Это похоже на правду. Рассказывай…
Когда врач вернулся в палату, он увидел раскатывающего матрас на соседней с послеоперационным больным койке Бориса.
— Как это понимать? — удивился он.
— Что?
— Вот это. Это ваше здесь хозяйское расположение.
— Ах, это, — показал Борис на койку. — Согласитесь, не могу же я жить здесь стоя! Я же не лошадь. У меня ноги затекут.
— А почему вы должны здесь жить?
— Потому что я опасаюсь, что при моем отсутствии тут могут объявиться другие наследники.
— Немедленно выйдите отсюда!
— Но ведь родственникам разрешается находиться рядом с тяжелым больным?
— Но только близким родственникам. И в виде исключения!
— Значит, считайте меня его женой. Или мамой. Или сыном. Или чертом лысым, на которого распространяется это исключение. Короче, так, доктор, я за порог этой палаты не выйду. Ни добровольно, ни принудительно, ни даже под общим наркозом! Я останусь здесь. И буду находиться здесь, покуда этот больной не поднимется на ноги.
Если вы не способны удовлетворить мою просьбу своими силами, если вам требуется на то согласие вашего начальства, то я до этого начальства доберусь. Хоть до самого министра здравоохранения. И это разрешение добуду.
Но вместе с приказом об отстранении вас от занимаемой должности. Как должностного лица, не способного принимать самостоятельные решения…
— Зачем вам это надо? Если по-честному, — устало спросил доктор.
— Затем, чтобы этот пациент не попал на операционный стол вторично. С тем же самым диагнозом. Это если по-честному.
— Вы предполагаете находиться при нем постоянно?
— Нет. Только во время своей вахты.
— А после?
— А после с ним будут находиться другие медбратья. Примерно такие же, как я. И, кстати, доктор, в заключение еще одна маленькая просьба: пожалуйста, не назначайте для проведения инъекций данному пациенту вновь принятых на работу медсестер. И стучитесь в дверь, прежде чем надумаете ее открывать…
Борис собрал всю команду.
Анатолия.
Семена.
Федора…
— В общих чертах о том, что произошло, вы знаете, — сказал он. — О порядке дежурств — тоже. Я думаю, эти ребята на достигнутом не остановятся и попробуют довести свой план до конца. Но в больницу сунутся вряд ли. Скорее всего дождутся выписки больного.
— Зачем же тогда устанавливать дежурство?
— На всякий случай. Чтобы не вызывать у них соблазна легкой добычи.
— А если они все-таки придут?
— Занять круговую оборону и удерживать позиции до подхода основных сил.
— С помощью чего? Использованных одноразовых шприцов? Или банок из-под анализов?
— Штатного огнестрельного оружия. Газового. И еще того, которое случайно подобрали на улице и несли сдавать в милицию, но по дороге задержались, зайдя в больницу навестить своего старинного приятеля. Вот этого. Понятно?
— Понятно.
— Но это пока только тактика. Охрана объекта от проникновения внешнего противника. Соответственно стратегия — уничтожение данного противника с целью исключения возможности его проникновения на охраняемую территорию.
Полное. Чтобы раз и навсегда.
— Площадная чистка?
— Нет, ликвидация штаба. И дезорганизация личного состава. В общем, войска сами разбегутся, когда мы голову снимем.
— Всђ? Можно расходиться по домам?
— Нет. Теперь предлагаю разобрать диспозицию… Все подозрительно переглянулись.
— Значит, так: противник известен. Местоположение командного состава определено. Ближайшие оперативные цели не вызывают сомнения. Не вполне ясен численный состав, вооружение, месторасположение отдельных подразделений и степень взаимодействия с соседями справа и слева. Как, впрочем, и наличие или отсутствие данных соседей. Считаю целесообразным, с целью уточнения отдельных моментов в диспозиции противостоящих сил, в свете ранее предложенного мною стратегического плана, провести глубинную разведку в тылу противника силами имеющегося в наличии личного состава.
— Ты бы не выдрючивался, а по делу говорил. Тоже мне, маршал Жуков нашелся, — остановил Бориса Семен.
— Хорошо, скажу по-простому. Как для не искушенных в военной науке. Так вот: имея в распоряжении таких старых маразматиков, как вы, я бы в разведку не пошел. Но других все равно нет. Поэтому, не снимая намеченных долгосрочных целей, я вынужденно отказываюсь от активных боевых действий, ограничиваясь сбором информации путем наблюдения, прослушивания и подслушивания. Чтобы потом, когда уточнится направление главного удара, найти кого помоложе, поумнее и половчее. С кем не стыдно будет в атаку пойти.
— А если не так глобально? В пределах задач роты? И по возможности без словесного недержания.
— Для неспособных мыслить стратегически?
