– Не думаю, Генри, что она вам понадобится.
– Вы… Вильсен попытался что-то сказать, но легкие уже наполнялись кровью. Он закашлялся и дернул головой.
– Извините, мой дорогой, но, боюсь, ваше присутствие в Копенгагене доставило бы мне большие неудобства.
Гвардеец торопливо отступил, а высокий незнакомец вытащил из раны лезвие. Капитан обмяк. Незнакомец наклонился и одним движением перерезал ему горло. Захлебываясь кровью, Вильсен судорожно задергался.
– Отличная работа,– почти ласково произнес Лависсер.
– Пустяковая работа,– ухмыльнулся высокий и, выпрямившись, вытер лезвие об одежду. Он был не только высок, но и широк в плечах, а изуродованные костяшки пальцев выдавали бывшего борца. Лицо его испещряли оспинки, нос не отличался прямизной, а глаза напоминали камешки. Все в нем указывало на человека из самых низов жизни, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы оправдать присутствие виселиц у Ньюгейтской тюрьмы.
– Еще жив,– нахмурился Лависсер, бросая взгляд на Вильсена.
– Это ненадолго.– Высокий опустил на грудь умирающему ногу.– Вот и все.
– Ты, Баркер, пример для нас всех,– сказал гвардеец, подходя ближе к безжизненному телу.– Скучный был человек. Наверно, лютеранин. Возьмешь деньги? Чтобы было похоже на ограбление?
Баркер уже резал карманы убитого.
– Думаете, пошлют с нами кого-то еще? – спросил он.
– Похоже, они твердо вознамерились не отпускать нас одних,– беззаботно отозвался Лависсер,– но времени мало, очень мало, и я сильно сомневаюсь, что им удастся подыскать другого. А если кого и найдут, ты разберешься с ним так же, как и с этим.– Гвардеец никак не мог отвести глаза от мертвого Вильсена. Я рассчитываю на тебя. Вот увидишь, в Дании тебе понравится.
– Понравится, сэр?
– Народ там очень доверчивый,– продолжая смотреть на капитана, заметил Лависсер.– Мы будем как волки среди ягнят. Очень жирных ягнят.– Он отвел наконец глаза от трупа, махнул рукой и, проблеяв, зашагал по переулку.
Дождь усилился. Погода в конце июля 1807 года напоминала мартовскую. Страну ждал плохой урожай, в Кенте стало одной вдовой больше, а достопочтенный Джон Лависсер отправился в «Олмак», где проиграл немалую сумму, около тысячи гиней. Только теперь это было уже не важно. Теперь все было не важно. Он оставил бесполезные расписки с обещанием рассчитаться по долгам и вышел из заведения с легким сердцем. Лависсер был на пути к славе.
Мистер Браун и мистер Беллинг, один толстый, другой худой, сидели рядышком, с серьезно-торжественным видом взирая на расположившегося по другую сторону стола армейского офицера в зеленом мундире. И то, что они видели, не нравилось ни одному ни другому. Вид у посетителя – назвать его клиентом не поворачивался язык,– высокого, темноволосого мужчины с суровым лицом и шрамом на щеке, был весьма зловещий, и шрам отнюдь не казался каким-то лишним ему дополнением. Мистер Браун вздохнул и, отвернувшись, посмотрел в окно, за которым бушевал обрушившийся на лондонский квартал Истчип дождь.
– Хорошего урожая ждать не приходится, мистер Беллинг,– тревожно молвил он.
– Июль! – с чувством отозвался мистер Беллинг.– Разве это июль! Больше похоже на март!
– Подумать только, топить камин в июле! – покачал головой мистер Браун.– Неслыханное дело!
