Друзья застыли перед завалом, не зная что делать. Но в следующую секунду бомбардировка уже закончилась.
- Что делать будем? - спросил Стропалев.
- Попробуем поискать другой выход, - сказал Жадов.
- Через окна хрен пролезешь, - Семен посмотрел наверх.
Друзья обошли зал и у противоположной стены обнаружили дверь. За дверью оказался коридор. Пошли вперед. Вдруг Жадов, который шел первым, резко остановился.
- Странно, - сказал он, показывая фонариком на стену. - Точно такой портрет, как и там, где мы проходили.
На стене висел портрет того же немца, только с настоящими усами кверху и с сигарой во рту.
- Во, Мишка, как ты угадал ему усы с папиросой добавить! - воскликнул Абатуров.
- Меня мать, когда я в школе учился, - ответил Мишка, - в изостудию отдала из-за талантов. - Он вытащил изо рта сигарету и подрисовал немцу круглые очки.
Коридор привел друзей в зал.
- Ни хрена! - вырвалось у Стропалева. Жадов присвистнул.
А Семен не знал, что сказать, но ему сделалось как-то не по себе.
В зале, в который они вошли, всё было точно такое, как и в предыдущем. Точно такая люстра лежала на точно таком дубовом столе. В углу стоял точно такой шкаф.
- А вон и кувшин, который я прострелил! - закричал Жадов.
Он взял в руки кувшин с дырками от пуль.
- А вон и книга, - Жадов показал пальцем. - Ну точно, мы дали круг и пришли опять в ту же комнату.
- Как это мы так? - Стропалев почесал затылок.
- Пошли снова, - сказал Семен. - Надо выбираться отсюда, а то скоро стемнеет.
Они вошли в дверь и пошли по темному коридору.
- Жрать охота, - сказал Стропалев.
- Надо успеть к ужину, - добавил Жадов.
- Сука! - крикнул Семен. - Я споткнулся об кирпич!
- Не щелкай клювом, - сказал ему Стропалев.
- Ты в логове врага, - добавил Жадов.
- Пошли все на хрен! - ответил Абатуров. - Учители!
- Черт! - сказал Жадов. - Очки соскочили.
Он остановился, ему на спину налетел Стропалев, а ему на спину налетел Абатуров.
- Чё встал?! - крикнул Стропалев.
- Очки уронил!
- Поднимай и пошли! - крикнул из-за Мишки Семен.
- Легко сказать, когда я их не вижу! - Андрей опустился на коленки и стал шарить руками. - Есть! - Он поднял очки, надел и сам стал подниматься. Но вдруг застыл, не распрямившись как следует. - Гляди-ка, братцы!
На стене висел портрет знакомого немца с поднятыми вверх усами, с сигарой и в круглых очках.
- Говно какое-то, - сказал Стропалев.
Семен, который стоял сзади всех, перекрестился и сплюнул через плечо.
- Что-то тут не то, - сказал Андрей. - Ну а если мы ему хер на лбу нарисуем?
Стропалев вынул изо рта окурок, но хера на лбу рисовать не стал, а нарисовал торчащие изо рта зубы.
- Зря ты, Миш, зубы ему нарисовал, - поежился Абатуров. - Лучше уж хер… А то…
- А чё?
- А ничё…
- Пошли, - Жадов двинулся вперед.
- Погоди, - остановил его Стропалев. - Я ссать хочу. Мишка поставил автомат к стенке и нассал в угол.
И опять Семену показалось, что портрет поморщился.
Коридор вывел в зал, похожий как две капли воды на предыдущий. Бойцы молча прошли через него к противоположной двери и вошли в коридор. Если б они были не втроем, то, наверное, подумали бы, что спят или сошли с ума.
- Если бы вас не было со мной, - сказал Жадов, - то я подумал бы, что сплю или свихнулся.
Стропалев хмыкнул.
Семен перекрестился и сказал:
- Лучше бы мы сюда вообще не заходили… Может, вернемся в первый зал, рванем гранату, где завал, и всё?
