Вы этого не знали? У нас говорят, что спасающий утопающего удваивает свою жизнь.
Готлиб не слишком понимал, к чему клонится эта речь, но нашел ее довольно коварной.
– Впрочем, вы сами увидите, княгиня – женщина незаурядного характера и большой культуры. Соверши вы свое путешествие ради одной только встречи с ней, вы бы уже были щедро вознаграждены. Покои, которые она вам предоставит, будут, по крайней мере, ничуть не хуже тех, что вы занимаете в этом доме. А что касается меня, то завтра утром я должен отправиться в поездку.
– Хочу надеяться, что это не последний наш ужин, – учтиво сказал Готлиб.
– Это будет зависеть только от вас, граф. Если вы сообщите мне о ваших передвижениях, я постараюсь, чтобы наши пути пересеклись.
Тут им подали разнообразные десерты – фисташковый шербет, миндальное желе, неизвестный красный напиток с изюмом…
Из-за всей этой роскоши – и убранства, и стола – у Готлиба возникло чувство, что ему преподнесли великолепный ларчик, полный, однако, тревожных тайн.
Стемнело. Вечерний бриз колыхал пламя факелов и разносил аромат гардений.
Впервые после своей высадки в Саутгемптоне под именем Джона Таллиса Висентино де ла Феи почувствовал себя обезоруженным. Он существовал в мире сил по меньшей мере столь же грозных, как и те два секрета, которые ему приоткрыл Соломон Бриджмен.
Байрак-паша распрощался со своим гостем, еще раз возблагодарив судьбу за то, что поставила на его пути столь великодушного дворянина, и пожелал ему доброй ночи. Они обменялись рукопожатием, и паша покинул террасу.
Поджидавший за дверью Осман и личная стража паши ушли за ним следом. Готлиб остался на террасе один. Тут Альбрехт из своего угла бросил на него умоляющий взгляд. Готлиб сделал ему знак приблизиться.
– Хозяин, – сказал подошедший австриец, – все это как волшебная сказка. Но пусть хозяин меня простит, слишком уж она прекрасная.
Готлиб кивнул и долго смотрел на огоньки судов, мерцавшие в Черном море.
На следующее утро, когда Готлиб открыто продемонстрировал, что проснулся, дворецкий велел слугам подать ему широкий поднос с обычным турецким завтраком: кофе, простокваша, выпечка. На подносе оказался также продолговатый футляр. Готлиб открыл его и обнаружил свернутый в трубочку документ, написанный по-турецки и представляющий собой, как он надеялся, обещанный пропуск, а не приказ обезглавить его при первом же чихании.
Закончив свой туалет, он задумался: как, черт побери, ему быть дальше в этой стране, если единственный человек, знающий французский, уехал, а ему предстоит визит к княгине… но как же ее зовут? Его охватила тревога: он напрочь забыл имя своей новой покровительницы.
Перед своим отъездом паша все уладил. Как только Готлиб выразил желание отправиться в путь, дворецкий проводил его и Альбрехта к носилкам, ожидавшим в саду, и меньше чем за полчаса они добрались до другого дома, весьма похожего на первый и тоже расположенного на берегу Черного моря.
Гостей уже ждали, поскольку дворецкий, столь же пышный и внушительный, что и предыдущий, встретил их на крыльце. Когда Готлиб сошел на землю, тот выступил вперед, церемонно поклонился и важно объявил на ломаном французском:
– Добро пожаловать, господин граф.
Действительно ли он владеет французским или знает всего одну фразу? Готлиб решил не уточнять.
После своей короткой речи дворецкий сделал широкий жест, указывая на дом. Он пошел впереди, гости за ним, а замыкала шествие цепочка слуг, несущих багаж. Они пересекли какие-то широкие пространства, украшенные фонтанами и вазами с цветами, потом дворецкий ввел их в отдельный покой, ничем не уступавший тому, который Байрак-паша предоставил своим гостям накануне. Когда багаж был сложен в углу, Готлиб заметил, что франт дворецкий все еще ждет возле дверей, наверняка чтобы проводить его к княгине. И тут самым чудесным образом всплыло в памяти ее имя: Полиболос. Согласно скудным познаниям в греческом, которые он приобрел еще в Перу под строгим надзором брата Игнасио, это должно было означать «Многие дары».
Княгиня ждала гостя в беседке с видом на море, восседая на диване со множеством парчовых подушек. Ее окружали несколько женщин, все наряженные по восточной моде: шелковые халаты, стянутые в талии поясом; под ними сорочки, воротник и рукава которых позволяли видеть только голову и руки; волосы убраны под шапочки светлого шелка.
Готлиб увидел сначала только угольно-черные глаза на бледном лице без возраста. Словно мраморная голова на подставке, за которую сошел бы высокий воротник.
Чайка. Большая чайка.
Он приблизился и церемонно поклонился.
– Здравствуйте, граф, – сказала княгиня на хорошем французском, – добро пожаловать к Полиболосам.
– Здравствуйте, княгиня, для меня большая честь быть принятым в вашем обществе.