В почерневшем камине действительно догорала скупо отмеренная кучка угля. Висевшая над ним кавалерийская сабля была единственным украшением обитой панелями комнаты и напоминанием о военной природе сего учреждения. Почтенные джентльмены, Беллинг и Браун, были армейскими агентами, обязанность которых заключалась в надзоре за финансами служащих за границей офицеров. Дополнительно они исполняли роль комиссионеров, предоставляя свои услуги желающим продать или купить офицерский чин, но в этот холодный, ненастный июльский день никакого побочного дохода ожидать не стоило.
– Увы! – Мистер Браун развел руками. Пальцы у него были пухленькие, беленькие, с красиво обработанными ногтями. Он размял их, как будто собирался сыграть на клавесине.
– Увы,– повторил мистер Браун, осторожно поглядывая на хмурящегося офицера по другую сторону стола.
– Все дело в природе вашего патента,– пояснил мистер Беллинг.
– Именно так,– вмешался мистер Браун.– В природе, так сказать, вашего патента.– Он грустно улыбнулся.
– Мой патент ничем не хуже других,– угрюмо сказал офицер.
– О нет, нет! – бодро воскликнул мистер Беллинг.– Даже лучше! Вы согласны, мистер Браун?
– Намного лучше,– с энтузиазмом подтвердил мистер Браун.– Вы получили звание на поле боя, не так ли, мистер Шарп? Такое редко случается. Крайне редко!
– И достойно восхищения, – добавил мистер Браун.
– Совершенно верно,– согласился мистер Беллинг.– Заслужить офицерское звание на поле боя! Подняться из низов! Это…– он помедлил, подбирая подходящее выражение,– значительное достижение!
– Но не… взаимозаменимое,– деликатно указал мистер Браун. Ладошки его то раскрывались, то закрывались, напоминая крылья бабочки.
– Вот именно,– с облегчением подтвердил мистер Беллинг, довольный тем, что его партнер подыскал верное слово.– Не взаимозаменимое, мистер Шарп.
Несколько секунд все трое молчали. В камине шипели уголья, дождь стучал в оконное стекло, где-то на улице, заполненной скрипом и громыханием повозок и карет, щелкнул кнутом ломовой извозчик.
– И что это значит? – спросил лейтенант Ричард Шарп.
– Это означает, что ваш патент невозможно обменять на деньги,– любезно объяснил мистер Беллинг. Вы его не купили и, следовательно, не можете продать. Патент вам даровали. Дар королей можно вернуть, но нельзя продать.
– Но мне говорили, что я могу его продать! – сердито бросил Шарп.
– Вас ввели в заблуждение,– ответил мистер Браун.
– Неверно информировали,– добавил мистер Беллинг.
– К сожалению,– сокрушенно покачал головой мистер Браун. – Увы!
– Правила просты и ясны,– продолжал мистер Беллинг.– Офицер, купивший патент, волен его продать, но получивший в дар такого права не имеет. Как ни жаль.
– Мы бы и сами желали, чтобы было иначе,– добавил мистер Браун.
– Но мне говорили…
– Вас ввели в заблуждение,– оборвал посетителя мистер Беллинг и тут же пожалел о собственной несдержанности, поскольку лейтенант Шарп подался вперед, словно намереваясь наброситься на обоих брокеров сразу.
Шарп сдержался. Перевел взгляд с пухленького мистера Брауна на тощего мистера Беллинга.
– Значит, вы ничего сделать не можете?
Несколько секунд мистер Беллинг смотрел на закопченный потолок, будто надеясь найти в нем вдохновение, потом покачал головой.
– Мы ничего сделать не можем,– объявил он, но вы можете обратиться к правительству его величества за освобождением от обязательств. Слышать о чем-то подобном мне еще не доводилось, но ведь бывают исключения? – В голосе его прозвучало сомнение. Может быть, какие-то старшие офицеры выступят от вашего имени?
Шарп промолчал. В Индии он спас жизнь сэру Артуру Уэлсли, но станет ли генерал помогать ему сейчас? Вряд ли. Шарп хотел только одного: продать офицерский патент, забрать 550 фунтов стерлингов и убраться из армии. И вот теперь выяснилось, что продать звание он не может, потому что не покупал его.