— Для неспособных…
— Тогда совсем просто. Как лычка на мундире. Защита от вражьих посягательств на жизнь Сан Саныча — раз. Сбор дополнительной информации о противнике — два. И борьба с проявлениями позднего старения, чтобы не рассыпаться мелким песком до момента начала реальных боевых действий, — три.
А там, глядишь, Саныч подоспеет. В конце концов, это его операция, ему и решать, что дальше делать. Карать или миловать…
— Могу взять на себя архивы. У меня остались неплохие связи в милицейских кругах, — предложил Семен. — Покопаюсь в делах, может, еще что-нибудь интересненькое всплывет.
— А я наведу справки по нынешнему состоянию дел интересующего нас объекта, — поднял руку Федор. — Финансы, люди, связи и все такое прочее.
— Ну а я, с вашего разрешения, потолкую с «авторитетами». Они много чего интересного могут знать. Что другим неизвестно, — вызвался Анатолий.
— Ты думаешь, они будут с тобой говорить? С оставшимся не у дел отставником?
— А это смотря как говорить. С кем говорить. И о чем говорить.
— А что тогда остается мне? — недоуменно спросил Борис.
— Тебе? Разрабатывать общую стратегию. И намечать направления главного удара. Кто-то же должен думать о самом главном.
Сан Саныча выписали через месяц. Вернее, он, как в давние фронтовые времена, сбежал из госпиталя под присмотр родного подразделения. Из ближних тылов — на передовую. К своим, с которыми сжился, боевым товарищам.
— Ну как? — интересовались окопные соратники здоровьем не безразличного им пациента.
— Как невеста после первой брачной ночи. То есть вроде еще больно, но уже и хорошо, — бодрился Сан Саныч.
Врал, конечно. Хорошо не было. Было только больно. Немолодой. Как на собаке уже не заживало. Да и инструмент, который применили против него, не вполне напоминал тот, которым действует жених против невесты.
На том вопросы о здоровье и исчерпались. Каждый сам волен решать, где ему лучше вылеживаться — в санбате или во взводном блиндаже. Это дело сугубо добровольное.
— Теперь, что касается нашей проблемы, — начал вводить в курс дела отсутствующего две недели на передовой бойца Борис.
— Моей проблемы… — поправил Сан Саныч.
— Нашей проблемы! — повторил, как отрезал, Борис. — И лучше к этому вопросу больше не возвращаться. Надеюсь, я выражаю общее мнение?
Все согласно кивнули. И Сан Саныч. Потому что против своего подразделения, в отличие от того, что по ту сторону линии фронта, не попрешь.
— На сегодняшний день наши диспозиции выглядят следующим образом: клиент твой действительно не Глава, а подарок. Причем тот еще подарок. С тройным дном.
— Я же говорил…
— О чем ты говорил — это титульный лист к большому уголовному тому. И даже то, что мы совместными усилиями накопали, тоже, похоже, не весь текст. Так — отдельные, наугад взятые страницы. Крут клиент оказался. Очень. Что твое страусиное яйцо среди сваренных всмятку воробьиных.
— А если подробней?
— Не одно только звенигородское дело за ним числится. Но и еще кое-что. И тоже не из самых сухих.
— Что?
— Висячка по вооруженному ограблению сберкассы. Происшествие по тем временам всесоюзного масштаба. Два смертельно и один тяжело раненный.
Преступников тогда, несмотря на персональную ответственность начальника управления, не нашли. Деньги тоже.
— А почему же вы решили, что это он?
— Потому что несколько лет назад один раскаявшийся по идейным соображениям зек дал против него показания.
— И что?
— И ничего. Кого сейчас могут интересовать трупы двадцатилетней давности?
Тем более в сравнении с нынешней криминальной пальбой та представляется игрой детсадовцев в казаки-разбойники с использованием пистонных пистолетов. Теперь даже разборки с применением гранатометов рядовое событие. Ну и, кроме того, главных героев тех дел давно нет в живых: двое расстреляны, один согласно официальной версии умер от тюремных болячек. К чему мертвяков ворошить?
— Это все?
— Нет, не все. Как минимум еще один труп, лежащий вместо него в могиле.
Итого пять установленных убийств и три попытки.
— Почему три?
— По одному тяжело раненному в тех, давних ограблениях и еще твой эпизод.
Или ты сам, на кухне, когда картошку чистил, споткнулся и на нож грудью упал?
— Теперь все?
— Из известного все. Хотя, уверен, реальный список не исчерпан. Плюс современный джентльменский набор: финансовые махинации, спекуляция в особо крупных, связь с криминальными структурами района и города…
— Не связь. Связь — мелко. По оценке моих «знакомых», этот Глава района — действительно Глава. Реальный.
— Есть доказательства? Какие-то факты?
— Какие факты? Кто мне даст факты? Так, общие соображения по поводу… Из уважения к старому знакомому. В виде частного, не под протокол, мнения.
