В воде, конечно, они быстро намокнут, но два-три дня держать, наверное, будут. Допустим, их удастся выворотить и притащить на берег. Ну, ветки можно обломать, а сучки отбить камнем, но надо же отчленить верхушки и комли! Каким образом? А таким – пережечь на костре!
Вторую половину проблемы – чем связать бревна – Семен решил пока не обдумывать, а присмотреться к местной растительности: вдруг тут лианы водятся?
Лиан в лесу, конечно, не оказалось. Зато он нашел кое-что получше. Старая замшелая лиственница когда-то рухнула и в падении ободрала стволом кору соседнего живого дерева другой породы. Наверное, это произошло не очень давно, потому что рана еще не заросла и сочилась соком. Семена это заинтересовало на предмет того, не годится ли сок в пищу, как у канадского сахарного клена. Жидкость оказалась на вкус весьма противной, а вот кора... Точнее, не вся кора, а ее внутренний слой! Семен подергал свисающие пряди – они не рвались. Еще не веря в удачу, он оттянул большой кусок и стал отделять с внутренней поверхности длинные желтые полосы и ленты. Они не рвались! Лента, шириной полтора-два сантиметра и длиной метра полтора, при натяжении сворачивалась в жгут, резала пальцы, но не рвалась!
– Это же лыко! – сказал Семен и обнял изуродованное дерево. – Или что-то подобное. Во всяком случае, этим можно вязать, это можно плести. И таких деревьев тут полно – целая роща!
Он отволок последний сухой ствол на берег, подобрал гальку подходящего размера, расколол ее о валун, чтобы было чем перерубать волокна, и отправился драть лыко. Факт самостоятельного изготовления первого каменного инструмента, достойного настоящего питекантропа, он никак не отметил.
До темноты Семен успел изувечить с десяток деревьев и набрать целый ворох волокон длиной до двух с половиной метров. Самые длинные он сворачивал, чтоб не перепутались. Одну из лент он решил пожертвовать на почти шуточный эксперимент: привязал к волокну тельце моллюска-беззубки, очищенное от раковины, а само волокно закрепил на конце трехметровой палки. Он забросил эту «удочку» в воду чуть в стороне от костра, придавил палку камнем и со словами «Ловись, рыбка...» отправился собирать дрова на ночь. Потом он жарил и поедал несчастных моллюсков, потом озаботился вопросом, как поведут себя древесные волокна при высыхании и при полном размачивании. Испытания показали, что высушивание, конечно, не добавляет «лыку» эластичности, но хрупким его не делает. При повторном размачивании оно набухает и, кажется, обретает прежние свойства. В голове у Семена немедленно родилась идея, и он стал ее обдумывать.
«Рано или поздно я попаду под дождь – это неизбежно. Если не под снег, конечно. И окажусь совершенно беззащитным. Никаких пещер в округе не видно, а пересиживать непогоду под елкой дело гиблое. Кроме того, одежда вся на мне, и в ней, прямо скажем, и днем-то не очень жарко, а вечером и ночью можно жить лишь у костра. А если завтра похолодает на пяток градусов? Короче, надо попытаться сплести циновку. Это по-научному, а по-нашему, по-бразильски, просто рогожу. Если она получится плотной и не будет пропускать воду, то ее можно использовать как тент, а если будет, то сойдет в качестве одеяла или накидки-пончо. В любом случае это сейчас важнее, чем построение плота, – я, собственно, никаких соцобязательств не брал! Кроме того... А это что еще такое?!»
На воде в освещенном поле у берега тихо покачивалась «удочка», о которой Семен давно забыл. «Клюнуло, что ли?! – изумился он. – Да там же крючка нет!» Семен выловил палку и тихо потянул. На дальнем конце «лески» явно кто-то был. «Обязательно сорвется или лыко порвет», – решил рыбак и плавным взмахом удилища попытался выбросить добычу на берег. «Леска», разумеется, лопнула, но энергии рывка хватило, чтобы добыча вылетела на поверхность и, описав крутую дугу, плюхнулась в мелкую воду у самого берега. Семен сумел не растеряться и лихим футбольным ударом переместил существо на берег. Потом он долго рассматривал его в свете костра и удивленно качал головой: «Ведь на полкило потянет, наверное!» И сокрушенно вздыхал: «Пивка бы!» Очень, очень давно не пил Семен пива с раками!
Решению проблемы рогожи он посвятил весь следующий день, и еще один, и еще... К исходу третьего дня проблема была решена, но циновка еще не готова. Точнее, получился почти квадратный метр добротного полотна, из которого можно было сделать всё что угодно, например набедренную повязку.
