Конечно же, их искали – вертолетчики были в этом уверены и с надеждой ждали: вот-вот появятся огоньки заветного спасательного судна или вертолета. На коленях второго пилота лежали наготове сигнальные патроны и ракеты – лишь бы послышалось нечто похожее на шум авиационных двигателей или появился силуэт корабля. Но вокруг бушевало взбеленившееся море, а завывающий ветер норовил вырвать и унести кусок паруса. Все вокруг было против них.Еще в сумерках – до наступления ночи, Максим почувствовал сильнейший озноб. Необходимо было согреться, разогнать кровь, иначе вынужденное купание с последующим переохлаждением организма скоро сделают свое дело. И отыскав среди вороха всевозможных лодочных принадлежностей складную резиновую емкость, он принялся с монотонною быстротою вычерпывать воду со дна их надувного судна…
Температура продолжала стремительно падать. Летные комбинезоны, отнюдь не приспособленные для зимних морских прогулок, покрылись коркой льда, и затрудняли любые движения, но именно оно – движение, до прибытия помощи, оставалось единственным спасением для терпящих бедствие. Понимая это, майор периодически отдавал различные приказания, не давая друзьям забыться смертельным сном. Он, то заставлял Палыча вычерпывать вместо себя воду, то донимал разговорами Андрея. Однако силы уходили, и люди оставались беззащитными перед свирепствующим холодом.В сгустившейся над пятиместной лодкой темноте никто не стонал, никто не жаловался – все были твердо уверены: по тревоге наверняка подняты авиация, береговые части, военно-морские суда и подразделения МЧС. Потерпевший аварию экипаж давно ищут и обязательно найдут.Иногда командир прекращал свое бесполезное занятие – вода на дне лодки не убавлялась, и требовалось перевести дух. Посидев пять-семь минут спокойно, он вдруг начинал ощущать, как сознание стремительно затуманивается и готово сдаться на милость подкарауливающего сна. Тряхнув головой и растолкав друзей, отгоняя их сонливость, Максим снова продолжал работу…Время шло, и наступала длинная, зимняя ночь, пережить которую суждено было не всем. В середине ночи внезапно захрипел и начал заваливаться на дутый, резиновый борт лейтенант.– Андрюха! – закричал, пытаясь растормошить его, майор. – Андрюха, потерпи немного!.. Ну, давай же – очнись!Он схватил сигнальный патрон и, отвернув герметичную крышку, рванул шнур. Сноп ярко-красного огня озарил пространство вокруг шлюпки. Передав источник освещения борттехнику, он долго растирал руки и лицо молодого парня, стремясь привести того в чувство…Но вскоре Скопцову пришлось накрепко привязать фалом бездыханное тело молодого летчика к покатому борту лодки…Еще через час, во мгле ночного неба, появились огоньки долгожданного самолета. Пилот сжег еще три патрона и отправил ввысь одну за другой пять ракет. Тщетно. Потерпевших аварию не заметили, но от мысли, что поиски организованы и скоро их обнаружат, стало немного легче.Одежда оставшихся авиаторов лишь самую малость предохраняла от пронизывающего смертельным холодом ветра. Накрывшись с головой парусом, непослушными и негнущимися пальцами, они попытались зажечь сухой спирт – таблетка, с минуту померцав голубовато-зеленым пламенем, погасла. Как только Палыч замолкал, Максим яростно тряс его, вынуждая очнуться от опасного забытья. С трудом вытащив из кармана шоколадку в промокшей упаковке, он отломил от плитки несколько кусочков и заставил друга поесть. Однако ж сил, бороться со смертью, у того уже не оставалось.– Макс, – зашептал незадолго до рассвета бортач, едва ворочавшимися губами, – кажись, конец это наш…– Не сдавайся Палыч! Держись! – рычал майор, оборачивая вокруг него свою половинку паруса. – Нас найдут! Посмотри – скоро утро, рассвет…– Можа и найдут… Тела наши окоченевшие…– Держись, Палыч! Потерпи еще немного! Все спасательные службы поставлены на ноги. Нас же не могут бросить на произвол судьбы!..Командир долго и интенсивно растирал его, потом согревал лицо и руки дыханием. Палыч всегда был крепким мужиком, и на короткое время отчаянные процедуры помогли, но сам летчик все горше осознавал – если в ближайшее время спасатели не подоспеют – им не протянуть и часа.Ему, каким-то неведомым и опровергавшим всякую логику образом, помогло скоротечное купание в ледяной воде после посадки. Вероятно, организм, благодаря столь радикальной мере в одночасье сумел настроиться на длительную борьбу с холодом, что позволило держаться дольше других. Да и на здоровье до сего дня Скопцов не жаловался. Несколько часов все это спасало, но предел ощущался явственнее с каждой минутой…Пролетавший совсем близко вертолет они заметили слишком поздно. Выпуская сигнальную ракету, майор различил даже контурные огни несущего винта. Ярко-красная точка взмыла вверх, но уже не в поле видимости пилотов винтокрылой машины. Один из двух оставшихся патронов, он зажечь не успел.