Историки интеллигентского толка слишком
уж произвольно распределяют свет и тени, слишком уж живописуют варварство
Московской Руси и процветание тогдашней Европы. В Англии только незадолго
закончилась революция. Европа еще не залечила кровавых ран, нанесенных
Тридцатилетней войной. Война прекратилась только вследствие того, что разоренное
население Франции и бесчисленных немецких государств-карликов стало вымирать с
голода. По всей Европе пылали костры инквизиции, на которых жгли еретиков и
ведьм. Бельгия и Голландия также, как и все государства, были переполнены
нищими, бродягами и разбойниками. В одном из германских городов все женщины были
сожжены по обвинению в том, что они ведьмы.
Какова была законность в "просвещенной и культурной" Европе, показывает
деятельность саксонского судьи Карпцофа. Он в одной только крошечной Саксонии
ухитрился за, свою жизнь казнить 20.000 человек. В Италии и Испании, где
свирепствовала инквизиция, дело было еще хуже. Нельзя забывать, что последний
случай сожжения еретика произошел в 1826 году, сто двадцать пять лет после
поездки Петра в гуманную и просвещенную Европу. Таковы были порядки в Европе,
которая по словам Ключевского, воспитывалась "без кнута и застенка" и куда Петр
поехал учиться более лучшим порядкам, чем московские.
И. Солоневич нисколько не искажает исторического прошлого, когда заявляет
в "Народной Монархии":
"Самого элементарнейшего знания европейских дел достаточно, чтобы сделать
такой вывод: благоустроенной Европы, с ее благо-попечительным начальством Петр
видеть не мог, и по той чрезвычайно простой причине, что такой Европы вообще и в
природе не существовало". (20)
"Не нужно, конечно, думать, что в Москве до-петровской эпохи был рай
земной или, по крайней мере, манеры современного великосветского салона. Не
забудем, что пытки, как метод допроса и не только обвиняемых, но даже и
свидетелей, были в Европе отменены в среднем лет сто-полтораста тому назад.
Кровь и грязь были в Москве, но в Москве их было очень намного меньше. И
Петр, с той, поистине, петровской "чуткостью", которую ему либерально
приписывает Ключевский — вот и привез в Москву стрелецкие казни, личное и
собственноручное в них участие — до чего московские цари, даже и Грозный,
никогда не опускались; привез Преображенский приказ, привез утроенную порцию
смертной казни, привез тот террористический режим, на который так трогательно
любят ссылаться большевики. А что он мог привезти другое?
В отношении быта Москве тоже нечему было особенно учиться. На Западе
больше внимания уделяли постройке мостовых, Московская Русь больше уделяла
внимания строительству бань. На Западе больше внимания уделяли красивым камзолам
и туфлям с затейливыми пряжками, русские стремились к тому, чтобы под простыми
кафтанами у них было чистое тело..."
В царских палатах, в Боярской думе, в боярских домах, не ставили блюдец
на стол, чтобы на них желающие могли давить вшей. В Версальских дворцах такие
блюдца ставили. Пышно разодетые кавалеры и дамы отправляли свои естественные
потребности в коридорах роскошного Версальского дворца. В палатах Московских
царей такого не водилось.
Для того, чтобы не искажать исторической перспективы нельзя ни на одно
мгновение забывать о том, что западный мир, куда прибыл Петр I, был уже в
значительной части безрелигиозный мир.
"Западный мир, куда прибыл Петр I, был уже безрелигиозный мир и
объевропеевшиеся русские, прибывшие с Петром Великим, стали агентами этой
европеизации, не стремясь нисколько принимать форму западного христианства", —
пишет знаменитый английский историк Арнольд Тойнби в своей книге "Мир и Запад".
Петр учился уже у безрелигиозного Запада, разлагавшегося под влиянием
всевозможных рационалистических и материалистических идей.
"Европеизацией, — правильно заключает И. Солоневич, — объясняются и
петровские кощунственные выходки. Описывая их, историки никак не могут найти для
них подходящей полочки. В Москве этого не бывало никогда. Откуда же Петр мог
заимствовать и всепьянейший синод, и непристойные имитации Евангелия и креста, и
все то, что с такою странной изобретательностью практиковал он с его
выдвиженцами?
