Я помедлил на краю рощи. Мимо пролетела белая сова, едва не задев короткими крыльями волчий хвост на гребне моего шлема. Сова – к чему-то, только я не мог вспомнить, хорошая это примета или дурная, поэтому вдруг испугался. Любопытство привело меня на Долфорвин, но теперь я чувствовал опасность. Мерлин не пообещал бы исполнить мое заветное желание ни за что ни про что; очевидно, мне предстояло сделать выбор, надо полагать, неприятный. Я так испугался, что едва не повернул в дубраву, но тут на левой ладони запульсировал шрам.
Его оставила Нимуэ; всякий раз, как он начинал пульсировать, я знал, что сейчас свершится судьба. Я дал клятву Нимуэ. Мне нельзя отступать.
Ливень закончился, облака разошлись. Холодный ветер гнул вершины деревьев, однако дождя не было. Утро близилось, но заря не окрасила розовым верхушки восточных холмов, лишь серебрились в зыбком лунном свете стоячие камни Долфорвинского королевского круга.
Я шел к камням. Казалось, сердце в груди стучит громче, чем тяжелая обувь по земле. Никто не появлялся, и я уже подумал было, что Мерлин надо мной пошутил, когда в центре круга, где лежал камень – символ королевской власти Повиса, – что-то сверкнуло ярче, чем лунный отблеск на мокрой скальной поверхности.
Я подошел ближе, чувствуя, как колотится сердце, шагнул в просвет между камнями и увидел, что блестит кубок. Маленький серебряный кубок. Приблизившись, я понял, что он наполнен темной жидкостью.
– Пей, Дерфель, – прошелестел голос Нимуэ, едва различимый за шумом ветра в дубовых кронах. – Пей.
Я обернулся, ища ее глазами, но никого не увидел. Ветер раздул плащ, зашуршал соломенной кровлей пиршественного дома.
– Пей, Дерфель, – повторил голос Нимуэ. – Пей.
Я поднял глаза к небу и вознес мольбу Ллеу Ллау, чтобы тот меня сохранил. Левая рука, пульсирующая от мучительной боли, крепко стиснула рукоять Хьюэлбейна. Я знал, что безопаснее всего – вернуться в тепло Артуровой дружбы, однако тоска, пригнавшая меня на голый холодный холм, и воспоминание о руке Ланселота на тонком запястье Кайнвин заставляли глядеть на чашу.
Я поднял ее и, помедлив, осушил.
Напиток был таким горьким, что меня передернуло. Во рту остался неприятный привкус. Я осторожно поставил чашу на камень.
– Нимуэ? – Крикнув, я услышал лишь шум ветра.
– Нимуэ! – снова крикнул я. Голова кружилась. Черные тучи стремительно неслись в небе, лунный свет, пробиваясь в рваные дыры, неровными отсветами ложился на мятущиеся ивы вдоль серебристого лезвия реки.
– Нимуэ! – простонал я. Ноги подломились, в сознание хлынул водоворот ярких видений. Я стоял на коленях перед королевским камнем, внезапно выросшим до размеров горы. В следующий миг я тяжело рухнул ничком, в падении сбросив на землю пустую чашу. Меня мутило, в голове вопили призраки ночи. Я кричал, обливаясь потом, и бился в судорогах.
Чьи-то руки обхватили мою голову, стащили шлем, чей-то лоб – холодный и бледный – коснулся моего лба. Жуткие видения исчезли. Вместо них возникла бледная нагая фигура, узкобедрая, с маленькими грудями.
– Спи, Дерфель, – ласково проговорила Нимуэ, гладя мои волосы. – Спи, милый.
Я беспомощно плакал. Я, воин, лорд Думнонии, возлюбленный друг Артура, которого тот в благодарность за одержанную победу готов осыпать несметными богатствами, рыдал, как осиротевшее дитя. Кайнвин, моя любовь, мое единственное заветное желание, ослеплена Ланселотом, и мне никогда не узнать счастья.
