Мы столь хорошо понимали друг друга, что слов не требовалось – всегда наши мысли совпадали. В тесноте маленькой хижины эта наша гармония являла себя во взглядах, в полуулыбках, которыми время от времени мы обменивались. Но чаще мы с Руной просто радовались присутствию друг друга, довольствовались радостью, проистекавшей из того, что мы – рядом. Само собой, Фолькмар и его жена все это примечали и старались не вмешиваться.
Наша свадьба, разумеется, не была браком, совершенным по христианскому обряду, со священниками и молитвами. Будучи еще молодым человеком, я женился таким образом в Исландии, и тот союз оказался унизительной неудачей. На этот раз Фолькмар сам совершил обряд, поскольку Руна и ее сестра осиротели в раннем возрасте и он стал их старшим родственником мужского пола. Фолькмар просто объявил об этом событии богам, а потом, встав перед изображениями Фрейра и Фрейи, взял огниво и кремень и, чиркнув одним по другому, высек сноп искр. Это действие означало, что каждому веществу, камню и железу, так же, как мужчине и женщине, присуще жизненное начало, каковое при их сближении рождает жизнь.
На другой день для ближайших соседей он устроил пир, на котором поглощали копченые и соленые лакомства, привезенные мною, и возглашали здравицы молодым, поднимая чаши с напитком, сваренным из лесного меда и побегов восковницы вместо хмеля. Среди прочих здравиц несколько гостей воздали хвалу Фрейру и Фрейе, сказав, что эти боги устроили так, что Руна вышла за меня замуж. Боги забрали ее первого мужа, когда тот был далеко в Серкланде, говорили они, но из Серкланда же прислали его преемника. Они не скупились на поздравления, и в течение зимних месяцев кое-кто из них приходил помогать сооружать маленькую пристройку к дому Фолькмара, где мы с Руной устроили себе спальню. Я мог бы сказать им, что дело терпит до весны, когда можно будет нанять плотников и купить лес получше, потому что я богат. Но я воздержался. Мне нравилось мое пристанище, и я боялся нарушить царящее здесь равновесие.
Сама же Руна с самого начала черпала великое утешение в том явном одобрении, с каковым ее сестра отнеслась к нашему союзу, и все время одаривала меня счастьем. Она оказалась идеальной женой, любящей и верной. В нашу брачную ночь она сказала, что, услышав о смерти своего первого мужа, она молилась Фрейе, прося не оставлять ее, Руну, на всю жизнь вдовой.
– Фрейя услышала мои молитвы, – тихо сказала она, глядя в земляной пол.
– Но я на пятнадцать лет старше тебя, – заметил я. – Ты не боишься, что когда-нибудь опять овдовеешь?
– Это решать богам. Одних людей они благословляют здоровьем и долголетием. Другим дают трудную жизнь, что приводит к ранней смерти. Мне ты кажешься не старше меня, потому что здешние мужчины от тяжкой работы быстро старятся.
Потом она легла рядом со мной и доказала, что Фрейя воистину богиня чувственной радости.
Всю эту зиму и последующую весну я был так счастлив, что вовсе мог бы забыть о присяге, данной Харальду, когда бы Один не напомнил мне о моем долге. Он сделал это, послав мне сон – потрясающий и, как выяснилось много позже, обманный. Во сне я увидел корабли, плывущие по морю, и выходящее на берег войско, чей предводитель хотел захватить трон. Лица предводителя не было видно, оно все время было отвернуто от меня, и я решил, что это мой господин Харальд, ибо этот человек ростом был необычайно высок. Он смело повел войско в глубь страны по выжженным и голым полям, туда, где их ждала битва с врагом. Произошла страшная сеча, но постепенно нападающие начали одерживать верх. Потом, когда победа была уже в их руках, неведомо откуда прилетела стрела и поразила военачальника в шею. Я видел, как руки его взметнулись – а лицо по-прежнему было отвернуто от меня, – и услышал, как свистит воздух в его разорванном горле. Потом он упал замертво.
Я проснулся в холодном поту. Руна протянула руку, успокаивая меня.
– Что случилось? – спросила она.
– Я только что видел, как погибает мой господин Харальд, – сказал я, все еще дрожа. – Может быть, я смогу предотвратить беду. Я должен предупредить его.
– Разумеется, должен, – сказала она, продолжая успокаивать меня. – Это твой долг. Но теперь ты должен уснуть и отдохнуть, чтобы утром у тебя была свежая голова.
На другой день она была такой же разумной и заставила меня рассказать подробности моего сна, а потом спросила:
– Это в первый раз ты видишь во сне предзнаменования?
– Нет, бывали времена, когда я видел немало снов, намекающих на будущее, если их правильно истолковать. Это я унаследовал от матери. Я почти не знал ее, но она была вельвой, провидицей, имевшей дар предвидения. Пока я жил в Миклагарде среди христиан, такие сны посещали меня очень редко, и в них не было ничего столь тревожного, как в том, что привиделся мне прошлой ночью.