– Макс… Передай жене… – еле шептал техник, провожая взглядом последнюю надежду, – пусть детей бережет…Под утро Палыч затих. Сил тормошить его, растирать, согревать дыханием, если тот был еще жив – не осталось.Летчик долго сидел неподвижно с ужасом взирая, как брызги воды на лице молоденького лейтенанта, недавно – прошлым вечером, озарявшемся улыбкой в теплой кабине вертолета, превращаются в лед. Он отказывался верить в произошедшее с его экипажем; не в силах был осознать и того, что остался в безбрежном море один. «Уже второй экипаж… От меня уходит в небытие второй экипаж. Следом за этими ребятами не станет и меня. Осталось совсем недолго…»Небо снова окрасилось в тоскливый серый цвет – новый день занимался над Черным морем. Однако улучшения погоды этот день не принес – шторм не унимался, по-прежнему вздыбливая ветром огромные волны…Максим уже почти не чувствовал собственного тела. Он с трудом накрылся парусом и попытался согреть дыханием руки. Мышцы сковала бесчувственная слабость, а в голове поселилось равнодушие к происходящему вокруг. Сейчас ему хотелось только одного – позарез требовалось отогреть хотя бы правую руку. Несколько раз он безуспешно тянулся ей к пистолету, спрятанному в левый нагрудный карман. Замерзшая и покрытая льдом молния не поддавалась. Наконец Скопцов сумел достать оружие, но передернуть затвор не хватало сил – ладонь, будто чужая, беспомощно скользила по гладкой вороненой стали.«Господи… Так ведь и придется медленно умирать… Сколько еще? Полчаса, час? Вряд ли дольше…»
То ли от холода, то ли от страшной усталости сознание начинало временами расплываться. Со сном он, каким-то образом, продолжал бороться – вероятно, сильнейшим потрясением явилась недавняя смерть Андрея, но появились странные галлюцинации – то мерещились звуки низко пролетающего вертолета-спасателя, то разрывал воображение протяжный звук корабельного ревуна. Летчик перестал верить в навязчивые призраки и сидел, глядя в одну точку. Он уже чувствовал дыхание смерти, стоявшей где-то рядом – за спиной.«Надо сбросить с себя парус и попытаться заснуть. Тогда наступит конец мучениям…» – вяло подумал Максим, с трудом, преодолевая сопротивление обледеневшей одежды, расцепил онемевшие руки и выпустил из объятий на свободу прорезиненную ткань. Подхваченный ветром парус тут же понесло над бушующими волнами. Пилот привалился спиной к борту и стал смотреть на серые, быстро пролетавшие низкие облака…«Так ли уж много близких людей я оставляю на этом свете?.. – медленно ворочались последние, внятные мысли, – дорогие мои… Простите за все; и ты прости меня, Александра… Не поминайте плохого…»Штормовое море неистово кипело. Оранжевая надувная лодка, ярким цветком средь черно-серебристого поля, то взлетала вверх, перекатываясь через гребни огромных волн, то проваливалась вниз, осыпаемая седыми брызгами. Палыча он не видел, лежащий же напортив Андрей, стал напоминать глыбу льда…Сквозь матовую пелену, уже застилавшую взгляд, Макс едва различил темное, размытое пятно, выросшее над горизонтом. До него доносились какие-то голоса – непонятная, отрывистая речь…«Опять глумится угасающее воображение. И Андрюха, наверное, уходил так же…» – нехотя проплыла догадка с холодным, предсмертным безразличием.Странное пятно сменилось всплывающими друг за другом, отчетливыми и полными ярких красок, фрагментами из далекого детства, юности. Последний образ, безошибочно узнанный им, ласково склонился над его лицом, горячо о чем-то зашептал…Это была она – его любимая Александра. Должно быть, пришла проститься с ним. И майор понял: жизнь безвозвратно уходит; и больше никогда не увидеть свою милую Сашеньку…
* * * Это произошло с полгода назад – летом, когда старшего летчика Скопцова повысили, назначив командиром звена. С новым назначением пришлось сменить и экипаж, доверив старых друзей: правого летчика и ботового техника – молодому, недавно пересевшему в левое пилотское кресло командиру.Друзья прожили без Макса неполных два месяца. В полуденную жару, заходя на посадку с приличным грузом на борту, неопытный приемник не справился с управлением тяжелой машины, и полный топлива вертолет рухнул на землю, не дотянув до крохотной площадки. Спасти не удалось никого…«Восьмерка» с первым экипажем Скопцова упала и сгорела в окрестностях чеченского села Харсеной в пятницу, и начальник гарнизона объявил в военном городке трехдневный траур.