- Граната такой завал не возьмет… - Жадов замер и медленно поднял руку, показывая на стену.
На стене висел портрет немца. Ко всему, что уже было, добавились торчащие изо рта желтые клыки вампира с капельками крови на концах.
- А-а-а! - закричал Стропалев, перехватил автомат и выпустил по портрету очередь.
Очередь отозвалась оглушительным треском стен и потолков. А из продырявленного наискосок немца хлынули струйки багровой крови.
Друзья бросились бежать. Первым теперь бежал Семен. За ним - Мишка. Последним, придерживая очки, бежал Андрей.
Вдруг Семен застыл как вкопанный. Мишка налетел на него сзади и чуть не опрокинул. Жадов ткнулся в спину Стро-палева и тоже застыл с раскрытым ртом.
Они стояли на пороге точно такого же зала, как и прежде, но вместо беспорядка и разрухи в зале было все наоборот.
Люстра висела на потолке и освещала пространство тысячью свечей. Вся посуда, целая и невредимая, стояла на столе. В тарелках дымились куски сочного мяса, обложенные по краям ломтиками румяного жареного картофеля, зеленью, кружками помидоров и огурцов. Громадная ваза ломилась от фруктов, на ее позолоченных блюдах, насаженных на серебряный стержень, лежали грозди зеленого и черного винограда, бархатные желтые персики и глянцевые рыжие мандарины выглядывали из-под длинных бананов и шершавых бурых ананасов с зелеными хвостиками-хохолками. Еще там были, кажется, сливы, груши, яблоки и какие-то фрукты, названия которых солдаты не знали. Три поросенка с морковками во рту блестели поджаренными боками, осетр в длинной тарелке разваливался на аппетитные кружки. И много-много бутылок с вином, запечатанных сургучом.
Но это было не главное. Если бы только это! Если бы только этот стол, какой во время войны можно было увидеть только на картине, а не так вот прямо перед собой! Русские солдаты, которые повидали за годы войны всякого, конечно бы, выдержали и это. Но то главное, что они увидели еще, чуть не уложило их в обморок, как немецких культурных женщин от запаха солдатских портянок.
За столом в дубовом кресле с подлокотниками сидел в смокинге и белой рубашке немец с портрета. На вид немцу было лет пятьдесят с небольшим. Впрочем, могло быть и сорок, и шестьдесят. Его лицо ежесекундно как будто изменялось, оставаясь вроде бы неподвижным.
Немец поднялся навстречу, кивнул головой и сказал на чистом русском языке:
- Здравствуйте, товарищи освободители! Как удачно, что вы оказались в нужное время в нужном месте. Я тут, признаться, скучаю один. И сегодня как раз думал - как было бы славно разделить мою скромную трапезу с мужественными воинами восточными славянами. Я не раз гостил в вашей прекрасной стране и имею очень высокое мнение о вашем великом народе. Народе-труженике, народе-художнике, народе-освободителе угнетенных. Я сам не раз бывал угнетен западноевропейскими поработителями и скрывался от них в России. Там, в этой суровой заснеженной стране, я понял, что такое свобода и оценил по достоинству благородство и гостеприимство русских. И теперь я хочу, в знак благодарности, совершить ответный жест. - Он сделал приглашающий жест к столу. - Прошу же, товарищи бойцы, сесть за стол и разделить со мной ужин.
Друзья не знали, что делать. Всё это было как-то уж слишком. Замок этот, портрет какой-то шибздопляцкий - то у него усы отрастают, то очки… А теперь еще этот немец живой… только без зубов… И говорит на чистом русском языке… Может, он шпион из Абвера?.. Или, может, он генерал Власов, вол-чина позорный?.. Но говорил разумно и угощал пожрать… А солдаты усвоили, что от приглашений пожрать в военное время не отказываются. К тому же они так проголодались, что в тишине зала было слышно, как урчат их желудки.
