поехали!.. Красиво я думал?.. Ну ладно, не будем! Отставить погружение!.. Опояшем сердце мужеством, как говорит наш командир, – очень, кстати, интеллигентный человек: два института, три языка… Мне пора… А кто он, если не секрет?..
Валя. Один мальчик.
Гусев. Один мальчик!.. Ах, мальчики, девочки!.. Один – это уже много…
Входит Женя с бутылкой вина и бокалами.
О, Женечка! Умница!.. А шампанеи нет?.. Ну ничего, можно и сухонького! (Разливает.) Все о'кэй, девочки, все о'кэй! Виноград, как говорили в одном хорошем кино!..
Женя. Ты смешной, Гусев! Ты расстроился, что ли?..
Гусев. Я жутко смешной! Обхохочешься!..
Женя. Да ты перестань, ты что? Ты приезжай через годик, и девушка уже забудет, как его звали-то. Все кончается на этом свете!..
Гусев. Нет, вот этого не надо. Пожелаем, наоборот, счастья!.. От души, Валечка! Поверьте каплею Гусеву! Но если вам будет худо, если чего такое, – только свистните…
Женя. «Ты свистни – тебя не заставлю я ждать…»
Гусев. Да! Ну, будем! И пусть, пусть!.. (Пьет.) Все, девочки! Меня нет! Время!..
Валя. Гусев! Я поеду! Я провожу вас.
Женя. Ну конечно!.. Валя!.. Гусев, подожди!..
Гусев. Не стоит, Валечка. Не надо…
Валя. Но мне хочется вас проводить…
Гусев. Ну, если хочется!.. По местам!..
Женя. Не пропадай, Гусев!
Гусев чмокает Женю в щеку, хватает Валентину за руку и выбегает с ней. Валя на секунду приостанавливается, ищет Валентина.
На прежнем месте его уже нет. Где он? И она видит: Валентин полулежит на полу в комнате Дины. Полумрак.
Крутится магнитофон. Дина танцует одна. Гусев отпускает руку Вали, оставляя ее смотреть, что будет.
Валентин. Смешно! Вспомнишь, какими мы были в школе или даже полгода назад, и кажется, елки зеленые, как давно! А ведь думали: мы уже взрослые! Читали взрослые стихи, курили, выпивали…
Дина. Целовались.
Валентин. Да. Рассуждали, судили.
Дина. Вы все про политику…
Валентин. Да. Смешно…
Дина. Слушай, тебе джинсовый костюм не надо? Один чмырь может достать.
Валентин. Обойдусь. (Продолжая.) Дети играют в войну, но это не война. Девочки играют в дочки-матери, но это не семья…
Дина. Он еще сигареты американские достает, а?..
Валентин (не отвечая). А мы играли во взрослых. Но это было не по-настоящему.
Дина. А теперь у тебя по-настоящему?
Валентин. Не знаю. Тяжко мне, во всяком случае, по-настоящему.
Дина. Ты пессимист какой-то стал! А я в туристскую записалась. На июнь в Болгарию. Представляешь? Восемнадцать дней! Золотые пески, Варна! И недорого. Сила? Мы вчетвером записались. Две девчонки из хирургии и мы еще из терапевтического…
Валентин (раздумывая). Все мы в юности малость пессимисты, сказал Горький. Потому что хотим многого, а сделать можем мало. Отлично сказано!
Дина. Ну, мы дадим там шороху! Там иностранцы всякие, бары, танцы всю ночь! Одно слово – юг!..
Валентин. Как я всегда завидовал ребятам, которые уже что-то делают, работают, за что-то отвечают. Кому-то нужны. А мы: стая! Стая! Дурака валять, образ Печорина, объем наклонного параллелепипеда, и все легко, никакого пота, никаких мозолей!..
Дина. Серьезный ты стал – жуткое дело! Молодость дается один раз, Валя! Побудем молодыми-то!..
Валентин. Игра кончилась, началась жизнь. Потому что надо отвечать. Хотя бы за одного человека…
Дина. Жизнь, жизнь! Ну и хорошо, что жизнь! Ты так говоришь, как будто какая-то каторга началась. Ну вот я работаю в больнице. «Мы с Тамарой ходим парой, мы с Тамарой санитары!» Утки и горшки выносим, клизмы ставим, дежурим. Это вам не КВН и не кино «Дворянское гнездо». Ну и что? И противно бывает, и дел вагон, и все такое. Но жизнь-то красота! Все есть, все достать можно, одеться! Поехать, поесть, чего хочешь! О-ля!.. Юг – одно слово!
