По дороге от станции нам нежданно-негаданно улыбнулась удача.
– Теперь у нас навалам крепежного материала, – сказал я, заметив старый гнилой столб с куском многожильного алюминиевого провода. – Сматываем, берем все.
– Илья, – спросил придавленный тяжестью поклажи Леша Есиков, – зачем нам столько проволоки?
– Пригодится, – я снял рюкзак и достал топор, чтобы разбить на столбе изоляторы. – Запомни, в лесу, кроме деревьев, ничего нет, а проволока – вещь полезная.
Алюминиевый провод нам очень пригодился при сооружении треножника. Двухметровую треногу из толстых березок мы поставили над колодцем. От идеи полиспаста быстро отказались, просто зацепили за вершину треноги блок, пропустили через него фал с привязанным поперек колом, к ближайшему дереву прикрепили лебедку. Я надел плащ ОЗК, застегнув его между ног как комбез, оседлал палку и, раскачиваясь над смердящей бездной, сказал:
– Леша, держи крепче, опускай медленно. В случае чего, у лебедки есть фиксатор, вот здесь, видишь? Если меня уронишь, вылезу и начищу рыло. Все понял?
– Понял! – прокряхтел Есиков, удерживая рукоять. – Тогда трави.
Плавными рывками я сползал в темную, пахнущую тиной дыру. Мимо лица проплыло вверх замшелое надломленное бревно. Предварительно мы как следует обкопали колодец, чтобы меня не засыпало, и сняли три венца, но внизу обсадка осталась. Она была ненадежной и гнилой, как моя жизнь.
– Давай! Еще давай! – командовал я, подсвечивая фонариком. – Леша, давай еще!
Наконец, подошвы болотных сапог стукнули по чему-то твердому.
– Стоп! – крикнул я, светя вниз. Под ногами покачивался лесной мусор и блестящий пласт льда посередине. – Закрепляй!
По этой команде Леша должен был зафиксировать барабан лебедки и подать мне слегу. Но гладко было только в теории. Я быстро поехал вниз.
– Сто-ой!!! – заорал я во всю глотку. – Капут! Я раскачивался, крепко вцепившись в фал, хотя спасти меня от погружения в трясину он бы не смог. Был, правда, шанс вылезти по нему наверх, если Лешу вдруг хватит инфаркт или инсульт от натуги. Привязывая лебедку к дереву, я рассматривал и такой вариант.
Падение прекратилось. Я висел, почти касаясь задом мусорного ковра, опершись подметками о затопленный ледяной блин. Он качался, значит, был не толстый. В него вмерзли чудом угодившие сюда корявые ветки. Возможно, на дне скрывались врытые в землю колья, острые как игла. Спустя несколько минут, дневной свет померк, в колодец заглянул Леша.
– Шест давать? – спросил он. Ну и дурак!
Заточенной пехотной лопаткой я разбил лед и прощупал слегой дно колодца. К счастью, заиление не оказалось сильным, венец удерживал грунт от осыпания со стенок, да и воды было немного. Смущало только, что в процессе зондирования шест задевал странные бугры, один был чересчур высокий. Возможно, это были камни, которыми выкладывали дно.
Успокоившись, я надел тесемку фонарика на голову и слез, опираясь на слегу. Вода сдавила болотники до середины бедер и остановилась. Это было очень хорошо. Это значило, что, стоя в ледяной жиже, я еще некоторое время останусь сухой. Другой хорошей новостью было то, что я чувствовал под собой камни. Надежное дно, когда ты стоишь в старом колодце вдалеке от человеческого жилья, радует больше, чем крепкий тыл в семейной жизни. – Давай ведро! – крикнул я.
Леша вытянул канат, привязал к нему ведро и опустил. Я был начеку и успел убрать голову.
Первым делом я переправил наверх лед и ветки, как самый неудобный сор. Колодец был давно нечищеный. Лет, наверное, сто. Прежде нас здесь кладоискателей не было.
Потом началось самое неприятное. Мы стали вычерпывать колодец.
Когда уровень воды упал до колен, я решил, что купание теперь уже все равно не повредит и окунулся по локти в жидкую грязь. Меня очень занимал предмет, торчавший по центру дна. Он был высотой до середины голени, от пинка не сдвигался, и я решил, что это камень. Только форма у него была какая-то странная.
Ощупав предмет под водой, я быстро понял, что имею дело с творением рук человеческих. – Самовар!
Леша не услышал. Стены гасили голос, если говоришь себе под ноги.
Я вытянул из жижи облепленный илом самовар. Он был тяжелый, полный воды. Я стер с него грязь и поначалу решил, что держу в руках блестящую латунь. Самовар был желтый. Он был золотой.