Дело в том, что Семену пришлось изобретать заново не только технологию, но и методологию процесса. В конце концов он пришел к выводу, что жить и работать по-старому здесь нельзя. Установка на то, чтобы выполнить поставленную задачу с минимальными затратами сил и времени, не только бесполезна, но и вредна. Сначала он упорно пытался обойтись без «ткацкого станка» и перепортил массу сырья. Потом смирился и полдня конструировал раму, на которую можно было бы натянуть основу будущего полотна (столько сил на одноразовое приспособление!). Когда он начал эту основу натягивать, раму «повело» во все стороны, и ее конструкцию пришлось усовершенствовать. Наконец всё было готово, и он занялся собственно ткачеством. Через несколько часов Семен намозолил кончики пальцев и ужаснулся производительности своего труда. «Так дело не пойдет!» – решил он и стал изобретать, а потом и мастерить из подручных материалов некое подобие челнока. Ничего путного у него не получилось, но, пока он этим занимался, уже готовая «ткань» подсохла на солнце и превратилась в решето. Семен долго матерился и стучал себя кулаком по лбу – надо было плести из СУХИХ волокон! Короче говоря, всё пришлось начинать сначала.
Надо признать, что конечному успеху мероприятия в немалой степени способствовала погода. Когда светило солнышко, Семену нестерпимо хотелось бросить заниматься этой ерундой и куда-нибудь плыть или идти, лишь бы не топтаться больше по осточертевшему пляжу. Но так было не часто: погода в эти дни стояла в основном пасмурная, и перспектива оказаться под дождем вдохновляла на труд. В конце концов в распоряжении Семена оказалось нечто вроде корявого узловатого коврика метра два длиной и метра полтора шириной. Рогожу, виденную в детстве в деревне, его произведение напоминало мало. Он решил присвоить ему гордое имя «тент», изобразил подобие лыковых веревок и привязал их к четырем углам. На этом он решил пока остановиться и приступить наконец к сооружению плота.
Это, на первый взгляд элементарное, дело тоже оказалось не таким уж простым. Первый день Семен полностью потратил на обработку и увязку трех стволов. Конструкция получилась на вид надежной и прочной, однако «ходовые» испытания принесли полное разочарование. Сначала выяснилось, что сдвинуть с места плот в одиночку Семену не под силу – ну прямо как у Робинзона с первой лодкой. Спасло ситуацию только то, что бревна лежали у самой воды: пришлось слегка подкопать илистый берег и долго лазить по лесу в поисках подходящей слеги, которую можно было бы использовать в качестве рычага. В конце концов судно оказалось на глубокой воде, и его автор смог убедиться, что все старания были напрасны. Освободившись частично от гнета земного притяжения, бревна немедленно заняли такое положение друг относительно друга, которое им казалось наиболее удобным. То, что получилось, на воде держалось довольно уверенно, но плыть на этом нельзя было даже лежа, так как от малейшего прикосновения конструкция начинала вращаться вокруг своей продольной оси.
Семен сначала долго матерился, а потом впал в уныние, в котором и пребывал до самого вечера. Когда стало темнеть, он решил всё-таки вытащить бревна на берег, чтобы не мокли зря. Махнув рукой на потраченный труд, он перешиб чоппером (попросту – расколотой галькой) лыковые веревки и... понял, как на самом деле должна выглядеть эта конструкция!
«Ну и тупой же я, Господи! Ведь так просто! Да, я никогда не делал плотов – не те реки текут в моих краях. Но нары-то из кривых палок собирал сотни раз! Мог бы и догадаться, старый дурак! Бревна плавают сейчас так, как им удобно: это – кривулей вбок, а то – вниз. Ну и вяжи их в этой позе! Зачем же насиловать-то?»
На следующий день плот был готов. Между связанными бревнами Семен пристроил две слеги толщиной в руку – они несколько ограничивали свободу перемещения стволов друг относительно друга. Соорудить поперечный настил он даже не пытался – явно бесполезное дело. Остаток вечера он потратил на изготовление шеста и весла. Последнее представляло собой длинный сук-рогатку, обмотанную всё тем же лыком. Сделать его оказалось нетрудно, но надежды на его эффективность почти не было – конструкция хилая, а плот очень тяжел.