Валентин. А, перестань!.. Я хочу понять: готов я или нет?..
Дина. К жизни, что ли?.. (Смеется.) Как будто тебя будут ждать: готов ты или нет?.. Вот вы умные-умные, а дурачки все-таки! Ну чего ты тоску-то разводишь? Прямо смотрю на тебя, и страх берет: мне тоже охота влюбиться, очень, но если оно так вот все будет – извините. Лучше чего попроще. А то вот так врежешься тоже в мальчика и – «Я вам пишу, чего же боле!». Еще замуж надо будет идти! А зачем замуж? Пеленки стирать? Я в больнице за год наслушалась, насмотрелась, – больница как энциклопедия, все узнаешь.
Валентин. Да ладно, Дин, ну тебя!..
Дина. Ну вот, ну! Что я – дурочка, не понимаю! Ну, вы все серьезные, все ребята такие умные, на таких вся земля стоит… А мы-то легкомысленные, мы перебьемся! А? (Танцует, демонстрируя себя.) Дина не урод, Дина не старуха, сейчас мода на таких, понял?
Валентин. Да, ты перебьешься.
Дина. Можете не волноваться! У нас один молодой хирург, Аркадий Иваныч, когда я иду по коридору, в обморок падает. Дина, говорит, Сандро Боттичелли!..
Валентин (смеясь). Ты хоть знаешь, кто такой Боттичелли-то?
Дина. Не волнуйтесь! Купили альбомчик!.. Теперь все всё знают. Вот Нефертити (показывает на стены и полки), вот вам Боттичелли! Есенин – пятитомничек, Марчелло, Ален Делон, а это, между прочим, автограф самого…
Валентин. Пушкина?..
Дина. Дурачок! Муслима! Муслимчика!..
Валентин. Это кто?..
Дина. Муслима не знает! Ну даешь!.. Жизнь, жизнь! Ну, ты совсем жизни не знаешь!..
Валентин. Ох, какой была, такой ты и осталась! В каком это ты классе Африку-то не могла на карте показать? В восьмом?
Дина. В девятом! Но это не важно! Пока вы ее будете тут показывать, я уже туда съезжу, своими глазами погляжу!
Валентин. Не удивлюсь.
Дина. Вот-вот! Аркадия Иваныча как пошлют туда – у нас уже четверых посылали, – и привет!..
Валентин. Ну ладно, Боттичеля, я пойду.
Дина. Сиди, чего ты!
Валентин. Спасибо!
Дина (вдруг). Если бы меня кто так полюбил, я бы не знаю что сделала! Я бы на край света пошла! Вы думаете: Дина дура, Динка легкомысленная, троечница была, троечницей осталась… Эх!..
Валентин. Ну чего ты?..
Дина. Да ничего! А ты… ты радуйся. Что ты уж совсем так.
Валентин (усмешка). Я радуюсь.
Дина. Я вижу… Ладно, ариведерчи, мне завтра к семи…
Валентин. Счастливо. Розу из Болгарии привези, там розы знаменитые.
Дина. Юг! Одно слово!
Валентин уходит. Вбегает в телефонную будку. На другом конце трубку берет Мать Валентины.
Она в очках, халате, с машинописными бумагами в руках.
Мать. Алло! Алло!.. Я слушаю!.. Нажмите кнопочку!.. Женя, Валя! Если это вы, перезвоните! Вам пора домой!
Валентин вешает трубку. Идет к тому месту, где должна быть Валентина. Ее нет.
Холодно. Холодный свет фонарей.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Валентин и Валентина в чужой маленькой комнате. Это комната Катюши, соседки.
Валентина лихорадочно наводит порядок, хотя и без того все, кажется, на месте. Валентин в рубашке, она бросает ему его свитер.
Оба их монолога могут быть обращены друг к другу, но Валентин может обращаться и к кому-то из друзей, скажем, к Бухову, или просто к зрителям.
