Казалось, что те, кто призывал к этому, не видели – и не видят сегодня, после 11 сентября, – того, что должно обеспокоить всех нас: мировая экономика в отрыве от политики – это иллюзия. Без государства с его институтами нельзя гарантировать безопасность. Без налогов нет государства. Без налогов нет образования, здравоохранения, социальных гарантий. Без налогов нет демократии. Без общественного мнения, без демократии, без гражданского общества нет законности. Этот безумный поток увлек даже европейское левое движение, которое не осознавало, что таким образом подписывает себе смертный приговор. Блэры, шредеры принимали американские правила игры, не отдавая отчет в том, что это означало бы конец любой демократической диалектики. Они не видели, что сама американская модель уже переживала кризис и представляла собой иллюзорный, больной и безумный механизм. Все это должно было указывать нам на то, что в ближайшем будущем ни для кого не будет мира. Ни для бедных стран, ни для тех, кого, по данным ВВП, принято считать богатыми.
Десятого сентября, как и в другие, ничем не примечательные дни, было ясно, что богатые стали не просто богаче, а скупее и бесчеловечнее. Их власть стала еще более деспотична. Могли ли они рассчитывать на любовь к себе, помимо завистливого восхищения? «На нашу нацию, – говорил Альберт Гор во время своей закончившейся неудачей избирательной кампании, – народы всех континентов, в любой точке Земли, смотрят, как на образец того, какими они хотели бы стать в будущем» (International Herald Tribune. 2000. 16 окт.). В этом заявлении была доля истины. Американское общество действительно отличалось от остальных. Оно было способно впитать в себя все достижения прогресса, переварить, как в плавильном котле, противоречия различных эпох, что позволило ему стать самой динамичной силой на планете. Но Альберт Гор игнорировал факт, что не все, что подходило американцам, шло на пользу другим народам, которым не посчастливилось оказаться в центре бурного потока прогресса. Дело было не в их более низком уровне развития и не в том, что они соглашались с навязанными им законами и критериями, к которым были не готовы. Гор не понимал, что завистливое восхищение и любовь – это совершенно разные вещи. Он не отдавал себе отчета в том, что самовластно править миром – значило неизбежно создавать себе врагов. Ведь доминирующее положение в мире – к чему, без всякого сомнения, стремились правящие круги Америки – должно было бы призвать США возглавить глобальную борьбу с бедностью, неравенством и несправедливостью. Но Гор (как и Клинтон) и Буш (как и Гор) даже и не пытались понять это. А это проблема такого же масштаба, как и проблема внешней задолженности Америки. От их внимания не должен был ускользнуть тот факт, что Соединенные Штаты добились блестящих результатов за последние 20 лет не только своими собственными силами и не только благодаря благоприятным обстоятельствам. Они добились этого и за счет остального мира, который почти полностью оплатил их прогресс.
По мнению лауреата Нобелевской премии мира 1987 г. экс-президента Коста-Рики Оскара Ариаса, для обеспечения начального образования во всех странах третьего мира в период 2001-2010 гг. было бы достаточно выделить еще 60 млрд долларов (International Herald Tribune. 2000. 22 июня). Но «большая восьмерка» ни на Окинаве, ни в Генуе не смогла преодолеть тупой эгоизм богатых. Конечно же, наряду с констатацией ужасающего положения беднейших стран третьего мира оказывала огромное влияние «фабрика снов» американской глобализации. Но рано или поздно наступает момент пробуждения. Слова, которыми начиналась данная глава, были произнесены не в обычный день 10 сентября 2001 г. Это цитата из почти забытого ныне доклада Римского клуба 1972 г., который был озаглавлен «Пределы развития». Прошло вот уже 30 лет, 30 лет коллективного безумия, 30 лет победоносной глобализации по-американски. Правда, необходимо заметить, что прогноз, сделанный в 1972 г., был ошибочен. Или, правильнее сказать, казался ошибочным в течение этих 30 лет. За этот промежуток времени мировой валовой продукт увеличился в три раза, и в экономике не произошло каких-либо серьезных катаклизмов. Более того, распад Советского Союза и крушение мирового коммунизма не оказало сколько-нибудь негативного влияния на западную экономику. На рынках царило изобилие товаров, качество и технологичность которых неуклонно повышались. Обрушение цен на сырье позволило унять претензии стран третьего мира на контроль рынков энергоресурсов.