- А чем докажешь, что еда не отравлена? - спросил Стро-палев, грозно сдвинув брови к переносице. - А то мы знаем вас… фашистов…
- Я не фашист никакой, - незнакомец развел руками, - и никогда фашистом не был… Жидомасоном меня еще можно назвать с некоторой натяжкой… Но фашистом - извините… Сами вы фашист, - добавил он обиженным тоном.
- что ты сказал, фриц?! - Мишка перехватил автомат. - Это я-то фашист?!. Да ты за такие слова!.. - Он чуть не задохнулся от ярости. - Я из тебя сейчас сделаю котлету по-киевски! Ты знаешь, что такое котлета по-киевски?!. Ферштеен зи зих?!.
- Да, - ответил немец. - Прекрасно знаю. Свернутое в трубочку мясо курицы со сливочным маслом внутри… Правильно?
Мишка опустил автомат.
- Правильно… - ответил он немцу. - Еще раз меня фашистом назовешь, получишь пулю в живот…
- Больше не назову, - сказал немец, прикладывая ладонь в блестящей черной перчатке к груди. - Теперь я понимаю, что, на ваш взгляд, немцу называться фашистом естественно, а русскому - противоестественно… - Он на мгновение задумался. - Тогда я вас буду называть противофашистами…
- Нечего болтать! - сказал Мишка. - Давай ешь - на что я тебе укажу.
Мишка подошел к столу и стал тыкать пальцами в блюда, а немец их пробовал. Когда немец почти всё перепробовал и с ним ничего не случилось, бойцы сели за стол, положив автоматы на колени.
- Из-за вашей проверки, я так объелся, - немец похлопал себя по животу, - что теперь могу покушать только маленький кусочек пудинга. - Он приподнял крышку с блюда и положил себе на тарелку серебряной ложкой небольшой кусочек пудинга с изюмом. - По моим наблюдениям, русские люди недоверчивы к иностранцам. Это, мне кажется, вызвано неблагородным поведением иностранцев, которые плохо себя ведут в гостях.
- Это точно! - согласился Мишка, накладывая рыбу. - Ведут себя, как свиньи!
- Кто к нам с мечом придет, - добавил Семен, как Александр Невский, - тот от меча и погибнет!
- Хм… - немец ложечкой отломил от пудинга и отправил в рот. - А кто с ложкой придет?.. От ложки, вероятно, погибнет?..
- Да, - сказал Мишка. - Хоть с ложкой, хоть с вилкой!
- Но мы не познакомились… Давайте наполним наши бокалы и выпьем за знакомство. Вы какое вино предпочитаете?
- Мы предпочитаем вино - водку, - ответил за всех Мишка.
- Какую водку? - спросил немец. Мишка насупился.
- Тебе ж говорят - водку!.. А ты говоришь - какую! Водка - это водка! Шнапс!
- Извините, не хотел вас обидеть.
Немец взял со стола темную бутылку и разлил всем по полному бокалу прозрачной жидкости.
- Чего это Ленин делал в пивной? - подозрительно спросил Семен.
- Читал газету и пил кофе с молоком и сахаром…
- Ладно…
- Много раз я замечал в пивной этого странного человека с большим лбом и пронзительными умными глазами. Мне ужасно хотелось с ним познакомиться, но не было повода. Мы, немцы, более скованны, чем русские, и не можем знакомиться просто так. Частенько Ленин приходил в пивную с шахматной доской и играл в шахматы с хозяином заведения на чашку кофе. И вот однажды, когда хозяин Шульман приболел и лежал на втором этаже в постели, Владимир Ильич, оглядев заведение, пригласил меня совершенно запросто сыграть с ним партию. Для русских, как вы сами знаете, обратиться к незнакомцу не составляет никакого труда. Так мы познакомились, и уже через три часа мне казалось, что я знал этого человека всю жизнь. Мы подружились. Позже Ульянов объяснил мне мою проблему с родителями. Он объяснил, что я родился среди буржуазии, а воспитывался среди интеллигентов. Интеллигенты - это говно, а буржуазия - вчерашний день, который скоро похоронят пролетарии всех стран. Когда я это узнал, мне стало легко и свободно.