– Разумеется, рассмотрение такого обращения потребует какого-то времени,– предупредил мистер Браун,– и я бы не очень рассчитывал на благоприятный исход. Вы просите правительство установить прецедент, а правительства в отношении прецедентов весьма скупы.
– Совершенно верно,– поддержал коллегу мистер Беллинг.– И они правы. Хотя в вашем случае… Он улыбнулся, поднял брови и откинулся на спинку кресла.
– В моем случае? – недоуменно спросил Шарп.
– Я бы не рассчитывал на благоприятный исход, повторил полюбившуюся фразу мистер Браун.
– Хотите сказать, что меня надули?
– Мы хотим сказать, мистер Шарп, что бессильны вам помочь,– строгим тоном произнес мистер Браун, оскорбленный грубостью посетителя.
Шарп пристально посмотрел на парочку. Прикончить обоих. Двух минут вполне хватит. Обчистить карманы. Деньги у этих двух прощелыг должны быть. У него же осталось всего три шиллинга и три пенса. Вот так. Три шиллинга и три пенса.
С другой стороны, ни Браун, ни Беллинг не виноваты в том, что он не может продать патент. Есть правила. Инструкции. Богатым дозволяется богатеть, а бедняки пусть проваливают ко всем чертям. Он поднялся. Ножны лязгнули. Мистер Браун моргнул. Шарп набросил на плечи сырую шинель, нахлобучил треуголку на растрепанные волосы и поднял ранец.
– Всего хорошего,– сказал он и, пригнувшись, шагнул в дверь.
В комнату ворвался не по сезону холодный ветер и дождь. Мистер Беллинг облегченно выдохнул.
– Знаете, кто это был, мистер Браун?
– Назвался лейтенантом Шарпом из девяносто пятого стрелкового полка, и у меня нет причин сомневаться в правдивости его слов. Не так ли?
– Тот самый офицер, который жил – или, вернее сказать, сожительствовал с леди Грейс Хейл!
Мистер Браун удивленно раскрыл глаза.
– Нет! Разве она сошлась не с прапорщиком?
Мистер Беллинг вздохнул.
– В стрелковых частях, мистер Браун, нет прапорщиков. Он второй лейтенант. Ниже не бывает!
Мистер Браун уставился на закрытую дверь.
– Не может быть! – негромко пробормотал он. Вот это да!
Будет о чем рассказать дома Амелии! Какой скандал! Слухи о том, что леди Грейс Хейл, вдова уважаемого человека, сошлась с простым солдатом, уже давно ходили по всему Лондону. И пусть простой солдат был на самом деле офицером, но офицером-то ненастоящим. Не человеком, купившим патент на офицерское звание, а бывшим сержантом, получившим повышение на поле боя, что само по себе, разумеется, достойно восхищения, однако же… Леди Грейс Хейл, дочь графа Селби, живет с простым солдатом? И не только живет, но и завела от него ребенка! По крайней мере, так утверждали знающие люди. Семейство Хейлов, конечно, доказывало, что отцом малыша был ее умерший муж, и дата рождения мальчика соответствовала сроку в девять месяцев со времени смерти лорда Уильяма, но в такие объяснения мало кто верил.
– То-то имя показалось знакомым.
– Я и сам едва поверил,– признался мистер Беллинг.– И как только ее светлость терпела такого мужлана? Он же почти дикарь!
– Вы заметили шрам у него на щеке?
– А когда он в последний раз брился? – Мистер Беллинг поежился.– Боюсь, в армии у него перспектив нет. Дальше ему ходу не дадут, согласны, мистер Браун?
– Да-да, мистер Биллинг. Держать не станут.
– К тому же ни гроша за душой!
