А теперь вот мне расплачиваться!..» Правда, старик оказался уж очень несговорчивым, стал размахивать кинжалом и кричать: «Убейте, но книги этой я вам не отдам!» Ну, нервы, конечно, не выдержали, и тот вонзил кинжал прямо в самую грудь старика, точнее, не вонзил, а бросил издалека, как в ствол дерева. А старик и мертвый цепко держал в левой руке эту злополучную книгу с медной застежкой, так что еле ее вырвали. Но убийце тоже не повезло. В следующую же ночь и его прикончили у Куймурской башни. А Саид теперь за все в ответе.

Ночной разговор

Ночь была облачной и беззвездной, когда Хасан из Амузги подъезжал на своем белом коне к стану Исмаила в Талгинском ущелье. Ехал он вдоль речки и только хотел свернуть в сторону, чтобы не нехоженой траве, неслышно подъехать прямо к дому, как из кустов, словно бы давно его поджидавшие, выскочили несколько человек, и не успел Хасан взяться за оружие, его стащили с лошади, попробовали поймать и коня, но Хасан свистнул, конь вырвался и ускакал прочь. Присмотревшись, Хасан понял, что его связали не люди Исмаила, а турки.
– Ведите меня к Исмаилу, – сказал он. – У меня к нему срочное дело.
– Ты не первый, – ответили ему, – кто рвется к Исмаилу. Тут недавно двое тоже к нему просились. Не торопись. Завтра вы все увидите своего Исмаила.
С этими словами один остался на посту, а двое повели Хасана и втолкнули в хлев крайнего дома, где уже сидели и те двое, о ком говорили стражники. Заперев хлев, турки ушли. Двое пленных до Хасана были не кто иные, как те, от кого Хасан из Амузги спас прелестную Муумину.
– Вшивые турки еще кого-то поймали, – проговорил один из них. – Эй, кто ты?
– Я? Сын своего отца, – проговорил Хасан.
– А кто твой отец?
– Время.
– Смотри какой загадочный, а? Ну и шайтан с тобой!
– И верно! Не связывайся с ним, – поддержал его дружок.
– Ну и задаст же завтра наш Исмаил этим туркам за то, что упрятали нас сюда! – тешил себя надеждой Аждар.
– Вряд ли. Боюсь, что Исмаил и сам у них в руках.
– Да что ты говоришь, он их очень ждал, они его кунаки.
– Сейчас, брат ты мой, такие пошли кунаки, явятся к хозяину и говорят: «Ну-ка, вытряхивайся и живи на нижнем этаже вместе со скотом, а нам здесь нравится». Боюсь, как бы завтра Исмаил при всем честном народе не огрел нас плетью.
– За что?
– А коран? Разве этого мало?
– Так что мы могли сделать, если его там нет? Подобрал, наверное, какой-нибудь куймурец…
Услыхав последние слова, Хасан насторожился: значит, коран где-то, но не у Исмаила.
– У меня мыслишка одна есть, – проговорил Аждар. – Пусть хозяин даст нам десятка два овец, пригоним их в Куймур и попросим, чтобы глашатай объявил; мол, кто принесет коран с медной застежкой, тот получит в обмен десять – пятнадцать барашков. Какой куймурец устоит перед такой платой!..
– Верно ведь говоришь! Ну и голова у тебя, как у мудреца.
– Не велик мудрец. Из медресе меня выгнали за то, что я не мог вызубрить молитвы. Казалось, уж запомнил, а стоило мулле назвать меня, все вылетало из головы.
– Да, не повезло нам.
– Повезет еще, Исмаил поможет. Он с турками такое затеял! Похоже, хочет, чтобы Дагестан впал в зависимость от Турции.
– И что это будет значить?
– А то, что будем входить не в состав России, как раньше, а примкнем к Турции.
– И турки ощиплют вас, как зарезанных кур, да бросят в кипящий котел султана! – не выдержал Хасан.
– Заговорил все ж! Да как зло заговорил.
– Белого царя с трудом скинули, а вы теперь хотите перед султаном спину гнуть, перед теми, кто вас в этот хлев загнал? Безмозглые ослы!..