– Может быть, твои сновидения вернулись, потому что ты среди людей исконной веры. В таких местах боги открывают себя охотнее.
– Когда-то некая мудрая женщина сказала мне почти то же. Она сама была провидицей и сказала, что я – зеркало, что меня скорее посетят видения в обществе других людей, обладающих подобными способностями. Но, видно, пребывание среди приверженцев исконной веры действует так же.
– Стало быть, ты понимаешь, мы хотим, чтобы ты не отвергал то, что боги пытались сказать тебе. Тебе следует найти Харальда и предостеречь его. Я же согласна ждать твоего возвращения. Мне не нужно быть провидицей, чтобы знать, что ты обязательно вернешься ко мне. Чем скорее уйдешь, тем скорее вернешься.
Я ушел в тот же день по тропе, ведущей на восток, по которой шли мы с Фолькмаром к Большому Хофу. На третий день я нашел человека, который продал мне лошадь, и через неделю добрался до побережья. Как раз вовремя. Рыбак, чинивший сети на отмели, сказал, что ходят слухи, будто где-то на севере строится необыкновенный длинный корабль, такой, каких здесь вовек не видывали. Корабелам велено пускать в дело только лучший лес и ставить наилучшие снасти, и что все должно быть непременно наилучшее.
– Небось, целое состояние уйдет на это, – сказал рыбак, сплюнув в сторону маленькой грязной лодчонки, словно чтобы подчеркнуть свои слова. – Не знаю, кто заказчик, но он, верно, сам сделан из золота.
– А не знаешь ли, тот корабль уже спустили на воду?
– Не скажу, что знаю, – ответил он, – но посмотреть на такое стоит.
– Свези меня туда. Я заплачу.
– Дай только удочки смотаю, – с готовностью ответил он. – Да еще часа два нужно – снасти наладить да малость съестного и воды припасти, и пойдем. Ты не против, если мой малый с нами поедет? Он под парусом горазд ходить, пригодится. Да и ветер встречный, так что поначалу грести придется.

Не успели мы выйти из залива, а там – корабль Харальда. Идет на юг не больше чем в миле от берега. Спасибо Руне, что понудила меня поспешить. Еще часа два – и я пропустил бы его.
А ошибиться в том, что это корабль Харальда, было невозможно. Кто еще пожелал бы украсить свое судно столь затейливо? Позже, во время пограничных набегов на датчан, мне приходилось плавать на самом большом корабле из построенных Харальдом, на его «Великом драконе» с тридцатью пятью гребными скамьями – это был длиннейший из длинных кораблей, когда-либо существовавших. Но этот великан в моей памяти все же не может сравниться с кораблем, который узрел я в тот погожий летний день, когда Харальд пустился в путь, чтобы предъявить свои права на престол. Его длинный корабль сиял. Горделиво сияли щиты красного и белого цвета по бортам. Разинутая пасть дракона на носу сияла золотистой бронзой и взблескивала на солнце, когда корабль взлетал на волну. Длинный алый стяг развевался на макушке мачты, снасти отбелены, а верхняя рея по всей длине украшена золотыми листьями. Но другое дало мне понять со всей очевидностью, что это корабль Харальда. Кто еще повелел бы пустить на паруса ткань ценою на вес золота: каждая третья полоса грота была выкроена и сшита из шелка персикового цвета!
Я вскочил на банку рыбачьей лодки и замахал веслом. Зоркий впередсмотрящий на длинном корабле заметил меня, и драккар тут же изменил курс. Вскоре я перевалился через его борт и прошел на заднюю палубу, где стоял Харальд с советниками. Я знал их всех – Халльдора, воеводу Ульфа, сына Оспака и остальных.
– Добро пожаловать на корабль, советник. Что ты можешь доложить? – осведомился Харальд так, словно я виделся с ним только вчера.
– Я побывал и у Магнуса Норвежского, и у ярла Эстридсона, господин, – начал я, но Харальд прервал меня.
– Мы уже виделись с датским ярлом. Он приехал на север просить помощи у шведов в своей распре с Магнусом, и случайно мы встретились с ним. Какое впечатление он произвел на тебя?
Я помолчал, не желая показывать, сколь мрачным мне видится будущее. Но и не сказать ничего я не мог.
– Ему нельзя доверять, – напрямик ответил я.
– А мой племянник Магнус?
– Господин, кажется, народ к нему хорошо относится.
Сказать так было нетактично, и Харальд грубо отвернулся и стал смотреть в море, не обращая на меня внимания. Наверное, он решил, что я намекаю на то, что сам он может не вызвать любви у народа. Я смиренно подошел к остальным советникам.
Халльдор посочувствовал мне.
– Нужно, чтобы кто-то время от времени говорил ему правду.
– Это еще не все, – сказал я. – Я хотел предостеречь его, но сейчас не время.