Историки снова плотно зажмуривают глаза. Выходит так, как будто вся эта
хулиганская эпопея с неба свалилась, была, так сказать, личным капризом и личным
изобретением Петра, который на выдумки был вообще горазд. И только Покровский в
третьем томе своей достаточно похабной Истории России (довоенное издание), —
скупо и мельком сообщая о "протестантских симпатиях Петра", намекает и на
источники его вдохновения. Европа эпохи Петра вела лютеранскую борьбу против
католицизма. И арсенал снарядов и экспонатов петровского антирелигиозного
хулиганства был, попросту, заимствован из лютеранской практики. Приличиями и
чувством меры тогда особенно не стеснялись, и подхватив лютеранские методы
издевки над католицизмом, Петр только переменил адрес — вместо издевательств над
католицизмом, стал издеваться над православием. Этот источник петровских забав
наши историки не заметили вовсе.

VI. НАЧАЛО РАЗГРОМА НАЦИОНАЛЬНОЙ РУСИ

Вернувшись из заграницы Петр не заезжает к жене, не останавливается во
дворце, а едет прямо в дорогой своему сердцу Кокуй. Не правда ли, несколько
странный поступок для русского царя.
На следующий день, во время торжественного приема в Преображенском, он
уже сам начал резать боярские бороды и укорачивать боярские кафтаны. И после
этого насаждения "европейской культуры" Петр возобновил следствие о бунте
стрельцов, хотя стрельцы были жестоко наказаны уже и перед его отправкой
заграницу.
Главой Преображенского розыскного приказа был Федор Ромодановский. "Собою
видом как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян
во все дни", — так характеризует один из современников этого палача. Своей
невероятной жестокостью этот палач наводил ужас на всех.
"В Преображенском приказе начались ужасающие пытки стрельцов, — сообщает
С. Платонов. (21) — Перед окнами кельи насильно постриженной Софьи по приказу
Петра было повешено несколько стрельцов. Всего же в Москве и в Преображенском
было казнено далеко за тысячу человек". Ужасы, пережитые Москвой в осенние дни
1698 года историк С. Соловьев характеризует как время "террора". К ужасу
Москвичей они впервые увидели русского царя в роли жестокого палача.
"Петр сам рубил головы стрельцам, — пишет С. Платонов, — и заставлял то
же делать своих приближенных и придворных".
"По свидетельству современников, в Преображенском селе ежедневно курилось
до 30 костров с угольями для поджаривания стрельцов. Сам царь с видимым
удовольствием присутствовал при этих истязаниях". (22)
"...17 сентября, в день именин царевны Софьи, в селе Преображенском, в 14
застенках начались пытки. Пытки отличались неслыханной жестокостью", — пишет С.
Мельгунов в своей работе "Прошлое старообрядцев".
...30 сентября совершилась первая казнь в селе Преображенском. Петр
Великий собственноручно отрубил головы пятерым стрельцам.
30 сентября было повешено у Покровских ворот 196 человек. 11 октября было
казнено 144 человека, 12 октября — 205, 13 октября — 141.
"Сто девяносто пять стрельцов было повешено у ворот Новодевичьего
монастыря и перед кельей царевны Софьи; трое из них, повешены подле самых окон,
так что Софья могла легко достать до них рукой, держали в руках челобитные.
Целых пять месяцев трупы не убирались с мест казни"...
17 октября Петр устроил в Преображенском новое издевательство над
несчастными стрельцами.
"17 октября, — пишет историк Соловьев", — приближенные царя рубили головы
стрельцам: князь Ромодановский отсек четыре головы; Голицын по неумению рубить,
увеличил муки доставшегося ему несчастного; любимец Петра, Алексаша (Меньшиков),
хвалился, что обезглавил 20 человек".
Став сам к ужасу народа палачем, Петр хотел, чтобы палачами стали и
придворные. "Каждый боярин, — сообщает Соловьев, — должен был отсечь голову
одного стрельца: 27 октября для этой цели привезли сразу 330 стрельцов, которые
и были казнены неумелыми руками бояр, Петр смотрел на зрелище, сидя в кресле, и
сердился, что некоторые бояре принимались за дело трепетными руками". Ходили
слухи, что один из стрельцов, которого пытал Петр, плюнул ему в лицо, крикнув:
"Вот тебе, собачий сын, антихрист!"
"Петр самолично присутствовал при допросах и пытках стрельцов, когда
скрипела дыба и свистели батоги, когда хрустели кости, рвали жилы и шипело мясо,
прижигаемое каленым железом". (23) 30 сентября, когда был казнен 341 стрелец,
Петр был, вечером на пиру, устроенном Лефортом и по свидетельству автора одних
мемуаров "оказывал себя вполне удовлетворенно и ко всем присутствующим весьма
милостивым".
Многие из стрельцов были казнены по новому, по заморскому: их колесовали.
Это была первая из "прогрессивных" реформ, примененная Петром по возвращении на
родину.