– Эй ты, человек со змеиным шипением! Жаль, руки наши не свободны, мы бы тебе показали, кто ослы…
– Знаю я ваши повадки… И вас, кажется, знаю… Может, скажете, куда вы дели шкатулку, что вырыли у Куймурской башни? – наугад спросил Хасан из Амузги, желая убедиться, те ли это люди, которых послал следом за Саидом хитрый Исмаил. – Что же вы умолкли? Оглохли! Я ведь вас спрашиваю?
– Не много ли ты хочешь знать? Это опасно для тебя.
– Я спрашиваю, где шкатулка?
– Дерзкий человек. Кто ты?
– Я Хасан сын Ибадага из Амузги.
Аждар и Мирза от удивления даже присвистнули и… оба расхохотались.
– Чего смеетесь?
– Во-первых, недостойно человеку называть себя именем того, с кем он схож не больше, чем кошка с тигром. Во-вторых, мы знаем, что Хасан из Амузги не мог попасть в такие дырявые сети… А потому ты уж лучше не пляши под чужой ветер, ногу сломаешь!
– Ну, а представьте, что он вдруг взял да и сам пошел в эти сети?
– Этого не может быть. Хасан из Амузги не такой простак, не может он не знать, что за его голову Исмаил обещал три сотни овец, а что значит три сотни овец для человека, который ни за что другое и одной овцы не даст, это уж я знаю…
Судя по выражению лица Аждара, кто-кто, а он-то хорошо знал своего хозяина.
– Так что, милый человек, не храбрись, будто ты тигр, когда всего-навсего – полосатый кот… Назовись-ка своим именем. Да скажи, кстати, откуда ты знаешь о шкатулке?
– Знаю, и все!
– И о коране с медной застежкой тоже знаешь?
– Тоже знаю.
– Тем лучше. В шкатулке был ключ, он сейчас у Исмаила. Только никто не знает, от какого замка этот ключ. Вот завтра ты ему и расскажешь. Васалам-вакалам, и нам незачем будет еще раз ехать в Куймур. Ты ведь, наверно, тамошний?
– Я Хасан из Амузги!
– Ну пой свою песню! Посмотрим, как ты ее завтра пропоешь! Руки у тебя связаны?
– Да. И вы их развяжете!
– Смотри какой самоуверенный! Не можем мы развязать тебя, потому что и нам эти турки скрутили руки, но если бы они у нас даже и не были связаны, мы бы тебе свободы не дали. Сказочку, видно, ты не знаешь про то, как хвост змеи камнем прижало к земле и не могла она высвободиться, а мимо в это время шел горец. Змея взмолилась: «Смилуйся, добрый человек, освободи меня, я, может, тебя отблагодарю». Он возьми да и освободи ее. А змея и говорит: «Я ужалю тебя своим ядовитым жалом!» – «Зачем же? – спрашивает горец. – Я ведь тебе добро сделал, от смерти спас!» – «Не могу я иначе, – зашипела змея, – норов у меня такой».

Глава пятая


На острие кинжала

Наутро Исмаил решил показать чужестранцу своих людей и потому вызвал к себе племянника, того самого бывшего царского офицера Сулеймана, который теперь стал у него командиром отряда.
Сулейман вошел злой как черт. Всю ночь он мучился зубной болью и досадовал на то, что дядюшка с эдакой радостью встретил турок, с которыми он, Сулейман, воевал под Эрзерумом, где был ранен, и которых ненавидел поэтому, как своих кровных врагов.
– Пока гости будут завтракать, – сказал Исмаил, – вели построить на площади весь отряд.
Сулейман, ничего не ответив, молча вышел из сакли…
Ел Исмаил всегда с удовольствием. Он предпочитал сушеное мясо и считал глупцами тех, кто употребляет в пищу свежее мясо. С осени в его доме всегда резали двух-трех бычков и заготавливали сушеного мяса.
Турки тоже не отставали от хозяина в чревоугодии. Но трапезу вдруг прервал турецкий солдат. Он вошел и что-то зашептал на ухо Ибрахим-бею.