- Может, ты и врешь, - сказал Семен, - но слова эти чисто ленинские. Потому что никто кроме Ленина не мог сказать так хорошо! Интеллигенция - говно, буржуи - покойники. Выпьем за Ленина! Он вечно живой!
- Именно - вечно живой! - воскликнул Себастьян Коха-узен. - Вы очень хорошо заметили это!
- Хрен ли ты говоришь заметил! У нас все это знают! - гордо ответил солдат.
- Все знают, да не все понимают! - Кохаузен поднял бокал. - Я заметил, что русский знает больше, чем немец понимает!
- В сто раз! - сказал Мишка.
- Как минимум, - добавил Андрей.
- Сравнил жопу с пальцем, - Семен усмехнулся. Выпили.
- Я продолжаю… В семнадцатом году мы сели с Лениным и Надеждой Константиновной Крупской в пломбированный вагон и поехали в Россию делать социалистическую революцию. В этом же вагоне ехали другие революционеры. В том числе Лев Троцкий и Инесса Арманд. Троцкого подсадили немцы, чтобы он вредил по дороге Ленину, мешал ему сосредоточиться на планах вооруженного восстания… Вы не поверите, но в то время у Ленина и Инессы была яркая любовь, какой могут любить друг друга только пламенные революционеры. Ленин и Арманд искали удобного случая, чтобы уединиться и предаться любви. Но так, чтобы при этом не оскорбить чувств другой пламенной революционерки Надежды Константиновны Крупской… Тогда Ленин сказал мне следующее:
- Себастьян, - он взял меня под руку и повел по коридору вагона, подальше от своего купе, - мне стали известны коварные планы вредителя Троцкого. Еврейский мировой капитал поручил ему скомпрометировать меня в глазах моей революционной жены и всего мирового пролетариата. Троцкий получил задание накрыть нас с Инессой в тамбуре, когда мы будем там встречаться!.. Наше дело под угрозой! Ты же знаешь, Себастьян, Надежду Константиновну! Если она узнает, что я того Инессу, русская революция может выйти криво!.. Мы не должны допустить искажения исторической перспективы, потому что все условия для революции созрели - верхи не хотят, а низы не могут… Дорогой немецкий товарищ, ты должен отвлечь на себя Троцкого. Я бы сам выкинул эту сволочь в окошко, но ты же знаешь, что в нашем вагоне их нет. И еще, Троцкий нам пока нужен, чтобы перехитрить еврейский мировой капитал… Сегодня ночью, в три часа, я встречаюсь с Инессой в тамбуре. А ты должен задержать Троцкого.
Ночью, когда Владимир Ильич скрывался в тамбуре с Инессой Арманд, я стоял в коридоре и внимательно смотрел по сторонам. Вдруг из своего купе вышел Троцкий и на цыпочках направился по коридору в сторону тамбура. В одной руке - фотокамера, в другой - магниевая вспышка, во рту - свисток. «Ну, подожди, - подумал я, - сейчас ты попробуешь моего немецкого кулака!» Я вжался в стену, а когда Троцкий подошел поближе, выскочил неожиданно, вырвал у него из руки фотокамеру и, ударив фотокамерой ему в челюсть, загнал свисток Троцкому в глотку. Троцкий упал без сознания. Магниевая вспышка вспыхнула, и у Троцкого сгорели все волосы на голове.
Всю оставшуюся до России дорогу Троцкий проехал лысый, со свистком в горле, поэтому он все время свистел, когда дышал, и не мог больше незаметно подкрасться к Ленину. Владимир Ильич спокойно скрывался с Инессой в тамбуре. И еще Ленин всё время хлопал Троцкого по гладкой голове и говорил: Не свисти, Лев Давыдыч, а то денег не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13