"Ужасающий стрелецкий розыск, 1689 г. — пишет С. Платонов, — в третий раз
поставил Петра пред тою враждебною ему средою, в которой на первом, наружном
плане стояли стрельцы, а за ними придворные круги с Милославскими в центре и все
вообще хулители Петра. В третий раз ликвидируя политическую смуту, Петр проявил
неимоверное озлобление против своих антагонистов.
...Наблюдавшие личную жизнь Петра в эти дни современники отмечают, что
царь способен был приходить в чрезвычайное раздражение, даже в бешенство. В
сентябре 1698 года, на пиру в известном нам доме Лефорта, Петр рассердился на
своих ближайших сотрудников и пришел в такое неистовство, что стал рубить своею
шпагою окружающих без разбора, в кого попадал удар, и многих серьезно поранил.
Его успел унять его любимец Алексашка Меньшиков. Но недели три спустя сам
Алексашка был на балу до крови побит Петром по пустячному делу — за то, что
танцевал, не сняв сабли. А еще через несколько дней на пиру у полковника
Чамберса Петр опрокинул Лефорта на землю и топтал ногами. Все это признаки
чрезвычайного душевного возбуждения". (24)
Так вел себя в области политической деятельности Петр I, которого историк
Ключевский характеризует как "исключительно счастливо сложенную фигуру" (?!).
"Ряд ошеломляющих событий 1698 года, — замечает Платонов, — страшно
подействовал и на московское общество и на самого Петра. В обществе слышался
ропот на жестокости, на новшества Петра, на иностранцев, сбивших Петра с пути.
На голос общественного неудовольствия Петр отвечал репрессиями: он не уступал ни
шагу на новом пути, без пощады рвал всякую связь с прошлым, жил сам и других
заставлял жить по новому". (25)
Если согласиться с Ключевским и признать Петра "исключительно счастливо
сложенной фигурой", то Ленина и Сталина надо тогда признать еще более "счастливо
сложенными натурами". Еще более великими, чем Петр, гениями святотатства и
разрушения.
"Утро стрелецкой казни, — как верно замечает в своих очерках русского
масонства, Иванов, — сменилось непроглядной ночью для русского народа".
Петр — Антихрист — "Зверь, вышедший из бездны", — решил народ. Писатель
Галицкий за то, что он назвал Петра Антихристом, был копчен на медленном огне,
над костром.

VII. ОБЪЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

Однажды в присутствии царицы Натальи Патриарх упрекнул Петра, сказав ему:
— Ты русский царь, а дома ходишь в иноземной одежде.
На это Петр дерзко заявил:
— Чем заботиться о моих портных, думай лучше о делах церкви.
Еще когда была жива мать Петра, он уже сказал Патриарху, чтобы ни он, ни
другие представители церкви не являлись на совещания по государственным делам.
"Уничтожается церемония в Неделю Ваий, в которой царь раньше участвовал
лишь как первый сын Церкви, а не как главный ее распорядитель. Церемония эта с
одной стороны возвышала перед народом сан Патриарха, а с другой стороны имела в
виду упрочить и авторитет государственной власти Государя через участие его
перед лицом всего народа в религиозной церемонии в качестве первого сына Церкви.
До смерти матери и Петр участвовал в этой церемонии, держа за повод осла, на
котором сидел Патриарх Адриан, но между 1694 и 1696 г. этот обряд был отменен,
как якобы унизительный для царской власти".
Прекратился обряд страшного суда перед великим постом, с прекращением
церковного настроения в правящих сферах. Обряд пещного действия,
иллюстрировавший ту истину, что над государственной властью стоят высшие законы
Божий, прекратился, когда восхваление принципа перестало соответствовать
действительности (IV, 514, прим, 7); была нарушена неприкосновенность церковной
собственности, перешедшей сначала в управление государства, а потом и в его
собственность. Обряд в неделю Ваий был оставлен в 1676 году для одного Патриарха
и вовсе прекратился после смерти матери царя Наталии Кирилловны, последовавшей в
1694 году (Скворцов, Патриарх Адриан. Православный собеседник. 1912, I); — затем
Патриарх был лишен Петром права печалования, которое существовало несколько
веков.
"...Патриарх перестал быть официальным советником царя и исключен из
царской Думы; но этого мало: было еще одно право Патриарха, которое служило
проводником идеи правды в государственное строительство. Это — право печалования
перед царем за опальных и обиженных, которое было публично посрамлено царем и в
своем падении символизировало падение авторитета Патриарха". (26) У Соловьева
описана эта сцена последнего печалования в связи с стрелецким бунтом. "Делались
страшные приготовления к казням, ставились виселицы по Белому и Земляному
городам, у ворот под Новодевичьим монастырем и у 4-х съезжих изб возмутившихся
полков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19