Ученые из Римского клуба были подняты на смех целым легионом оптимистично настроенных экономистов. По словам этих оптимистов, в докладе Римского клуба не нашлось места анализу движущих сил рынка и логике их развития. Они не приняли во внимание, что дефицит товара сначала приводит к повышению цены, но одновременно стимулирует поиск альтернативных, более экономичных и эффективных решений. А такие альтернативные решения всегда находятся, поскольку невидимая рука рыночного провидения помогает дать нужный ответ. Разве не так получилось в результате энергетического кризиса 1973-1974 гг.? Разве выросшие в четыре раза цены на энергоносители не заставили мировую экономику перейти на энергосберегающие технологии и увеличить, например, пробег автомобилей с меньшим расходом топлива?
Падение Берлинской стены только усилило сарказм оптимистов. Прогнозы Римского клуба, сделанные на период примерно до конца 80-х гг., были опровергнуты самим ходом истории. С мировой сцены исчез Советский Союз – основной противник глобального капиталистического развития под эгидой США. Не счесть хвалебных гимнов, спетых по нотам, которые были продиктованы новым «единым» мышлением. Настолько единым, что для выбора и критики не осталось места. Надо поступать именно так, а не иначе. Разве коммунизм не потерпел сокрушительное поражение? Разве он не представлял собой единственную альтернативу капитализму за всю его историю? А, с исчезновением этой альтернативы, что может быть, как не капитализм во веки веков? Таким образом, раз и навсегда наступил конец истории, как заключил Френсис Фукуяма. Гегельянский дух наконец-то обрел покой в глобальной форме капиталистического общества, и с диалектикой было покончено. Невидимая рука рынка спустилась с небес, чтобы осенить благословением наши капиталистические головы. Головы из остального мира она, несомненно, должна была благословить чуть позже. Да и, откровенно говоря, то, что происходило за пределами западного мира, не имело большого значения. Немногое, что мы знали об этом, не внушало никакого беспокойства. За пределами нашего мира жили дикари, туда можно было отправиться или поохотиться, или развлечься сексуальным туризмом. О тех, кто нам казался менее диким, мы привыкли думать, что они только и мечтают поскорее стать похожими на нас. Разве не свидетельствовали все опросы общественного мнения о том, что молодежь из Куала-Лумпура и Санкт-Петербурга, Дакки и Лимы, Буэнос-Айреса и Рима, Тимбукту и Белграда мечтали жить только в Нью-Йорке?
Конечно, со временем у кого-нибудь могли возникнуть сомнения в том, что все получат возможность жить в Нью-Йорке или хотя бы как в Нью-Йорке. И когда бы это обнаружилось, могло возникнуть желание отомстить тем, кто рассказывал сказки о красивой жизни. И действительно, американская музыка, американские фильмы, макдоналдсы и «боинги», Голливуд и Дисней, CNN и вообще все «made in USA» вызывали восхищение во всем мире. Но может быть и так, как в этом убедился один неглупый журналист, хотя и придерживающийся имперских взглядов – Томас Фридмен. Встретив в одном пешаварском медресе муллу Мулана Самиула Хака, он узнал, как можно пить кока-колу и есть гамбургеры из Макдоналдса и в то же время ненавидеть Америку всеми силами души: «Ваша кока-кола – сладкая, а ваша политика – отравленная» (International Herald Tribune. 2001.14 нояб.).
Оценка Западом его ценностей (они универсальны для всех стран и народов) – трагическая ошибка. В случае с Соединенными Штатами это заблуждение приобрело еще больший масштаб. Само их представление о земном счастье, которое доминирует в американских умах, должны разделять люди во всем мире. А поскольку американское общество, по определению, воплощает самое лучшее и передовое во всех сферах жизни, включая и понятие Добра, то делается ошибочный вывод: другие народы ненавидят Америку только потому, что ей завидуют.
На самом деле все гораздо сложнее – настолько, насколько сложны история и культура каждого народа. После краха СССР Россия в своем подавляющем большинстве горела желанием жить на Западе, оставив коммунизм в прошлом раз и навсегда. Но, как стало ясно за десять посткоммунистических лет, она не хочет, чтобы ее наводнила американская реклама, и отторгает американский образ жизни. Ее представления о счастье, например, очень далеки от того, что думают по этому поводу, скажем, в штате Иллинойс.
