Никогда не оставим, Гилберт… – Когда же они добрались до маленького костела, словно в издевку посвященного святому Михаилу и ангелам его, в сумрак и людность интерьера за ним проследовала одна Маргарет. Она знала службу и ответствовала на латыни ясным, мягким голосом. Апостола и евангелие читали на местном языке. Во время краткой проповеди мистер Пинфолд спросил ее: – Вы католичка, Маргарет?
– В известном смысле.
– В каком же?
– Об этом вы не должны меня спрашивать. Она встала с ним и прочитала «верую», а при святых дарах попросила: – Помолитесь за них, Гилберт. За них нужно молиться. – Однако мистер Пинфолд не мог молиться за Ангела и Гонерилью.
На понедельник он назначил отъезд. Во вторник он опять провел невыразимо тоскливую ночь в Бомбее. В среду вечером, в Карачи, он уже оделся по-зимнему. Где-то над морем они, возможно, разминулись с «Калибаном». Аден оставался далеко в стороне. Дышавшие ненавистью голоса гнались за мистером Пинфолдом по всему мусульманскому миру. Только в христианских землях Ангел переменил тон. Завтракая в Риме, мистер Пинфолд обратился к официанту, неплохо говорившему по-английски, на плохом итальянском языке. Гонерилья тут же наказала его позерство.
– Не говорить английский, – съязвила она. – Целовать монах. Doice far niente Сладостное безделие (итал.).

.
– Заткнись, – оборвал ее Ангел. – Хватит, пошутили. Мне нужно серьезно поговорить с Гилбертом. Послушайте, Гилберт, у меня к вам предложение.
Но мистер Пинфолд не отвечал.
Во время перелета в Париж Ангел периодически возобновлял разговор.
– Гилберт, выслушайте меня. Мы должны договориться. Время поджимает. Гилберт, старина, будьте благоразумны.
Дружеский тон сменился на льстивый, а потом и вовсе перешел в нытье; породистый голос стал поскуливать, приводя мистеру Пинфолду на память их краткую встречу в Личполе.
– Поговорите с ним, Гилберт, – просила Маргарет. – Он в самом деле очень тревожится.
– Он и должен тревожиться. Если ваш жалкий брат хочет, чтобы я ему отвечал, пусть соответственно обращается ко мне: «мистер Пинфолд» или «сэр».
– Хорошо, мистер Пинфолд, сэр, – сказал Ангел.
– Вот так лучше. Так что вы хотели мне сказать?
– Я хочу попросить у вас прощения. Мы запороли весь План.
– Безусловно, запороли.
– Это был серьезный научный эксперимент. А я приплел сюда раздражение против вас. Извините меня, мистер Пинфолд.
– Так умолкните наконец.
– Именно это я и хочу предложить. Послушайте, Гил… мистер Пинфолд, сэр… давайте заключим сделку. Я отключаю всю аппаратуру. Я даю честное слово, что никто из нас не будет вас больше беспокоить. Единственное, о чем мы просим, чтобы вы никому ничего не говорили о нас в Англии. Если пойдут разговоры, погибнет вся работа. Промолчите, и вы никогда о нас больше не услышите. Скажите жене, что вы вообразили эти голоса – под действием серых пилюль. Скажите ей что хотите, только добавьте, что это кончилось. Она вам поверит. Она с радостью все это выслушает.
– Я подумаю, – сказал мистер Пинфолд. Он подумал. Сделка казалась чрезвычайно выгодной. Но можно ли доверять Ангелу? Сейчас он перепуган возможными неприятностями с Би-би-си.
– Не с Би-би-си, милый, – сказала Маргарет. – Совсем не из-за них он тревожится. Там знают о его эксперементах. Он тревожится из-за Реджи Грейвз-Аптона. Вот он ничего не должен знать. Он нам, знаете, что-то вроде родственника, и он все расскажет тетке, родителям и вообще всем на свете. Могут быть самые страшные неприятности. Гилберт, обещайте, что вы никому не скажете, в особенности кузену Реджи.