Сколько же ей лет? Невозможно определить. Она не отводила глаз от визитера, и тот решил, что будет неуместным отвечать ей столь же прямым и пристальным взглядом.
Княгиня сделала незаметный жест, и одна из женщин, без сомнения ее первая фрейлина, повторила его. Две служанки тут же пододвинули сиденье к княжескому дивану.
– Присаживайтесь, граф, мы велим подать что-нибудь прохладительное.
Тут только он сообразил, что диван находился на возвышении в три ступеньки и что ему приходится смотреть на хозяйку дома снизу вверх.
– Ваш должник Байрак-паша предупредил о вашем прибытии весьма хвалебным письмом, – сказала она со своим певучим выговором. – Он не хотел оставлять вас без попечения даже во время своего вынужденного отсутствия и поэтому поручил мне быть вам полезной.
«Где же эти люди выучили французский?» – недоумевал Готлиб.
– Паша слишком добр, – ответил он, вдруг осознав, что оказался в ситуации, подоплека которой ему непонятна.
– Граф очень хорошо говорит по-французски для уроженца Ливонии, – заметила княгиня.
– Да позволит мне княгиня вернуть ей этот комплимент.
– У нас в Фанаре хорошие учителя.
Фанар? Он не знал, что это такое, и почуял ловушку, поскольку ему не замедлят задать встречный вопрос: с каких это пор в Ливонии болтают по-французски? Срочно требовалось какое-то объяснение. Он посмотрел на рубинового цвета напиток, который ему только что поднесли. Вино? Или то, что он пил у паши?
– Фанар, граф, – это греческий квартал города, который называется Стамбул, а прежнее его имя было Константинополь, – уточнила княгиня. – Нас там учат и Лафонтену, и Расину, а мальчики еще сильно увлечены Корнелем. «Нас уплыло пятьсот, а прибыло в порт до трех тысяч…» – продекламировала она с шутливой воинственностью. – Что касается напитка, который вам подали, то это каркаде.
Значит, она не здешняя. Что же привело ее сюда? И какие узы связывают ее с Байрак-пашой?
– А что такое каркаде? – спросил Готлиб, опять напуская на себя небрежность.
– Отвар из лепестков алтеи, граф. Это освежает кровь и разжижает желчь.
«В чем же здесь подвох?» – подумал Готлиб, а вслух сказал:
– Я не сообщу ничего нового княгине, сказав ей, что французский язык – излюбленное баловство и для северян.
Она кивнула и посмотрела на него взглядом насмешливой чайки. Ладно, значит, поняла, что он обнаружил ловушку. Очевидно, она и не считала его ливонским графом. У него возникло острое ощущение, что они с княгиней играют в кошки-мышки.
– А теперь, – сказала княгиня, – позволим нашему путешественнику обустроиться в его покоях, и, если ему будет угодно, мы вместе перекусим в полдень.
Он встал, фрейлина сделала то же самое и проводила его к двери, ведущей внутрь дома. Там некий человек с хмурым лицом попытался изобразить улыбку и повел его с Альбрехтом в их покои.
19. БАБАДАГСКАЯ ПРОРИЦАТЕЛЬНИЦА
Вскоре после захода солнца, когда рабы княгини Полиболос вытирали его, распаренного в бане, граф Готлиб фон Ренненкампф все еще с отсутствующим видом обдумывал неоднозначные события прошедшего дня. Его заинтриговали уже недомолвки и намеки их первой беседы с княгиней. Обед добавил вопросов. Кроме Готлиба и хозяйки дома присутствовала еще одна сотрапезница, молодая девушка поразительной красоты по имени Даная, не сводившая глаз с чужестранца и оказывавшая ему многочисленные знаки внимания. Она то подливала вина, то предлагала салаты и прочие кушанья и готова была улыбаться, стоило ему открыть рот. Княгиня же, казалось, находила все это вполне естественным.
В конце трапезы Готлиб спросил княгиню, как узнают время в Констанце, поскольку хотел поточнее подвести стрелки на своем хронометре.
– Ночью определяем время по большой клепсидре в прихожей. А днем пользуемся солнечными часами. Погода сейчас прекрасная, так что до захода солнца вам это не составит никакого труда.
– А где эти солнечные часы?
– В апельсиновом саду. После кофе Даная проводит вас туда.
Когда настал момент, девушка повела Готлиба через пространные сады, отделявшие город от моря. По дороге она взяла его за руку. Он предположил, что этот жест продиктован детской ласковостью ее непосредственной натуры. Дойдя до солнечных часов, представлявших собой большой мраморный стол с бронзовой иглой, Готлиб достал свой хронометр и постарался поставить стрелки как можно точнее. Но тут юная Даная подошла к нему еще ближе и, обвив за талию, потянулась к нему губами. Только отшатнувшись от удивления, он избежал поцелуя. Совершенно сбитый с толку, Готлиб отступил на шаг и уставился на девушку, но прочел в ее глазах лишь невинность и любовный порыв – старая уловка обольстительниц. Все бы ничего, но сейчас он был совершенно не расположен к любовным забавам, а тем более в этом саду, где на тропинке в любой момент мог появиться какой-нибудь докучливый свидетель. Так что он улыбнулся как можно любезнее и отодвинулся. Даная коснулась его руки, чтобы привлечь его взгляд.