– Спи, милый, – шептала Нимуэ.
Наверное, она накрыла нас обоих черным плащом, потому что серая ночь исчезла, остались мрак и безмолвие. Нимуэ обнимала меня за шею, наши лица соприкасались. Мы стояли на коленях, щека к щеке, мои руки на ее нагих бедрах сводила судорога. Я привалился к ней бьющимся телом, и здесь, в ее объятиях, рыдания прекратились, спазм отпустил, и пришло спокойствие. Меня больше не мутило, боль в ногах утихла, по жилам разлилось тепло – такое сильное, что пот хлынул ручьями. Я не двигался, желая одного – сдаться на милость сна.
Сперва мне снилось, что я на орлиных крыльях лечу высоко над незнакомой местностью. Причем местность эта ужасна – рассечена бездонными ущельями и высокими зазубренными хребтами, с которых в темные торфянистые озера сбегают белые водопады. Казалось, не будет ни конца горам, ни приюта: мчась на крыльях сна, я не видел ни жилья, ни полей, ни стад, ни пастухов – вообще ни души, только волк пробирался средь скал, да оленьи кости лежали в зарослях. Небо надо мной было серо, как меч, горы внизу – темны, как запекшаяся кровь, воздух под крыльями – холоден, как приставленный к ребрам кинжал.
– Спи, милый, – прошептала Нимуэ, и во сне, снизившись на крыльях, я увидел дорогу меж черных холмов. Неровная, каменистая, она неумолимо змеилась из долины в долину, порою взбираясь на бесприютный перевал, прежде чем нырнуть к голым камням следующего речного ложа. Дорога огибала черные озера, перекидывалась через мглистые ущелья, вилась у подножия снежных пиков, но упрямо вела на север. Не знаю, как я понял, что именно на север, во сне объяснения не нужны.
Крылья опустили меня на дорогу, и внезапно я осознал, что уже не лечу, а взбираюсь на перевал. Черные сланцевые уступы по обеим сторонам сочились водой, но почему-то я знал, что сразу за перевалом – конец пути. Надо лишь переставлять усталые ноги, и за хребтом я обрету свое заветное желание.
Я задыхался, воздух с хрипом вырывался из легких. Последний отрезок пути, и здесь, на вершине, мне предстали свет, тепло и яркие краски.
За перевалом лежали леса и поля, за ними – море, в море – остров, а на острове под внезапно выглянувшим солнцем блестело озеро.
– Вот оно! – громко сказал я, ибо понял, что озеро и есть моя цель.
Силы вернулись, я хотел уже пробежать последние несколько миль и нырнуть в залитое солнцем море, однако путь мне преградил упырь. Он был черен, в черных доспехах, пасть изрыгала черную слизь, черная когтистая лапа сжимала черный меч в два раза длиннее Хьюэлбейна. "Стой!" – прорычал демон.
Я вскрикнул, и тело мое в объятиях Нимуэ напряглось и застыло.
Она стиснула мои плечи.
– Ты видел Темную дорогу, Дерфель, ты видел Темную дорогу.
В следующий миг Нимуэ отпрянула и сорвала с моей головы черный плащ. Я рухнул на мокрую траву Долфорвина. Вокруг свистел ледяной ветер.
Я лежал долго. Видения ушли, и я гадал, как Темная дорога связана с моим заветным желанием. Тут меня стошнило, и в голове прояснилось. Я увидел пустой серебряный кубок, поднял его и сел на корточки. Из-за королевского камня на меня смотрел Мерлин. Нимуэ, его возлюбленная и жрица, стояла рядом: тело закутано в черный плащ, черные волосы перехвачены лентой. Золотой глаз сверкал в лунном свете. Глаза ее лишил Гундлеус, за что и заплатил тысячекратно.
Оба молчали. Я сплюнул остатки рвоты, утер губы, потряс головой и попытался встать. То ли слабость еще не прошла, то ли головокружение одолело, так или иначе подняться я не смог и остался стоять на коленях, упершись в камень локтями. По телу время от времени пробегала слабая судорога.