В свете фонарика разобраться с находкой было непросто. Я кликнул Есикова, куковавшего над дыркой в земле, снял ведро, привязал самовар за ручку и приказал тянуть. Небольшой, круглый, литров на пять–семь, он переломал бы мне кости, если б сорвался с веревки.
Покачиваясь, самовар устремился на свет божий, Леша ловко подхватил его у самого блока и проворно уволок в сторону от дыры. Я внимательно следил за манипуляциями компаньона. Уворачиваться в колодце было некуда.
Сверху раздалось приглушённое уханье Есикова. Должно быть, он выражал восторг. – Леша! – позвал я.
П одождал. Никакой реакции. – Леша, блядь! Ко мне пришло одиночество. – ЛЕША!!! – Да здесь я, – наконец отозвался Есиков. Остаться без веревки в колодце оказалось страшно тоскливо. Появление компаньона вдруг напомнило давным-давно виденные капиталистические фильмы о том, как любители легкой наживы бросают своих товарищей в беде, чтобы целиком завладеть богатством, а перед уходом глумятся над ними.
– Веревку давай. Палку к ней привяжи, я буду вылезать.
Подъем на поверхность оказался быстрее и удобнее спуска. Я выкарабкался, шатаясь под тяжестью наполненных водой болотных сапог.
– Ни фига себе, какое я обляпанное говном чудовище! – Только при свете дня я смог оценить, во что превратился на пути к преисподней.
Мы расхохотались.
– Давай смотреть, что мы там нашли. При ближайшем изучении самовар оказался всего лишь позолоченным, вдобавок у него отломилась внутренняя труба, но внешне он был совершенно целый. Носик был на месте, кран поворачивался. Трубу Леша припаял уже дома, и мы продали самовар Борису Михайловичу Маркову за неплохие деньги. В тот день, посменно отогреваясь у костра, мы достали из колодца сахарницу с серебряным ободком и ручкой, шесть фарфоровых чашек и одно чайное блюдце. Остальной сервиз дошел до нас в виде фрагментов керамики, не представляющих коммерческой ценности. Симпатичные чашки также ушли в салон «Галлус», в ту пору только начинающий набирать обороты.
Впоследствии мы с Лешей неоднократно навещали селище и еще кое-чем там поживились. Однажды я выцарапал гвоздем на новенькой алюминиевой ложке инициалы «Ал. Б.» и аккуратно припрятал под кирпичами на месте некопаной избы. Есиков ложку нашел и очень дорожил ею потом, считая, что вещь нашла владельца. Потом мы с Лешей нашли одиноко стоящую церковь, раскопали ее и по-настоящему озолотились. Моей ошибкой было доверить реализацию хабора Добыча копателя (сленг).

компаньону. Дурачка Есикова приняли опера и начали запугивать своими отработанными гестаповскими приемчиками. Вскоре он написал под диктовку явку с повинной. На основании его показаний следователь успешно пришил мне то, чего не было. От того, что было, я отвертелся, но срок за надругательство над могилой получил, а Леше дали год условно, учитывая его чистосердечное признание. Вот и доверяй после этого людям.
– Ты о чем задумался, Ильюха? – оборвал мои мысли Слава.
– Да так, о ментах.
– А че о них думать? Будем смотреть телевизор.
– Телевизор? Зачем?!
– Будем криминальную хронику смотреть, – объяснил Слава, удивившись моей несообразительности. Он любил на зоне пялиться в дебилизатор, вероятно, рассчитывая отыскать там правду жизни. – Про наши сегодняшние дела обязательно покажут.
– Не исключено, – сказал я. – Только нам от этого что?
– Узнаем, что по этому поводу менты говорят.
– Что они могут сказать: бандитская разборка с зарубежными бизнесменами, по факту похищения заведено уголовное дело, бла-бла-бла, все дела. Что они могут сказать нового? Ты это слышал уже миллион раз.
– Ну, про нас-то новости мы еще не видели.
– И, дай Бог, не увидим! – содрогнулся я.
– Ладно, забей, – Слава отвесил нам по пятьдесят грамм.
Мы не стали пить, потому что к нам скользнул официант, любезно выставил тарелки с восхитительно пахнущим стейком и собрался было пожелать приятного аппетита, как я осведомился:
– Не подскажете, сегодня будут выступать «Mad Wheels»?
– В семь часиков начнут, – услужливо просветил официант, заботясь о щедрых чаевых. Очевидно, мы со Славой выглядели многообещающе. – Уже скоро. Музыканты приехали? – Да, конечно.
– Позовите Рикки, пожалуйста. Скажите, что его Илья приглашает.
– Одну минуточку! – расплылся в улыбке халдей и улизнул в подсобные помещения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36