– Предостеречь?
– Мне недавно приснился сон, дурное предзнаменование.
– Ты всегда был странным человеком, Торгильс. Еще когда ты в первый раз явился в дом к моему отцу, я и мои братья все удивлялись, отчего он принял тебя и так обращается с тобой, по-особенному. Это из-за твоего дара предвидения? Что ты видел?
– Смерть Харальда, – ответил я.
Халльдор искоса посмотрел на меня.
– Как это случилось?
– Стрела в горло во время битвы.
– Когда?
– Не знаю. Сны никогда не бывают точными. Это может произойти скоро, а может быть, через много лет.
– Лучше расскажи мне поподробнее. Вместе мы сумеем уговорить Харальда избегать открытых сражений, коль не сейчас, то, по крайней мере, в будущем.
И я рассказал о том, что мне приснилось. Я описал корабли, войско, поход по сухой земле под палящим солнцем, высокого человека и его смерть.
Когда я завершил рассказ, Халльдор смотрел на меня со смесью облегчения и ужаса.
– Торгильс, – сказал он, – мой отец был прав. Ты и вправду обладаешь даром предвидения. Но на этот раз ты неверно истолковал свое видение. Харальду ничего не грозит.
– Что ты имеешь в виду?
– Это был не Харальд, тот, погибший. Это Маниакес, грек-военачальник, что водил нас в поход на Сицилию.
– Но это невозможно! Сколько лет я не видел Маниакеса и за все это время ни разу не думал о нем.
– С какой стати тебе было о нем думать? – сказал исландец. – Два года ты живешь на севере и не можешь того знать, что год назад Маниакес восстал против нового басилевса. Эта пожирательница мужчин, старая императрица Зоэ, вышла замуж в третий раз и передала почти всю власть своему новому мужу, а Маниакес попытался захватить трон. Он в то время стоял во главе императорской армии в Италии и вторгся в Грецию. Эта выжженная земля тебе и привиделась. Басилевс собрал все войска, какие мог, в том числе и константинопольские полки, и вышел ему навстречу. Две рати сошлись – а было это в жаркий летний день на голой равнине, – и была великая битва, в которой решалась судьба империи. Маниакес уже почти взял верх, его войско громило врага, как вдруг случайная стрела угодила ему в шею и убила. Все было кончено. Его войско бежало, произошла резня. К нам эта весть пришла несколько месяцев назад, как раз перед нашим отбытием из Киева сюда. Маниакеса, а не Харальда видел ты в своем видении.
Меня это в одно и то же время потрясло и обрадовало. Я вспомнил, как были похожи эти два человека друга на друга и ростом, и манерой держаться, а во сне мне так и не удалось увидеть лицо погибшего полководца. И все вместе оказалось ошибкой – это было не предвидение, а путешествие духа. Несколько раз в жизни я встречал ведунов, которые могли в забытьи покидать свои тела и совершать далекие странствия. Такое же произошло и с моим сном. Я перенесся в другое место и другое время и там стал очевидцем смерти Маниакеса. Прежде со мной такого не случалось. Я был сбит с толку, у меня немного кружилась голова. Но, по крайней мере, я не свалял дурака перед Харальдом, рассказав ему о своих опасениях.
И я не задался вопросом, для чего Один привел меня на корабль Харальда, коль скоро на самом деле я видел смерть Маниакеса. Задай я себе этот простой вопрос, все могло бы пойти по-другому. Но ведь лукавство столь обычно для Одина.

Глава 11

Каково быть советником самого богатого правителя Севера? Ибо таковым правителем – не прошло и трех лет – стал Харальд.
Для начала ему пришлось согласиться с предложением своего племянника разделить с ним норвежский трон, но это было соглашение непрочное, и оно, безусловно, привело бы к распре и междоусобице, когда бы Магнус не погиб на охоте – странный несчастный случай. Заяц выпрыгнул перед его лошадью, лошадь понесла, и низко растущей веткой Магнуса выбило из седла. Он сломал себе шею. Зайцы, как и кошки, тоже близки Фрейе, и в то время я считал, что сей несчастный случай с конунгом – знак того, что исконные боги помогают мне, ибо по смерти Магнуса Харальд стал единовластным правителем Норвегии. Но вскоре на сей счет у меня возникли сомнения, ибо единовластие сильно повлияло на Харальда – он стал еще жестче и высокомернее.
Я мог судить о переменах в нем по его обращению с Халльдором. Грубовато-добродушный исландец был близким соратником Харальда во всех его странствиях по чужим землям, на Сицилии он был ранен – на лице его остались глубокие шрамы, но сия небывалая верность не спасла его от тщеславия Харальда. Халльдор всегда был прямым человеком. Он высказывал свое мнение, не смягчая слов, и чем более могущественным становился Харальд, тем меньше ему нравилось слышать столь откровенные речи, даже из уст ближайшего из советников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43