– Вы играете в опасные игры, мадемуазель Даная, – сказал он ей.
– Это вы меня к ним побуждаете! – воскликнула она.
– Я польщен, но я всего лишь проезжий чужестранец, – сказал он, удивляясь про себя, все ли местные девушки вулканически пылки и безрассудны.
– Нет, вы должны остаться!
Он насторожился, не переставая улыбаться.
– А сейчас, если не возражаете, мы вернемся на виллу, – отрезал Готлиб.
И двинулся по тропинке в обратную сторону.
– Я вам не нравлюсь, – сказала сокрушенно Даная.
– Вовсе нет, мадемуазель, вы прекрасны, как Божий день.
– Но тогда почему вы меня отвергаете? – простонала она.
Вдруг все эти трепыханья влюбленной перепелки распалили Готлиба, и в голову ему закралась мысль схватить девицу за бедра, повалить и овладеть ею с налету. Долгое воздержание вполне его к этому подготовило: на соитие хватило бы нескольких минут, а потом он оттолкнул бы Данаю в кусты и ушел. Но как раз это и означало бы угодить в ловушку, и он сразу вообразил себе ее отчаянные вопли. Кто-нибудь тут же прибежит, быть может, их даже много прячется в зарослях, и одно небо знает, что за этим последует. Так что Готлиб ускорил шаг.
– Я не отвергаю вас, мадемуазель, просто спешу. Я ведь уже сказал, что я здесь только проездом и не собираюсь задерживаться в Констанце.
– Я поеду за вами! – с пылом воскликнула Даная.
По счастью, они подошли к ступеням крыльца. На террасе было пусто.
– Не кажется ли вам, Даная, что эти речи необдуманны? А теперь я собираюсь отдохнуть, если позволите.
Он решительно отстранил ее и направился в свои покои.
Не застав там Альбрехта, стал его искать, а не найдя, обеспокоился. Но никто, кроме княгини и бесстыдной Данаи, наверняка не говорил по-французски в этом доме, а стало быть, не мог ничего сообщить о его слуге.
Около четырех часов он услышал шаги в передней и вскочил: это был Альбрехт, явившийся в непривычно веселом и даже игривом настроении.
– Где ты был?
– Хозяин, я видел, как вы пошли через сад в очаровательном обществе, и предположил, что в ближайший час вам мои услуги не понадобятся. Простите меня, потому что я уступил домогательствам одной служанки, которая показалась мне довольно настырной. Нельзя же вечно обуздывать природу, хозяин.
Готлиб не удержался от смеха. Неужели женщины этой страны так падки на мужчин? Или же они оба оказались скорее игрушками в какой-то махинации, которую им выдавали за фривольное приключение?
– Вы тут возбудили всеобщее любопытство, – продолжил Альбрехт, чей язык развязался, когда он увидел, что хозяин не сердится. – Эта дуреха мне все уши прожужжала, расписывая вашу пригожесть. Сотни вопросов задала…
– Каких? – спросил Готлиб.
– Откуда вы, да сколько вам лет, да откуда ваше богатство…
– И на каком же языке она тебя спрашивала? – воскликнул изумленный Готлиб.
– На немецком, хозяин, на хорошем немецком. Похоже, ради такого случая они нашли создание, которое может владеть моим языком. И не только им одним, уж простите за нескромную шутку, хозяин.
Готлиб не мог опомниться: выходит, паша с княгиней сплели ради него целый заговор.
– И что ты ей ответил?
– А что я о вас знаю, хозяин? Почти ничего. Но я ей наплел, что был вашим слугой с самого детства в великолепном замке на Балтике, где ваш род владеет бескрайними землями…
Слыша это крестьянское краснобайство, Готлиб расхохотался.
– Вы меня принимаете за простачка, хозяин? Я же видел, что она просто хочет выведать у меня побольше. И я в конце концов подумал: а так ли уж безосновательны были предостережения того темешварского капитана?
– Что ты хочешь сказать?
– Хозяин, ведь мы, слуги, вроде как дети, которые могут запросто заглядывать под юбки, о чем взрослые и не догадываются. С тех пор, как мы здесь, у меня ощущение, что с нами не очень-то честны. Вам-то самому не казалось, что паша как-то уж чересчур заботлив? Чуть не усыновить вас готов. Ладно, вы ему жизнь спасли, но ведь это улаживается в два счета. Такой важный вельможа предложил бы свой кошелек, угостил ужином, вот и все. Но он, познакомившись с вами, не хочет вас отпускать. И что же он делает, прежде чем уехать, раз не может отменить свою поездку? Он вас передает с рук на руки этой княгине, своей сообщнице, а у той, по моему разумению, не один подвох в мешке припасен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53