– Что же, и вы, Мег, – сказал мистер Пинфолд поддразнивающим, не без теплоты голосом, – и вы собираетесь меня покинуть?
– Ах, Гилберт, не надо шутить такими вещами, милый. Какое это было счастье – быть с вами. Я буду скучать по вас, как ни по кому еще в жизни. Я никогда вас не забуду. Если брат отключит систему, для меня это будет почти что смерть. Но я знаю, что мне положено страдать. Буду держаться. Вы должны принять это предложение, Гилберт.
– Я дам вам знать, когда подлетим к Лондону, – сказал мистер Пинфолд.
Скоро они летели над Англией.
– Итак, – сказал Ангел, – каким будет ваш ответ?
– Я сказал: Лондон.
Вот и лондонский аэропорт. – Пристегните ремни, пожалуйста. Не курите.
– Прилетели, – сказал Ангел. – Теперь высказывайтесь. Состоялась наша сделка?
– Какой же это Лондон, – сказал мистер Пинфолд.
Из Рима он телеграфировал жене, что прямо проедет в отель, где они обычно останавливались. Он не стал ждать, когда все пассажиры заполнят автобус. Он нанял такси. До самого Актона он не отвечал Ангелу. Наконец он сказал:
– На наш вопрос я отвечаю: нет.
– Как же так можно? – непритворно ужаснулся Ангел. – Почему, мистер Пинфолд, сэр? Почему?
– Во-первых, потому что я не верю вашему честному слову. Вы слова такого не знаете: честь. Во-вторых, мне глубоко противны вы сами и ваша омерзительная жена. Вы вели себя безобразно по отношению ко мне, и я намерен заставить вас поплатиться за это. В-третьих, ваши планы, эту вашу работу, как вы ее называете, я нахожу в высшей степени опасными. Одного человека вы уже довели до самоубийства и, возможно, других, про которых я ничего не знаю. Вы и меня пытались довести до ручки. Бог ведает, что вы сделали с Роджером Стиллингфлитом. Бог ведает, кто еще подвернется вам под руку. Не говоря о личной обиде, я вижу в вас общественное зло, с которым надлежит разделаться.
– Ладно, Гилберт, если вы так решили…
– Не смейте называть меня Гилбертом и не стройте из себя киношного гангстера.
– Ладно-ладно, Гилберт. Вы ответите за это. Однако его угрозы прозвучали неуверенно. Ангел был повержен и понимал это.
– Миссис Пинфолд прибыла час назад, – сказал ему консьерж. – Она ждет вас в вашем номере.
Мистер Пинфолд вошел в лифт, прошел по коридору и открыл дверь, с обеих сторон осаждаемый хрипами Гонерильи и Ангела. В присутствии жены он растерялся.
– А выглядишь ты хорошо, – сказала она.
– У меня все хорошо. Неприятности, что я тебе писал, остались, но, я надеюсь, с ними можно будет разобраться. Извини, что я тебя встречаю без особой теплоты, но неудобно, знаешь, когда трое людей слушают все, что ты скажешь.
– Еще бы, – сказала мисс Пинфолд, – я тебя понимаю. Ты ел?
– Много часов назад, в Париже. Хотя один час разницы можно отнять.
– Я не ела. Я что-нибудь закажу.
– Как ты ее ненавидишь, Гилберт! Как она докучает тебе! – сказала Гонерилья.
– Не верьте ни единому слову, – сказал Ангел.
– Она очень милая, – признала Маргарет, – и такая добрая. Но она не стоит вас. Вы, конечно, подумаете, что я ревную. Правильно, я ревную.
– Ты прости, что из меня слова не вытянуть, – сказал мистер Пинфолд. – Понимаешь, эти негодяи продолжают лезть ко мне с разговорами.
– Так можно сойти с ума, – сказала миссис Пинфолд.
– Можно.