– Чем вы меня напоили? – спросил я, ставя чашу обратно на камень.
– Ничем тебя не поили, – отвечал Мерлин. – Ты выпил по своей собственной воле, Дерфель, как по своей воле пришел сюда. – Голос его звучал холодно и отдаленно. – Что ты видел?
– Темную дорогу, – покорно отвечал я.
– Она здесь. – Мерлин указал на север, в ночную тьму.
– А демон? – спросил я.
– Диурнах.
Я закрыл глаза, ибо понял, чего он от меня хочет.
– А остров, – спросил я, вновь открывая глаза, – Инис Мон?
– Да, – отвечал Мерлин. – Благословенный остров.
До прихода римлян, когда о саксах никто еще и не слышал, Британией правили боги. Они обращались к нам с Инис Мона. Потом римляне захватили остров, вырубили дубы, осквернили священные рощи, убили друидов-хранителей. Это произошло более четырехсот лет назад, но для друидов, которые, подобно Мерлину, пытались вернуть Британию ее богам, Инис Мон был по-прежнему свят. Теперь благословенный остров принадлежал королевству Ллейн, а Ллейном повелевал Диурнах, самый страшный из ирландских владык, отхвативших кусок британской земли. Говорили, что он красит щиты человеческой кровью. Не было в Британии более жестокого короля; лишь горы на границах королевства да недостаток воинов мешали ему распространить свою чудовищную власть на Гвинедд. Диурнах – зверь, которого не убьешь, угроза, затаившаяся в темном углу Британии. Все считали, что с ним лучше не связываться.
– Ты зовешь меня идти с тобою на Инис Мон? – спросил я.
– Я зову тебя идти на Инис Мон с нами, – Мерлин указал на Нимуэ, – и девственным существом.
– С кем? – переспросил я.
– Лишь девственное существо способно отыскать Котел Клиддно Эйддина. А никто из нас, полагаю, не подходит под это определение, – ехидно заметил Мерлин.
– А Котел, – медленно проговорил я, – на Инис Моне.
Мерлин кивнул, и меня передернуло при мысли о таком путешествии. Котел Клиддно Эйддина – одно из тринадцати сокровищ Британии – исчез, когда римляне разорили Инис Мон. Мерлин посвятил всю свою жизнь возвращению сокровищ, из которых главным считал Котел. При помощи Котла, считал он, можно будет подчинить себе богов и уничтожить христиан. Вот почему я стоял сейчас на коленях в круге священных камней, с резью в животе и горьким вкусом во рту.
– Мое дело, – сказал я, – биться против саксов.
– Глупец! – рявкнул Мерлин. – Война против саксов проиграна, если мы не вернем сокровища.
– Артур думает иначе.
– Значит, Артур не умнее тебя. Что саксы по сравнению с утратой наших богов?
– Я поклялся служить Артуру.
– Мне ты тоже поклялся. – Нимуэ подняла ладонь, показывая такой же, как у меня, шрам.
– Я никого не возьму против его воли, – сказал Мерлин. – Выбирай, с кем ты, Дерфель. Я помогу тебе сделать выбор.
Он смахнул кубок на землю и высыпал на его место пригоршню свиных ребер, которые прихватил из пиршественного зала, потом опустился на колени и положил в центре камня одну косточку.
– Вот Артур, – сказал Мерлин, – а вот... – он взял еще косточку, – Кунеглас. Об этом, – он положил третью косточку так, что получился треугольник, – мы поговорим позже. – Вот Тевдрик Гвентский... – Четвертая косточка легла на один из углов. – Это – Артуров союз с Тевдриком, а это – его союз с Кунегласом. – Теперь на первом треугольнике лежал второй; вместе они образовали грубое подобие шестиконечной звезды. – Вот Элмет... – Мерлин принялся выкладывать третий слой параллельно первому, – вот Силурия, а это... – он положил последнее ребрышко... – союз всех королевств. – Старик откинулся назад и указал на шаткую башенку из костей. – Перед тобой, Дерфель, тщательно составленный план Артура, только поверь мне, без сокровищ Британии он рассыплется на куски.