Максим не имел к катастрофе ни малейшего отношения, но, стоя в почетном карауле у ряда из трех цинковых гробов, проклинал себя за данное согласие двигаться вверх по служебной лестнице. «Ну, чего ж тебе не хватало? Зачем ты ушел от ребят? Сдалась тебе эта чертова карьера – летал бы и летал с ними! Простите меня мужики! Виноват я перед вами…»Похороны состоялись в понедельник, однако и в ближайшие недели никто из эскадрильи, трагически потерявшей троих товарищей, на увеселительных мероприятиях не появлялся. Близкие друзья скорбели по ушедшим в течение месяца – таковыми оставались давние мужские традиции большого гарнизона.В последнее воскресенье неофициального траура Скопцов заступил в наряд начальником патруля и по долгу службы, обязан был изредка наведываться внутрь огромного клубного зала дома офицеров. Далеко он забираться не решался – затолкают, да и летный китель с красной повязкой на рукаве смотрелся нелепо среди разряженной, пестрой толпы. Войдя в очередной раз в полутемное, душное помещение, Максим остановился недалеко от дверей и посматривал поверх голов беснующихся в быстром танце людей. Вскоре аллегро затихло, и он, все еще ощущая в ушах звон, направился к выходу из здания. «Лучше уж торчать на свежем воздухе, – подумал капитан, – да и потише будет на улице…»– Макс! – вдруг окликнул кто-то и схватил за болтавшуюся на ремне кобуру. Перед ним возникла радостная физиономия однокашника Лешки, служившего в соседней эскадрилье и имевшего обыкновение появляться в самый неожиданный момент.– Привет дорогой, – пропел он, протягивая широкую, как лопата, ладонь, – тут вопрос назревает…– Пьянка, небось, опять? – с тоскливой безысходностью пожал приятелю руку Скопцов.– Как в воду смотришь! Семь лет выпуска – забыл что ли!?«Действительно из башки вылетело! – подумал начальник патруля, – надо же, как быстро летит время…»– Не возражаешь, если у тебя соберемся? – на всякий случай поинтересовался однокашник, прекрасно зная, что место встречи неизменно.– К своим двадцати семи годам ты становишься деликатным, Леха. Впрочем, учиться благому никогда не поздно…– Пообщаешься десять лет с таким чертовым интеллигентом как ты.– …И начать тебе стоит непременно с вежливости…Он хотел еще что-то отпустить по поводу стартовавшего перерождения Лешки, да внезапно заметил странный и, отчасти, изумленный взгляд друга, направленный куда-то за его спину. Приятель стушевался и с завистью зашептал на ухо:– Эх, Макс, ну и везунчик же ты! И почему к тебе так липнут красивые телки!? Смотри, какая куколка подошла, а ты, осел, ни хрена не слышишь…Звучали аккорды медленного танца, и Скопцов действительно ничего не слышал. Обернувшись, увидел стоявшую перед ним молоденькую, симпатичную девушку в элегантном темно-бардовом платье.– Можно вас пригласить? – еще раз, чуть громче, повторила незнакомка.Обескураженный летчик, смотрел на обворожительную особу, отчего-то обратившую внимание именно на него – одетого в форму, но последовать за ней не мог.Виновато улыбнувшись, мягко произнес:– Простите ради бога, я бы с удовольствием, но…От захлестнувшей досады из-за неловкого положения, в которое невольно ставил и без того смущенную девочку, Максим готов был провалиться сквозь землю. Не дослушав и в еще большем смятении, она повернулась, исчезая в толпе; Скопцов же, продолжал стоять, растерянно глядя вслед. Случайный свидетель драматичной сцены, сочувственно сжав локоть товарища, успокоил:– Не переживай… На днях закончится траур, придешь сюда в гражданке – без погон и «маузера», найдешь эту очаровашку, и сам пригласишь! Я всегда говорил – ты у нас везунчик!..Именно так капитан и хотел поступить. Ровно через шесть дней – по окончании скорби, приодевшись в штатское, он пришел субботним вечером в клуб. Разговаривая с то и дело подходившими друзьями, пилот, посматривал по сторонам и искал прелестную барышню в темно-бардовом платье. Вряд ли в его голове витала мечта познакомиться со столь красивой, но совершенно юной девушкой, однако извиниться и загладить вину за неуклюжий, вынужденный отказ, возжелал непременно…Вскоре он заметил ее. Она скромно стояла возле широкой колонны, вместе с Анастасией – женой одного из авиационных инженеров. Подойдя чуть ближе и дожидаясь медленного танца, Скопцов стал осторожно рассматривать девочку, сменившую бархатное платье на светло-голубые джинсы и белую кофточку. Стройная, чуть выше среднего роста, с правильными чертами лица, она, на первый взгляд, походила на интригующую модель с обложки журнала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30