Он. Я ничего не понимаю! Всю неделю ты потихоньку уносила в портфеле вещички из дому, прятала их здесь, мы оба смеялись, хотя мне, ты знаешь, неприятна была эта конспирация. Вчера ты на все решилась, не пошла домой, послала туда Тамарку, что ты, мол, не придешь ночевать. Мне тоже не понравилось: потому что надо было пойти нам вместе, самим все сказать… Но ладно! Ты решилась, и тебе стало легко, вспомни, какая ты была веселая!.. Ты была прекрасная вчера, смелая, простая, – кажется, никогда я тебя такой не видел. И я прибежал, сказал обо всем маме. И как она реагировала? Она хоть чем-то показала, что ей тоже нелегко? Она просто поцеловала тебя и сказала: ничего не бойся, если решили. Так? И нам было страшно, но весело. И мы еще помчались на концерт, слушали музыку, ты мне купила апельсин в буфете… И я привел тебя в эту комнату. Куда же я мог тебя привести? И что ты теперь мечешься? Ты же знала, куда идешь, ведь так? Ты на минутку испугалась, когда увидела здесь свет, но это горела настольная лампа, для нас… Это мать взяла ключ и все устроила. И даже положила для тебя свою ночную рубашку – самую лучшую, между прочим, какая у нее есть. И вчера у тебя хватило души оценить это, быть благодарной матери… И ты обо всем забыла, вспомни, как ты забыла и ничего не боялась!.. Никто не пришел, никто нас не тронул… Зачем же, а? Ты понимаешь, что теперь уже не кто-то другой, а мы сами можем все испортить? Почему ты стала такой? Что случилось, Валя?
Она. Да-да, все так. Я счастлива и никогда не забуду эту ночь. Но неужели ты ничего не понимаешь? Я думала, что ты и я – одно, что ты все ощущаешь так же, как я, и не надо даже говорить и объяснять. Но, видишь, каких-то вещей и ты не понимаешь, и мне страшно от этого, потому что тогда остаешься одна… Неужели ты не понимаешь, чего мне стоило это «вчера»? Мы перешли Рубикон, как ты сказал, но ты историк, а не вдумался, что ли, в то, что значит перейти Рубикон? А чего мне стоило таскать потихоньку вещи из родного дома? Тебе не нравилось, но что ты мог предложить? Купить мне все новое, все другое?.. И я не могла иначе. Я уже погрязла в этом вранье! Ты сейчас будешь меня презирать, но я не посылала Тамарку, я тебя обманула. Я сама позвонила домой из Концерта, пока ты курил, я сказала, что готовлюсь к зачетам у Сонечки и, может, заночую, а телефона у Сонечки нет. И нарочно дула потом в трубку, как будто телефон сломался… Прости меня! Но я не могла им сказать, не могла, что хочешь со мной делай!.. И думаешь, мне легко было, когда твоя мама меня поцеловала, а я знала, что вру, что я не так пришла! И эта рубашка жгла меня потом как огнем!.. Я хотела тебе сказать правду, но ты был такой счастливый, что я уже не могла, я решила нести эту ложь одна… Ты понимаешь, чего мне стоило быть веселой?.. А этот дом? Эта комната, где стоят твои фотографии, куда мы пробирались на цыпочках? Думаешь, мне приятно? Я за всю жизнь ни разу не ночевала вот так, в чужом месте, а теперь у меня больше нет, больше не будет моей комнаты, моей постели, зеркала, моих вещей, книг, моих детских кукол – ничего!.. Думаешь, это легко? И главное, кто я здесь? Я просыпаюсь в чужом доме, куда каждую минуту могут войти, я боюсь выскочить на секунду даже в коридор – все страшно, стыдно, опасно! Все чужое, чужой запах… Катюша тебя просто любит, она уехала и отдала свой ключ, но, думаешь, я не чувствую ее присутствия, ее взгляда?.. Ужас! Это же ужас, если вдуматься!.. И все это я, все это происходит со мной, с маменькиной дочкой, с бабушкиной Аленькой, с чистюлей, – я же брезгливая, я даже газировку не пью никогда на улице. Бог ты мой!.. Вот что такое любовь, вот она какая, я поняла! Любовь – жестокая и беспощадная вещь, она ничего не щадит, она как пожар на страшном ветру. Она входит в нас словно чума, и нельзя вылечиться. И мы – уже не мы, от нас остается только оболочка: в нас вселился, и размножается, и пирует сумасшедший микроб, который мы бессильны остановить со всей нашей наукой, техникой и мудростью. И если выживешь, излечишься, все равно будешь в шрамах. Где я? Кто я? Разве это я?.. Что это? (Пугается звуков, вдруг донесшихся из-за стены.)