Юзбаши выслушал его и сказал, обращаясь к хозяину:
– Он говорит, что часовые задержали трех подозрительных людей. Вчера, в твоих владениях.
– Пусть приведут их во двор, посмотрим, кто это попался в наш капкан, безобидные зайцы или матерые волки! – потирая лоснящиеся жиром ладони, проговорил Исмаил.
Всех троих, в том числе и Хасана из Амузги, вывели из хлева на свет божий и доставили во двор к Исмаилу.
Изрядно набив желудки, Исмаил и его кунак вышли на балкон и спустились по лестнице. Ковыряя в зубах, Исмаил еще издали воззрился на пленников. Подойдя поближе, он сказал солдатам, показывая на Аждара и Мирзу, которые подобострастно улыбались ему, взглядом моля о снисхождении и прощении:
– Этого и этого развяжите! Они мои люди. Ну что, нашли, мерзавцы? А ты кто? – не дождавшись ответа, обратился он к третьему.
Хасан из Амузги глянул на него, Исмаил прищурился, немного отступил, посмотрел, еще приблизился.
– Ну что так вылупился? – спросил Хасан из Амузги.
– Постой, постой… Ты?
– Да, я самый.
– Хасан из Амузги?
– Как видишь, нам пришлось еще раз встретиться.
Хасан из Амузги имел в виду случай, что свел их некогда на ближних пастбищах. Он тогда угнал у Исмаила целую отару овец и поделил ее между бедняками.
– Вот так встреча! Матерый волк попался в капкан! – довольно потирая руки, сказал Исмаил. – Эй, Саид Хелли-Пенжи! – позвал он. С верхнего этажа, еще сонный, спустился Саид. – Узнаешь?
– Еще бы!
– Кто бы подумал, почтенный Ибрахим-бей, что нам так крупно повезет. Теперь-то уж я верю, что удачи будут сопутствовать нам всюду!
– Развяжите мне руки и дайте поесть, как полагается в гостеприимном доме, – повелительно бросил Хасан. – И если ты думаешь, что так просто было взять Хасана и скрутить ему руки, то ошибаешься, Исмаил.
– Я удивляюсь…
– Прикажи развязать мне руки. Я к тебе и ехал. Есть дело!
– Развяжите! – приказал Исмаил и добавил, обращаясь к Саиду Хелли-Пенжи: – Отведи его, там в кунацкой много еды. Я для тебя курицу приготовил, на которую еще и петух не прыгал, кунак ты мой дорогой, ха-ха-ха, – злорадно осклабился Исмаил. – Да смотри, Саид, если упустишь такую добычу – шкуру с тебя сдеру!
– Понятно, – буркнул Саид и повернулся к Хасану: – Поднимайся давай. Отсюда-то уж ты никуда не убежишь. У ворот часовые и вокруг дома тоже.
Исмаил тем временем поманил к себе Мирзу и Аждара, ошарашенных тем, что всю ночь с ними и в самом деле просидел Хасан из Амузги собственной персоной. Сейчас они простить себе не могли, что так опростоволосились: шутка ли, за эдакую добычу можно было отхватить целых три сотни овец!..
Высказав все, что он думал о своих нукерах, Исмаил несколько поостыл и даже снизошел до того, что прислушался к совету Аждара и согласился дать ему два десятка овец, с тем что Аждар пойдет с ними в Куймур и попытается во что бы то ни стало раздобыть злополучный коран.
Мирза с Аждаром ушли. Исмаил с Ибрахим-беем отправились на площадь, где, как доложил офицер-племянник, их уже ждал построенный для смотра отряд. Уходя, Исмаил строго предупредил часовых, чтобы глаз не спускали с пленника.
– А кто он такой? – заинтересовался Ибрахим-бей.
– Дьявол, причинивший мне немало бед. И всем шамхалам да и князьям тоже.
– Большевик?
– До мозга костей!
– А почему же ты обошелся с ним, как добрый хозяин, даже к завтраку пригласил!
– Хороший кот, поймав мышь, съедает ее не раньше, чем вдоволь наиграется с ней! Хи-хи-хи…
– А ты, кунак, молодец! – Ибрахим-бей похлопал его по плечу.