— А может, твои приятели из желания услужить тебе чего лишнего наговорили?
— Может быть. Только отчего у него в районе самые низкие показатели по тяжелым преступлениям? Рядом, за чертой подведомственных ему кварталов, палят из всех стволов, что на твоей Курской дуге. А у него — как в женском монастыре. Тишь, гладь да божья благодать. Что же уголовники на его территории разборки не чинят? Или у них там интереса нет? Или их интерес на эту территорию не допускают?
— А может, у него милицейская служба так поставлена, что криминал шелохнуться боится? Может, у него заповедник честного предпринимательства и высококультурных, между проживающим населением и преступным элементом, отношений?
— Ну да, и ежедневные поборы с киосков, магазинов, гостиниц и даже бабушек, продающих в переходах семечки. И неопознанные трупы на окраинах соседних районов. Я, прежде чем говорить, извините, справки навел. Насчет той тишины. Очень она гробовая оказалась. Как на кладбище.
— Вот такого неоднозначного гражданина ты, Саныч, не подумав, задел. За живое.
— Ладно, в следующий раз буду думать. Выбирать. Биографией интересоваться.
— Уж сделай одолжение.
— Сделаю. А пока вы скажите, что дальше делать решили?
— А решать тебе. Ты этот хвост за собой притащил, тебе от него и избавляться.
— Сам он, я так понимаю, не отпадет?
— Сам — нет. Ты ему так поперек горла встал, что если не выплюнуть — то задохнуться. В двух качествах одновременно один только ты его и знаешь. Я думаю, что даже ближайшие сподвижники считают его талантливым выходцем из народных масс. Самоучкой. Хоть не из молодых — да ранних. А все прочие эпизоды его бурной биографии для них тайна, покрытая мраком. Поэтому отступать ему, кроме как обратно к стенке, некуда. И, значит, в покое он тебя не оставит, пока урну с твоим прахом в руках не подержит.
— Тогда, может, мне их условия принять? Пока моя голова в цене.
— Принять можно. Только они тебя все равно шлепнут. И именно из-за цены.
Дороже ты стоишь, чем трехкомнатная квартира. Намного. Да и время торговли, сдается мне, уже вышло. Деньги из оборота изъяты, в ход пошли ножи.
— Грустно.
— Да уж чего веселого.
— Остается обращаться за помощью к коллегам В милицию, в прокуратуру, в суд…
— Обращаться можно. Только что ты скажешь? И что докажешь? Он, нынешний, вне подозрений. Своими руками никаких преступлений не совершает. Живет легально, всячески заботясь о благе проживающего в районе населения. В том числе тебя. Всегда на виду. С утра до вечера в президиумах сидит. С вечера до утра — в саунах. Где городским прокурорам, судьям и прочим небесполезным начальникам спинки трет. А прокуроры, судьи и начальники его района — ему трут… С мылом.
И по всему потому слушать тебя, рядового пенсионера, никто не станет А если, вдруг, по недоразумению станет, то прежде, чем успеет дослушать, ты, как опасный свидетель, под шальной «КамАЗ» на светофоре угодишь. Или сорвавшийся с тормозов асфальтовый каток. Или того проще, подъедет к твоему подъезду белая машина с красным крестом, и белые братья доставят тебя в загородный пансионат для буйнопомешанных психов с диагнозом — мания преследования на почве многолетнего хронического алкоголизма. И пекущиеся о твоем здоровье врачи навтыкают тебе аминазина так, что ты точно сумасшедшим станешь и по той причине ни одного своего порочащего свидетельства повторить не сможешь.
— Так печально?
— Нет, еще печальней. Боюсь, если они заподозрят, что ты, по своей природной трепливости, что-нибудь лишнее сболтнул своим друзьям, то бишь нам, то аминазин в промышленных масштабах принимать придется уже нам всем.
Хором. Причем одним одноразовым шприцом во все задницы.
А они это непременно заподозрят, если вдруг ты, по идейным соображениям, начнешь кропать налево и направо порочащие власть заявления. А мы их, по причине твоей ограниченной трудоспособности, по адресам разносить.
Так что лучше тебе в нынешние органы правобеспорядка не соваться. Чтобы лишнюю муть со дна не поднимать.
— А я в органы правопорядка соваться не стану, — сказал Сан Саныч. — И воду не замучу.
— Куда же ты тогда пойдешь?
— Очень недалеко. К вам. И к себе. К нам! Надо же выручать старых друзей, раз они через меня в такое грязное дело вляпались…
— А не рискованно? — спросил Семен, вникнув в план.
— Не рискованней, чем, не умея плавать, через Днестр в полной боевой выкладке переплывать, — напомнил эпизод из далекой боевой юности Анатолий.
— Так ведь чуть не утоп.
— Так ведь не утоп.
— Семен не тонет…
— А если клиент не испугается?
1 2 3 4 5 6 7