Мерлин замолчал. Я ошарашенно смотрел на девять косточек. Все они, за исключением таинственной третьей, хранили следы мяса и хрящей; лишь одна была обглодана добела. Я тронул ее пальцем – осторожно, чтобы не разрушить шаткую постройку.
– Так что означает третья кость? – спросил я.
Мерлин ухмыльнулся.
– Третья кость – брак между Ланселотом и Кайнвин. – Он помолчал. – Вытащи ее, Дерфель.
Я не шелохнулся. Вытащить третью кость значило обрушить хрупкую систему союзов, с помощью которой Артур только и мог победить саксов.
Мерлин осклабился, взялся за третью кость, однако вытаскивать ее не стал.
– Боги ненавидят порядок. Порядок губит богов, значит, они должны погубить порядок. – Он вытащил кость, и башня рухнула хаотичной грудой. – Если Артур хочет мира в Британии, он должен возвратить богов.
Мерлин протянул мне кость.
Я замер.
– Перед тобой всего лишь груда костей, – сказал Мерлин, – но эта косточка, Дерфель, – твое заветное желание. – Он протянул мне белое ребрышко. – Эта косточка – брак между Ланселотом и Кайнвин. Сломай ее, и свадьбы не будет. Оставь целой – и твой враг будет тешиться с твоей женщиной. – Старик снова сунул мне ребрышко, и я снова его не взял. – Думаешь, любовь к Кайнвин не написана на твоей физиономии? – язвительно продолжал он. – Бери! Я, Мерлин Авалонский, дарую тебе власть этой кости.
Я взял ее. Да простят меня боги, я ее взял. Что мне оставалось? Я умирал от любви, поэтому я взял обглоданную кость и положил в сумку.
– Если не сломать ее, проку не будет, – насмешливо проговорил Мерлин.
– А может, проку не будет, даже если сломать, – проговорил я, обнаруживая наконец, что способен стоять на ногах.
– Ты глупец, Дерфель, – сказал Мерлин, – ты глупец, ловкий в обращении с мечом, и потому нужен мне на Темной дороге. – Он выпрямился. – Выбор за тобой. Вот тебе мое слово: сломай кость, и Кайнвин будет твоей, но в таком случае ты даешь клятву идти за Котлом. Или женись на Гвенвивах и молоти по саксонским щитам, покуда христиане подминают под себя Думнонию. Выбирай сам. А теперь закрой глаза.
Я послушался и довольно долго стоял зажмурившись. Новых указаний не последовало, и я, подождав еще немного, открыл глаза.
Вершина была пуста. Неслышно для меня Мерлин, Нимуэ, восемь костей и чаша исчезли. На востоке брезжил рассвет, лес полнился птичьим пением, в сумке у меня лежала обглоданная добела кость.
Я спустился к дороге, идущей по берегу реки, но перед глазами стояла другая дорога – та, что вела к логову Диурнаха. Мне было страшно.
Глава 2
В то утро мы охотились на вепря. Едва вышли из Кар Своса, Артур обратился ко мне:
– Ты рано вчера ушел с пира.
– Живот прихватило, господин. – Я не хотел говорить, что был с Мерлином – стало бы ясно, что я не оставил мысли отправиться за Котлом. Уж лучше солгать.
– Не знаю, почему мы зовем это пирами, – рассмеялся Артур. – Повод напиться, не более того.
Он остановился подождать Гвиневеру. Она любила охоту и была сегодня в башмаках и клетчатых штанах, плотно пришнурованных к ногам. Кожаная куртка и зеленый плащ скрывали беременность. Гвиневера привезла с собой любимых гончих и сейчас вручила мне поводки, чтобы Артур перенес ее через брод у подножия старой крепости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9