Мы вновь попадаем в квартиру Валентина, в ту же кухню-прихожую. Лиза хлопочет у плиты, а в комнате, за столом, сидят: Рита, ее подруга, тоже проводница, удалая женщина лет тридцати, и с нею ее знакомый, Володя, с гитарой, добрый и хмельной малый.
Володя (с пьяным обаянием). А я потерпекораблекруше… ни-е! (Играет.) «Лиза, Лиза, Лизавета, я люблю тебя за это…» Лизочка! Иди сюда! Ты хороший человек!..
Рита. Да что ты нам тренькаешь, старомодина? Ты нам Окуджаву давай! Высоцкого! Евтушенку!.. А ну-ка! Можешь? (Поет.) «А снег повалится, повалится»…
Володя (подпевая). С необ… с необыкновенной быстротой!
Рита (смеется). Чучело ты сибирское! Поглядите на него! Усохнуть! Пой: «И я прочту его конверт»…
Лиза. Да не конверт, Рит! «В его канве»!
Рита. Да ну, в канве! В какой еще канве! Играй, пугало. (Поет.) «И снег повалится, повалится…»
Володя (поет). С очень большою быстротой… (Улыбается.)
Рита. Да ну тебя в прорубь! Все портишь!.. Ну что губы-то распустил? Выпей!..
Володя. А где Лизочка? Хороший человек…
Рита. Ты смотри! Он на тебя, Лиз, глаз положил. Да встряхнись, дядя!.. (Лизе.) Подруга, веришь, вчера полвагона споил! Гулял как не знаю кто! «Горячее сердце» смотрели? Э! Да вы разве чего смотрите? И для кого только театры сделаны! Я вот везде хожу! Я Олега Ефремова вот так, как тебя, видела!..
Володя. А я потерпекорабле…
Рита. Да соберись, сказали, голубь!.. Веришь, подруга, я вчера по коридору ползала, десятки его собирала, он их так, веером… Эй, сибиряк! Чего ты там строишь-то?..
Володя. Спокойно, девушки! Мы такое строим… Мы – буренцы, буровики!.. А ты кто?..
Рита. Здрасте! С добрым утром!..
Володя. А! Ты, Риточка, проводница… А Лиза где?..
Лиза (отходит от плиты). Вот я, вот! (Раскраснелась, миловидная, молодая.) А что ж это никто у нас не поет, не пьет! Володя! Это не дело!
Володя. Лизочка!..
Рита. Видала? Глянулась ты ему!.. Ну-ну, ты руками-то не рассуждай! Ну, чучело! (Смеется.)
Володя. Нет, спокойно, я, конечно, потерпе…
Рита. Да ладно тебе, «потерпе», «потерпе»! Аккредитивов еще полон бумажник! И за что им только такие деньжищи отваливают, а?..
Володя. Не в этом дело… Мы – историческое явление. Сейчас мы, конечно, немножко того, но мы в отпуску. А вообще мы добываем сибирскую нефть, Лизочка, мы ее добываем! Мы, Лизочка, можем все!..
Рита. Ну, мне уйти, что ли, совсем?
Лиза. Володя, Володя, я понимаю… Закусите!..
Рита. Да у нее сын с тебя, дядя! Да еще двое! Чего пристал? Приставай ко мне, у меня нет никого!..
Володя. Нет, я Лизочку уважаю!..
Лиза. Володя, Володя!.. У меня сын женится! (Рите.) Может, разбудить их, позавтракают пускай?..
Володя. И замечательно, пускай все женятся!..
Рита. Не трогай, пусть… Да тише ты!.. Неужели такая любовь, Лиз?..
Лиза. Что ты? Я ж тебе говорила: вчера прибегают оба, сами не свои. Мама, говорит, она из дому ушла, что нам делать? Ну посуди, что мне-то? Не выгонишь же!.. Ее-то мать и встречаться ей с моим не велит, совсем уж!..
Рита. Уж твой Валя им нехорош – не знаю, какого еще рожна надо! У тебя золото, а не сын! Не голова – Совет Министров.
Володя. За сына – давайте!.. У меня сын, я сам сын…
Лиза. Я ж вижу: они до предела дошли! Еще натворят чего!
Рита. Что ты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9