Вошел коридорный с подносом. Когда он вышел, миссис Пинфолд сказала: – Знаешь, ты все напутал с этим мистером Ангелом. Когда я получила твое письмо, я сразу позвонила Артуру на Би-би-си, навела справки. Ангел был в Англии все это время.
– Не слушайте ее. Она лжет.
Мистер Пинфолд был ошеломлен.
– Ты в этом совершенно уверена?
– Спроси сам.
Мистер Пинфолд прошел к телефону. В редакции радиобесед начальником был его друг, некто Артур.
– Артур, тот парень, что приезжал ко мне летом брать интервью, Ангел… Ты не посылал его в Аден? Не посылал?… Он сейчас в Англии?… Нет, говорить мне с ним не о чем. Просто я встретил на пароходе похожего человека… До свидания… М-да, – сказал он жене, – не знаю, что и подумать.
– Я тоже могу открыть вам глаза, – сказал Ангел. – Мы никогда и не были на том пароходе. Мы наладили все это из студии в Англии.
– Должно быть, они наладили все это из студии в Англии, – сказал мистер Пинфолд.
– Горе ты мое, – сказала миссис Пинфолд, – никто ничего не налаживал. Ты все это вообразил. Ты назвал в письме отца Уэстмакотта, и я для верности его спросила. Он говорит, что все это совершенно невозможная вещь. Ничего подобного не изобретали ни в гестапо, ни на Би-би-си, ни экзистенциалисты, ни психоаналитики – ничего такого, во всяком случае, как ты себе это представляешь.
– И Ящик не при чем?
– Не при чем.
– Не верь ей. Она врет. Она врет, – сказала Гонерилья, с каждым словом слабея голосом, словно между ними вдруг пролегло огромное расстояние. Последнее ее слово было чуть различимее слабого грифельного чирка.
– Ты хочешь сказать, что все, что я слышал, я говорил самому себе? В голове не укладывается.
– Все это именно так, милый, – сказала Маргарет. – У меня никогда не было ни брата, ни невестки, не было отца и матери – ничего этого не было… Я не существую, Гилберт. Меня нет, нигде нет… но я вас люблю, Гилберт. Я не существую, но я люблю… До свидания… люблю… – Ее голос тоже истаял, изошел в шепот, вздох, в шорох подушки; и настала тишина.
Мистер Пинфолд сидел, объятый тишиной. Он знал по прошлому опыту, что освобождение бывало призрачным. На сей раз оно было полным и окончательным. Он был наедине со своей женой.
– Они ушли, – сказал он наконец. – В эту самую минуту. Ушли окончательно.
– Надеюсь, что это так. Что мы сейчас будем делать? Я ничего не планировала, пока не увижу, в каком ты состоянии. Отец Уэстмакотт порекомендовал мне человека, которому мы можем довериться.
– Психического врача?
– Психолога, но он католик, так что с ним все должно быть в порядке.
– Нет, – сказал мистер Пинфолд. – Хватит с меня психологии. Может, уедем дневным поездом?
Миссис Пинфолд помешкала в нерешительности. Она приехала в Лондон, готовая вести мужа в лечебницу. – Ты уверен, что тебе никому не надо показаться? – спросила она.
– Я могу показаться Дрейку, – сказал мистер Пинфолд.
Так они поехали на Паддингтон и прошли в вагон-ресторан. Там было полно соседей, приезжавших за покупками. Они ели подрумяненные булочки, за слепыми от тумана окнами тянулся невидимый в темноте знакомый пейзаж.
– Мы слышали, вы ездили в тропики, Гилберт.
– Только что оттуда.
– Недолго вы там пробыли. Скучно?
– Нет, – сказал мистер Пинфолд, – ни в малейшей степени. Было чрезвычайно интересно. Но хорошенького понемногу.
Соседи держали мистера Пинфолда за человека со странностями.
– Нет, это действительно было интересно, – сказал мистер Пинфолд жене уже в автомобиле, увозившем их домой. – За всю жизнь со мной не приключалось ничего более интересного, – и в последующие дни он припоминал все подробности своего затянувшегося испытания.