«Ну, вот и всё, – думал Семен, глядя на удаляющийся берег. – Еще одна покинутая мною стоянка: пришел, обосновался, пожил несколько дней и двинулся куда-то дальше. Мусор сожжен или закопан, костер потушен. В ТОМ мире таких стоянок были сотни, а в ЭТОМ – первая... Здесь мне и мусорить-то нечем, разве что ракушками. Интересно, что бы я делал, если бы на них не наткнулся? Грибы собирал? Вообще-то, их тут в лесу полно – и пластинчатых, вроде сыроежек, и трубчатых, похожих на подберезовики. Только... В книжках сплошь и рядом пишут, что люди, оказавшись в лесу без продуктов, питаются грибами. А вот я, отработав полтора десятка полевых сезонов, этого юмора так и не понял. Известно, что в белых, к примеру, грибах полно белка – почти как в мясе. Но что от него толку, если он почти не усваивается организмом? Это я и читал, и на практике проверял. То есть набить желудок грибами, конечно, можно, даже ощущение какой-то сытости появится, но сил от этого не прибавится – совершенно точно. Неспроста же всякие лесные народы, типа эвенов или эвенков, грибы как пищу не воспринимают. А вот наши русские люди грибы собирают и заготавливают испокон веков. Впрочем, таких „странностей“ в нашей жизни полно. Вот, скажем, картошка – это очень калорийный продукт питания. А капуста? Или огурцы? В них же решительно ничего нет – одна калория на тонну, сплошная вода и клетчатка! Спрашивается: зачем? А – вкусно!
Чем, интересно, питался наш народ до того, как Петр I внедрил картошку? Понятно, что хлебом и крупами. А чье же место заняла картошка, какой овощ вытеснила? Ответ: репу. Исключительно популярный, неприхотливый и урожайный корнеплод! И при этом совершенно пустой! Нет в нем ни белков, ни жиров, ни углеводов. Точнее, есть, но о-очень мало – как в траве или листьях, которыми кормятся травоядные животные. Так им и жевать приходится чуть ли не круглые сутки. Отсюда мораль: тратить силы на добывание низкокалорийного продукта смысла мало.
Взять, к примеру, мою ситуацию: сколько уже дней прожил на ракушках и раках, а чувствую себя вполне прилично (правда, по большой нужде сходил всего два раза, но это мелочи). Спрашивается, почему? Во-первых, они калорийные, а во-вторых (увы!), просто потому, что еще жирок домашний не растратил, запасы еще остались. Тут ведь какая тонкость: в начале полевого сезона человек редко чувствует себя по-настоящему голодным и не ощущает прямой связи между своим физическим состоянием и количеством и качеством пищи. Он как бы живет на старых запасах. А вот когда отходишь два десятка маршрутов по пересеченной местности, когда станешь худым и стройным, начинаются всякие приключения. Не поев вовремя, ты рискуешь, например, не успеть засветло дойти до лагеря. Тебе придется садиться на «холодную» ночевку, а это очень неприятно. Поэтому опытные люди осенью таскают с собой два-три сверхнормативных куска сахара – топлива, так сказать, для последнего рывка.
Из всего этого следует, что мне пока что питаться каждый день не обязательно, хотя есть, конечно, будет хотеться. А что я, собственно, буду употреблять сегодня? Вряд ли ракушки встречаются везде – там просто была удобная для них илистая отмель. Да и, честно говоря, не лезут они в меня больше. Как же быть? И вообще, куда я плыву и зачем?!»
Семен стоял на плоту с шестом в руках. Облаченный в самодельную рогожу, обвязанную лыковыми веревками. На шее у него висели ботинки, связанные шнурками. Плот двигался со скоростью километра три в час примерно посередине русла. Точнее, Семен надеялся, что он находится именно в русле, а не в одной из проток. Справа крутой обрывистый берег, а слева заросли, сквозь которые ничего не видно. Если он окажется в протоке, которая обмелеет, то плот придется бросать или разбирать и перетаскивать на глубокую воду – перспектива настолько неприятная, что лучше о ней не думать. Семен и не стал этого делать, а принялся размышлять о своей голове.
Крайне неприятно осознавать, что, оказавшись в критической ситуации, ты к тому же еще и болен – это выглядит прямо-таки предательством со стороны любимого организма. Пока Семен возился с рогожей и плотом, у него обнаружились приступы острой головной боли, чего никогда ранее не наблюдалось. Они повторялись с удручающей регулярностью – один-два раза в день, правда, каждый следующий был немного слабее предыдущего. Это с одной стороны. А с другой – он вдруг обнаружил странные изменения в своей памяти: кажется, он обрел способность вытягивать из нее информацию, которую давным-давно позабыл. Началось с того, что, отлеживаясь как-то раз после приступа, он вдруг поймал себя на том, что мысленно перечитывает (страницу за страницей!) роман Федосеева «В поисках Джугджура». А ведь читал он его еще в школе и особого удовольствия не получил: приключений там немало, но они разбавлены очень большим количеством текста, неинтересного для подростка. Шутки ради Семен попытался вспомнить учебник по кристаллографии – науки для него совершенно темной и полностью забытой сразу после экзамена. И вспомнил! Надо же, как интересно... А главное, очень актуально в данной ситуации! Но, собственно говоря, почему бы не попробовать вспомнить что-нибудь полезное? И он стал вспоминать.
«Ну, например, есть такой термин: „мамонтовая фауна“
1 2 3 4 5 6 7 8