Когда Томас Фридмен спросил двенадцатилетнего афганского паренька Рахима Кундуза, что он думает вообще об американцах, то услышал в ответ: «Они – безбожники и не стремятся дружить с мусульманами, а хотят силой установить свое мировое господство». В этих словах нет зависти, если не считать, может быть, упоминания о силе. Все остальное – не более чем защитная реакция. Трудно представить, чтобы тебя любили среди моря отчаяния. Поэтому в заключение Томас Фридмен делает мудрое замечание: «Когда мы вернемся (имеется в виду: после операции против Осамы бен Ладена, которую надо еще закончить), а мы обязаны вернуться, мы должны быть вооружены не танками, а современными книгами и школами. Только тогда мы сможем поднять эту целину и помочь новому поколению воспринимать нашу политику с той же благосклонностью, которой пользуются наши гамбургеры. До тех пор ничего хорошего для себя в этой стране Америке ждать не приходится».
Прошедшее десятилетие стало периодом непрекращающихся попыток навязать всеми способами идеологию единомыслия на основе неолиберализма настолько агрессивного, что он стал выглядеть карикатурным. Бесконечно повторяемыми, словно мантры, «волшебными» словами стали: всеобщая либерализация всех торговых потоков, уничтожение всех барьеров, безграничное перемещение капиталов, приватизация всей государственной собственности, передача в частные руки управления социально-экономическими программами, включая основы традиционного «государства всеобщего благосостояния». Предпринимались попытки ускорить любыми средствами и где только возможно проведение структурных преобразований, «созидая и одновременно разрушая, увеличивая, с одной стороны, эффективность, а, с другой, порождая все большее неравенство (…), торопя переход власти из-под контроля общества в сферу частных экономических интересов. Все это неизбежно урезало возможности для демократического контроля, что горячо приветствовали определенные либеральные круги, по мнению которых экономика является, или должна быть, полем деятельности исключительно частных лиц, в которую общество не имеет права вмешиваться ни под каким видом» (Люттвак Е. Указ. соч.). Международными инструментами такой политики стали Международный валютный фонд и Всемирный банк, к которым в последнее время присоединилась их ближайшая «родственница», наследница Генерального соглашения по таможенным тарифам и торговле, – Всемирная торговая организация. Не случайно, что все эти три организации никак не связаны с ООН. Также не случайно, что эти межнациональные институты получили конкретные, реальные полномочия ограничивать и нарушать национальный суверенитет стран, которые являются их членами. Но, как оказалось, не ко всем странам применяются равные ограничения. Так называемый «вашингтонский консенсус» стал отмычкой. Была взломана система международного представительства в ООН с тем, чтобы освободить место новой системе отношений, основанной на заповедях глобализации по-американски. Это был первый шаг к образованию империи.
Проблемы, о которых говорилось в докладе Римского клуба 1972 г., стали чрезвычайно актуальными через много лет. Но это те же самые проблемы: рост населения, превышающий уровень, который может выдержать экосистема; всемирное потепление; кризис в мировом сельском хозяйстве; рост потребления воды, который не обеспечивается механизмами воспроизводства гидрологического цикла; достижение предела, за которым станет невозможным воспроизводство океанических запасов белка; сокращение лесов и наступление пустынь; исчезновение с лица Земли целых видов животных и растений. Это длинный перечень опасных направлений, дальнейшее движение по которым приведет к прогрессирующему разрушению окружающей среды и, как следствие, к упадку мировой экономики. «Мир, в котором потребности экономики, –писал Лестер Браун, – приводят к разрушению природных экосистем, стоит на краю пропасти. Нельзя доверяться исключительно экономическим показателям в выборе сферы приложения капиталов» (The State of the World 2000, Norton & Company. New York; London, 2000. P. 9). И вновь оптимисты уверяют нас, что и этот прогноз не оправдается, как не оправдались и предшествующие предсказания. Глупость таких заявлений очевидна. Они лишены какого-либо экономического обоснования хотя бы потому, что в это же самое время новые технологии, о которых трубят на весь свет эти оптимисты, позволяют науке вырабатывать несоизмеримо более точные системы подсчета и моделирования ситуации, чем сорок лет назад. Более того, по многим аспектам, касающимся сбора данных, информации и статистики, которые были тогда недоступны, очевидно, что отдельные прогнозы сбываются в гораздо худшем варианте, чем это представлялось прежде.
Оптимисты-радикалы, изобретатели «мирового экономического чуда», не понимали, что если не начать перестройку всей экономической системы, то будет невозможен и сам экономический прогресс. Речь идет о выборе между созданием новой, предсказуемой мировой экономики и движением наугад, как это сейчас и происходит, вплоть до того момента, как экономический рост прекратится сам по себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21