Суровый мороз сменился туманом, временами шел мокрый снег. В доме было привычно холодно, но мистер Пинфолд неприхотливо жался к камину и, подобно воину, стяжавшему трудную победу, переживал заново свои тяжкие испытания, невзгоды и выгоды. Ни единый звук не тревожил его из того полусвета, куда он случайно забрел, однако в его воспоминаниях не было ничего призрачного. Воспоминания вставали в полный рост – ясные, четкие, весомые, как все бывшее с ним в бодрствующей жизни. – Я вот чего не могу понять, – сказал он. – Если я сам поставлял Ангелам всю информацию, почему же я наговорил им столько чуши? Пойми, если я готовил против самого себя обвинение, я мог бы сделать его куда страшнее и ближе к правде, чем это получилось у них. Не могу понять.
Он и не поймет, и никто другой не даст ему удовлетворительного объяснения.
– Ты знаешь, – сказал он как-то вечером, – ведь я почти был готов принять предложение Ангела. Если бы я его принял и голоса прекратились, как сейчас, я бы так и верил, что дьявольский Ящик существует. И всю жизнь жил бы в страхе, что в любой момент все это может начаться снова. В конце концов, они могли просто слушать все время, ничего не говоря при этом. Страшно даже вообразить.
– Ты очень смело поступил, что отверг его предложение, – сказала миссис Пинфолд.
– Просто у меня было плохое настроение, – честно сказал мистер Пинфолд.
– И все-таки, мне кажется, тебе нужно поговорить с врачом. Ведь было же с тобою что-то не то.
– Это пилюли, – сказал мистер Пинфолд. Он цеплялся за эту последнюю надежду. Навестившему ему наконец доктору Дрейку мистер Пинфолд сказал: – Насчет тех серых пилюль, что вы мне дали: они чертовски сильные.
– Похоже, они помогли, – сказал доктор Дрейк.
– Я мог из-за них слышать голоса?
– Боже правый, нет!
– А если в связке с бромидом и хлоралом?
– В моей микстуре не было хлорала.
– Не было, но, если начистоту, у меня была своя бутылка.
Признание не обескуражило доктора Дрейка. – Вечная история с больными, – сказал он. – Никогда не знаешь, что они принимают тайком. Я знал случаи, когда люди вот так заболевали серьезнейшим образом.
– Так я и был серьезнейшим образом болен. Я слышал голоса почти две недели подряд.
– А сейчас они умолкли?
– Да.
– И вы перестали пить бромид и хлорал?
– Да.
– Тогда нечего и гадать. На вашем месте я бы воздержался и от моей микстуры. Она вам вряд ли на пользу. Я пришлю что-нибудь другое. Это были мерзкие голоса, я полагаю?
– До невозможности. Откуда вы знаете?
– Они всегда такие. Многие время от времени слышат голоса, и они почти всегда мерзкие.
– Вы не думаете, что ему нужно показаться психологу? – спросила миссис Пинфолд.
– Можно, если хочется, только на мой взгляд это простейший случай отравления.
– Какое облегчение слышать это, – сказала миссис Пинфолд, но мистер Пинфолд не спешил ухватиться за этот диагноз. Он знал то, чего не знали другие, даже его жена и меньше всего его медицинский советчик: что он претерпел огромное испытание и собственными силами вышел из него победителем. Достославная победа, при том что насмешник-раб всегда пребудет с ним в его колеснице напоминанием о смертности.
На следующий день было воскресенье. После мессы мистер Пинфолд сказал:
– Знаешь, я не могу встречаться с Сундуком. Еще несколько недель я не смогу заговорить с ним о его Ящике. Затопи камин в библиотеке. Я хочу немного поработать.
Дрова потрескивали, слабое тепло потянулось к промерзшим полкам. Впервые после своего пятидесятилетия мистер Пинфолд сел за работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18