– Определенно! Самому носить ранец и шинель! Офицеры не носят ранцы! За все годы ничего подобного не видел! И от него воняло джином.
– Неужели?
– Воняло! Ну и ну! Невероятно! Так вот он каков, а? И о чем только думала леди Грейс? Не иначе как рехнулась! – Мистер Браун вздрогнул и даже подпрыгнул, потому что дверь вдруг распахнулась.– Мистер Шарп? – слабым голосом вопросил он, воображая, что высокий стрелок вернулся, дабы отомстить им за бездействие.– Вы, наверное, забыли что-то?
Шарп покачал головой.
– Сегодня ведь пятница, верно? – спросил он.
Мистер Биллинг мигнул.
– Да, мистер Шарп,– пробормотал он.– Именно так.
– Пятница, – подтвердил мистер Браун.– Последний день июля.
Шарп перевел тяжелый взгляд с одного агента на другого и неохотно кивнул.
– Так я и думал,– сказал он и снова вышел.
Как только дверь захлопнулась, вздох облегчения испустил уже мистер Браун.
– Думаю, производить в офицеры из низших чинов не такая уж здравая идея.
– Долго это не продлится,– утешил партнера мистер Беллинг.– Они просто не годятся в офицеры. Пьянствуют. А потом у них кончаются деньги. Люди низшего звания лишены рассудительности. Помяните мое слово, не далее как через месяц он окажется на улице. Вот увидите.
– Несчастный,– вздохнул мистер Браун и, поднявшись, запер дверь.
Было еще только пять вечера, и конторе полагалось работать до шести, но в этот день оба достойных джентльмена сочли благоразумным закрыться пораньше. На всякий случай. На случай, если Шарпу вздумается вернуться.
Грейс. О Грейс, думал Шарп. Господи, помоги мне. Грейс. Боже. Три шиллинга и три пенса – вот и все, что осталось. Что мне теперь делать, Грейс? Он часто разговаривал с ней. Ее уже не было рядом, и она не слушала, но он все равно продолжал разговаривать с ней. Грейс так многому его научила. Поощряла к чтению. Пыталась заставить думать. Но ничто не длится вечно. Ничто.
– Будь оно проклято, Грейс…– процедил Шарп вслух. Прохожие расступались, принимая его за сумасшедшего или пьяного.– Будь оно проклято!
В нем поднималась злость, густая и темная, ярость, жаждавшая прорваться неистовством или утонуть в вине. Три шиллинга и три проклятых пенса. Да, этого хватило бы, чтобы напиться, но в животе уже кисли выпитые в полдень джин и эль. Сейчас Шарп хотел выплеснуть злость, избить кого-нибудь. Кого угодно. Слепой гнев отчаяния бушевал в нем.
А ведь замышлялось все не так. Он думал, что приедет в Лондон, займет денег у какого-нибудь армейского агента и уедет. Вернется в Индию. Другие приезжали туда бедняками и уезжали оттуда богачами. Шарп – набоб. Почему бы и нет? А потому, что он не может продать свой офицерский чин, вот почему. Какой-нибудь мальчишка, сопляк, у которого богатенький папаша, может купить и продать патент, а вот простому, настоящему солдату, пробившемуся из низов, такой путь заказан. К черту их всех! И что теперь? Эбенезер Файерли, купец, плывший вместе с ним из Индии, предлагал работу, и Шарп мог бы добраться до Чешира и попросить взаймы, но пускаться в это путешествие не хотелось. Хотелось выплеснуть злость, а потому, получив уверения, что сегодня действительно пятница, он направился к Тауэру. Улица пропахла рекой, угольным дымом и конским навозом. Здесь, в этой части Лондона, поблизости от доков, таможни и больших складов, забитых специями, чаем и шелками, обитало богатство. Здесь был квартал контор, банкиров и купцов, канал мирового богатства. Но деньги не выставлялись на всеобщее обозрение.
1 2 3 4 5 6