На площади выстроилось около полутора сотен голытьбы – кто на конях, кто пеший… И вооружены они были по-разному: у одних в руках обрезы боевой винтовки с приделанными пистолетными ручками, у иных кремневые ружья времен Шамиля, берданки, сабли, кинжалы… Посмотрел Ибрахим-бей на этот сброд, покачал головой и улыбнулся, ударив плетью о голенище сапога со шпорами.
– Гм, да!
– На вид их не смотри, кунак, – довольно причмокнул Исмаил, поправляя на животе ремень с медной пряжкой и любуясь отчеканенным на ней царским орлом. – Драться будут до последнего зуба.
– Большинство же из них без коней.
– Кони будут… я уже отослал своих людей, пригнали табун с дальних пастбищ.
– А стрелять-то они умеют?
– Эй ты, гидатлинец Мухамед, – подозвал Исмаил одного из всадников. Это был горец с бородой, похожей на железный наконечник сохи, на голове у него красовалась папаха – так называемая сах-капа, похожая на стог сена. – Наш уважаемый гость сомневается, умеете ли вы стрелять. Что ты скажешь, умеете?
Гидатлинец вскинул голову…
– Чей ты боец? – спросил его Ибрахим-бей.
– Исмаила.
– Чей у тебя конь?
– Исмаила.
– Чье оружие?
– Нашего уважаемого Исмаила…
Гидатлинцы умеют шутить, умеют они быть серьезными, умеют и рассеивать сомнения. Мухамед – человек особенный даже среди гидатлинцев. Случилось как-то с ним происшествие, после которого его прозвали «Ни вот столечко». А было это вот как: сидел он с одним сирагинцем у костра и смеялся чему-то своему. Сирагинцу это не понравилось, показалось, что гидатлинец смеется над ним.
– Чего ты надо мной смеешься?
– Да разве я над тобой? – и гидатлинец закатился еще пуще.
– Надо мной ты смеешься! – настаивал сирагинец.
– Да нет же, что ты!..
– Неправду ты говоришь, надо мной смеешься!..
– Говорю тебе, нет!
– А я говорю, да!
– Ну нет же, поверь.
– Да!..
– Ах, не веришь? Так знай! – И Мухамед выхватил из ножен кинжал, отрубил себе кончик мизинца и сказал твердо: – Ни вот столечко я над тобой не смеюсь! Просто мне вспомнился случай один, с соседом моим он как-то приключился…
Вот какой этот Мухамед…
Гидатлинец повернул коня, припустил его, отъехал на порядочное расстояние, положил на выступ скалы грецкий орех, вернулся назад, спрыгнул с коня, зарядил ружье, лег на землю и, прицелившись, выстрелил… Орех на камне разлетелся на кусочки.
– Вот как мы колем орехи! – сказал Мухамед, вскочил на коня и встал в строй.
– Это неплохо! – одобрительно воскликнул Ибрахим-бей. – Совсем не плохо!..
Затем конники начали джигитовать. Мухамед отличился и в этом. Чего только он не вытворял на своем очень чутком и послушном скакуне. Движения их были согласованы. Казалось, все фигуры высшей джигитовки они творили одним дыханием, во всем понимая друг друга.
Но конечно же не все были такими мастерами. Однако необходимыми в бою навыками верховой езды обладал каждый, кто сидел в седле…
Хасан из Амузги с аппетитом поглощал остатки наготовленных для турок яств, нисколько не тяготясь присутствием Саида Хелли-Пенжи. Они долго молчали. Первым заговорил Саид.
– Удивляюсь, – сказал он, – как ты-то сюда попал? Мне, скажем, деваться было некуда, и к тому же турок в пути встретил, будь они неладны. А ты!.. Такой человек, о каких говорят «черту чувяки наденет», – и вдруг прямо в логово зверя!.. Неспроста, наверно? – И Саид, словно хлебосольный хозяин, начал услужливо потчевать нежданного гостя мясом ягненка, свежим пчелиным медом и бузой. Буза (аруш) – хмельной напиток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29